«Илюшка смеется» и другие комедии - Николай Георгиевич Винников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А к и м а к и н. Это безобразие! За это надо преследовать!
А в д е е в а. Кого преследовать и как?
А к и м а к и н. Хозяев, конечно. По закону.
А в д е е в а. По закону с ними ничего не поделаешь.
А к и м а к и н. Почему?
А в д е е в а. Потому, что хитрые они, эти хозяева, они своих батрачек заранее через загс оформили… как жен.
А к и м а к и н. Как?!
А в д е е в а. Обыкновенно, Анатолий Владимирович: расписались с ними по всем правилам — и теперь к ним не придерешься.
Б о й к о. Ну хватит, Татьяна! Шути, да знай меру.
А в д е е в а. А я вовсе не шучу, Иван Никитич. Мне не до этого. Какие могут быть шутки, когда у нас на фермах, на маслозаводе людей не хватает, а вы… (Считает по пальцам.) Главный бухгалтер, завхоз, агроном, инженер, два бригадира своих жен на работу в колхозном производстве не пускаете, когда ты сам — председатель колхоза! — свою Дуню дома как на железную цепь посадил.
Б о й к о. Ну ты знаешь что, ты мою Дуню не трожь.
А в д е е в а. Почему это? Что за цаца твоя Дуня, что я ее «не трожь»?
Б о й к о. Потому, что не может она в колхозном производстве работать, организм у нее слабый для этого.
А в д е е в а. У твоей Дуни слабый организм? Да она возьмет быка за рога и запросто ему шею свернет!
Б о й к о. Это она только с виду такая, а на самом деле…
А в д е е в а. Еле ходит!
Б о й к о. Почти что.
А в д е е в а. Ноги ее уже не носят!
Б о й к о. Почти.
А в д е е в а. Бедная женщина! А зачем же она столько живого веса набрала? Центнер, не меньше!
Б о й к о. Татьяна! Хватит! Не может моя Дуня — и весь сказ.
А в д е е в а. А как же она в личном хозяйстве может — и с коровой Мынькой, и со свиньями?
Б о й к о. Это дело другое… Это у нее такое увлечение — со всякой живностью возиться. Забыл, как это называется.
А к и м а к и н. Хобби.
Б о й к о. Во-во, Толик, оно самое.
А в д е е в а. Но ведь раньше она и другим увлекалась: играла в нашем драмкружке, пела и плясала в казачьем ансамбле, со Степаном Буревым — под его баян — озорные частушки с чечеткой исполняла.
Б у р е в о й. Да как исполняла! По Станиславскому! Взаправду! Бывало, изображаем мы с нею в конце нашего номера расставание: «Милый в армию уходит, мне его три года ждать…» — так она как подлетит ко мне, как обнимет, как сожмет…
Б о й к о (ревниво, даже сжав кулаки). Врешь, Степан! Не было такою! Не было!
Б у р е в о й. Как же не было, если у меня три ребра так и остались треснутые, до сих пор рентген на снимках эти трещины показывает.
Б о й к о. Все равно врешь!
А в д е е в а. А какая модница была, как одевалась! Выйдет в праздник на улицу — картинка, глаз от нее не оторвешь.
Б о й к о. Не в том возрасте теперь, чтобы модничать.
А в д е е в а. А сколько ей?
Б о й к о. Сорок два уже.
А в д е е в а. Так ведь в сорок два годка баба — ягодка! Иван Никитич, дорогой! Да твоей Дуне и теперь модную блузку да юбку…
Б о й к о. Хватит, Татьяна!.. Собирайся, однополчанин, поехали в райцентр.
А в д е е в а. Ладно, мужики, хватит. Можете идти…
После паузы, когда все разошлись, звонит по телефону.
Универмаг мне… Заведующую… Зинаида Ивановна, ты?.. Авдеева говорит… То, о чем я тебя вчера просила, сделала? Приготовила?.. Сейчас я к тебе зайду.
З а н а в е с.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Усадьба Бойко. Слева крыльцо и часть жилого дома. На перилах крыльца выставленные для просушки, перевернутые вверх дном кувшины-глечики. Справа ореховое дерево, под ним стол и стулья, на столе радиоприемник. В центре, в глубине, хозяйственные пристройки. Поет петух, похрюкивают свиньи, мелодично мычит корова.
Д у н я (где-то в глубине сцены).
«Вдоль по улице метелица метет,
За метелицей мой миленький идет…»
Входит А в д е е в а с каким-то свертком в руках.
А в д е е в а. Авдотья Дмитриевна! Ау! Где ты? (Подходит к радиоприемнику, включает его.)
Д у н я. Кто там с приемником балуется?
А в д е е в а (выключает радиоприемник). Я, Авдеева.
Д у н я. Татьяна Павловна?.. Ты к Ванечке? Нету его.
А в д е е в а. К Дунечке я, а не к Ванечке — к тебе.
Д у н я. Ко мне?! Зачем это я тебе понадобилась?
А в д е е в а. Выйди и узнаешь.
Д у н я. Не могу я сейчас. С Мынькой я…
А в д е е в а. Подумаешь, важность! Оторвись на минутку.
Д у н я. Не могу. Может, эта минутка как раз все и решает.
А в д е е в а. Что — все? Что ты там делаешь со своей Мынькой?
Д у н я. Сейчас, Татьяна Павловна. Подожди немножко. Уже совсем немножко осталось…
А в д е е в а. Ладно, жду… (Кладет сверток на стол, садится, ждет.)
Входит Д у н я с эмалированным ведром-цибарой в руках.
Д у н я. Ура! Есть рекорд! Ура!
А в д е е в а. Какой рекорд? О чем ты?
Д у н я (ставит ведро на стол). Вот!.. Ты говорила, что у вас на ферме ваши лучшие доярки от коров-рекордисток по двадцать литров молока в сутки надаивают. А я свою Мыньку до двадцати одного раздоила!
А в д е е в а. Вот это да! Молодец, Авдотья Дмитриевна. В областную газету бы про тебя написать, как про твоего Ванечку.
Д у н я (радостно). В газету?!
А в д е е в а. Да только не напечатают.
Д у н я (разочарованно). Почему не напечатают?
А в д е е в а. Домашний рекорд… Вот если бы ты его у нас на ферме установила — другое дело. И в газете бы про тебя напечатали, и в Москву бы на выставку послали, и орден не орден, а медаль «За трудовое отличие» дали… Ну да не будем об этом. Как-то нехорошо, неловко с моей стороны: человек, можно сказать, инвалид, а я…
Д у н я. Какой человек инвалид? Про кого ты?
А в д е е в а. Гм… Про тебя.
Д у н я. Про меня?! Господь с тобой! С чего это ты вдруг?
А в д е е в а. Не я это, а Ванечка твой.
Д у н я. Ванечка?.. Пошутил так про меня где-либо, что ли?
А в д е е в а. Да нет, не пошутил, а вполне даже серьезно заявил. И не где-либо, а на партбюро.
Д у н я. Где-е-е?! Что он там такое заявил?
А в д е е в а. Что слабая ты, еле ходишь, в общем, инвалид.
Д у н я. Что он, сдурел, что ли, коли так про меня на людях? Да какой же я инвалид? Ну, бывает, кольнет в боку, стрельнет в пояснице, и только. Да я, чтоб он знал… Ну пускай явится домой, я ему покажу, какой я инвалид! Он у меня узнает, как на людях про собственную законную жену зря языком трепать!
А в д е е в а. Подожди, Авдотья Дмитриевна, не горячись. Это же он про тебя так не почему-либо, а любя,
