Седьмой Совершенный - Самид Агаев

— Какое одолжение? — настороженно спросил Назар.

— Сообщи одному человеку о моем положении.

— А ты знаешь, что со мной сделают, если узнают об этом? Меня лишат света.

Имран развел руками.

— Подумаешь, меня лишили свободы, и вот-вот лишат жизни, а ты боишься лишиться света. Да в темноте по нынешней жаре, даже приятней, прохладней во всяком случае.

— Ты не понимаешь, — со знанием дела, сказал Назар, — темнота — это нечто большее, чем простое отсутствие света, это тоже материя, но иная, та от которой отказались.

Имран тяжело вздохнул, пошел и лег на земляной пол лицом к стене. Назар вновь поднялся и стал нервно ходить по камере, бормоча что-то себе под нос. Имрану показалось, что он слышит такие слова, как «неблагодарность» и «против правил». Продолжалось это довольно долго. Имран даже успел слегка задремать, когда Назар остановился за его спиной и глухо спросил:

— Имя?

— Ахмад Башиp, — не оборачиваясь, ответил Имран, — последний раз я его видел на борту торгового судна отправляющегося в Сицилию.

— Я ничего не обещаю, — сказал Назар.

Когда Имран обернулся, в камере уже никого не было. Имран улегся поудобней и закрыл глаза, намереваясь заснуть. Но снаружи загремел засов, дверь отворилась, и в камеру вошли люди. Имран услышал голос, от которого у него холодок побежал по спине, он испытал чувство, которое испытывает человек, когда слышит шипение змеи. Насмешливый голос:

— Кажется, о «Махди» ты, наконец, таки обрел достойные тебя стены.

Имран медленно поднялся на ноги и, растянув лицо в улыбчивой гримасе, повернулся к говорящему.

Меджкем стоял, вдев большие пальцы одной руки за пояс, перетягивающий его рваный местами, халат, в другой он держал четки Имрана. Он был безоружен, но у двух стражников, стоявших по бокам от него имелись и алебарды и табарзины.

Имран перебрал в уме несколько вариантов ответа, но остановился на простом вопросе:

— Ворота ты открыл?

— Я, — с гордостью сказал Меджкем.

Продолжая улыбаться, Имран сказал:

— Я раньше думал, что подлость и предательство — это вынужденные человеческие поступки. Обстоятельства складываются так, что человек проявляет слабость. Я даже сам, когда-то оказался в подобной ситуации.

Но потом выяснилось, что мой поступок не оказался решающим. То есть даже вынужденное предательство порядочного человека не приводит к тяжелым последствиям, в то время как, негодяй, я имею в виду тебя Меджкем, в любой ситуации будет поступать в соответствии со своими порочными склонностями.

По мере того, как Имран говорил, Меджкем все более мрачнел, и когда наступила пауза, он сказал:

— Ты стал не в меру болтлив.

Имран молчал, размышляя над причиной визита Меджкема.

— Мунис получил приказ халифа, — продолжал Меджкем, — не медля ни секунды вернуться в Багдад. Там началась заварушка, айары зарезали начальника тайной службы, когда арестовали зачинщиков, начался бунт. Так что пока его нет, ты в моей власти.

— Айары отомстили Абу-л-Хасану, — понял Имран, — и в этом тоже была его вина.

Спокойная задумчивость заключенного ввела Меджкема в заблуждение и он, потеряв бдительность, неосторожно приблизился к Имрану. Наш герой молниеносно накинул на шею негодяя цепь и, повалив на пол, принялся душить. Меджкем захрипел, вцепился Имрану в лицо, раздирая его в кровь. Стражники бросились их растаскивать, но сделать это было не просто. И поскольку глаза Меджкема уже вылезли из орбит, им пришлось треснуть заключенного по голове тупым концом алебарды и только после этого, Меджкема удалось освободить от цепи. Имран лежал без чувств. Меджкем отдышался и стал бить бездыханное тело ногами. Один из стражников оказался совестливым и помешал ему. Тяжело дыша, Меджкем вышел из камеры, за ним последовали стражники. Лязгнул засов. Наступила тишина.

Две женщины сидели на ступеньках Мединской Соборной мечети в окружении нищих. Одна из них, держась двумя руками за выпуклый живот, сказала:

— Вот опять толкнул. Кажется ногой.

— А как там мои дети? — отозвалась вторая, — Сначала отца не было, теперь вот матери лишились. Ох, и дура же я. На что рассчитывала. Соседка стерва надоумила, мол, жену другую завел, а он оказывается, рассудка лишился, мессией себя вообразил.

— Может это не он. Мало ли пророков бродит по земле, ловят их бьют, казнят. Даже еще и лучше, если это не он, потому что этого должны казнить. И кому ты поверила, разбойнику. Вот, опять толкнул.

— Мне бы увидеть его, — сказала Фарида, рассеянно глядя на людскую толпу, — хотя я чувствую, что это он. А ты не чувствуешь, Анна?

Анна пожала плечами.

— Но ты все-таки скажи, если это не его ребенок, зачем ты последовала за мной?

— Я не могу этого объяснить, — призналась Анна, — но я клянусь тебе всеми святыми, что это ребенок Абу-л-Хасана.

— Людей все больше и больше, — заметила Фарида, — паломники прибывают.

— Посмотри, какой щедрый господин, — толкнула ее Анна.

Фарида повернула голову. Некий паломник в белых одеяниях щедро оделял нищих звонкой монетой.

— Может и нам перепадет, — загадала Анна, — ведь на ужин у нас ничего нет.

— Не беспокойся милая, — сказал нищий, сидевший неподалеку, — в Медине еще ни одна нищенка не умерла с голоду. Жертвенного мяса, здесь всегда вдоволь.

Щедрый господин поравнялся с ними, бросил перед Анной серебряный динар, повернулся к Фариде и неожиданно расплылся в улыбке.

— Мир тесен! — воскликнул он.

— Тесен, — согласилась Фарида, — но не так, как хотелось бы. А ты что же теперь в ислам подался.

— Нет, — ответил Назар, — я как был несторианцем, так и остался, но мой пытливый ум ученого требует знакомства со всеми конфессиями. И должен признаться, что я нахожу истину во всех религиях мира. А как твои дела, женщина нашла своего беспутного мужа?

— Эй, полегче в выражениях, — грозно нахмурилась Фарида, — какой ни есть, а это мой муж и не тебе судить о нем.

— Ну, прости, — смиренно сказал Назар, — ты, по-моему, сама его в этом подозревала.

— Тебя это не касается, — отрезала Фарида, — а если ты такой умный, господин — всезнайка, скажи, как мне увидеть лжепророка сидящего в Мединской тюрьме.

Назар вместо ответа перевел взгляд на Анну и сказал:

— А у тебя, я смотрю, попутчица появилась, да прехорошенькая. К тому же она скоро мальчика должна родить.

— Ты что же, врач? — насмешливо спросила Анна, — То же, мне повитуха.

— Ну, в некотором роде, врач, — признался Назар, и Анна вдруг поверила ему.

— А нельзя ли девочку? — попросила она.

— Нельзя, — категорически сказал Назар, и посмотрев на Фариду, слушавшую их диалог с мрачным видом, добавил:

— Ты правильно здесь села. Не уходи отсюда, потому что никто не может пройти мимо церкви, то есть мечети.

Он поклонился, отступил назад и смешался с толпой паломников.

— Это кто? — с любопытством спросила Анна.

— Монах, третий раз попадается мне на глаза, очень странный человек.

— Это неспроста, — задумчиво сказала Анна, — видимо, он что-то знает, зря ты его так легко отпустила. Теперь то и захочешь, не отыщешь в этой толпе.

Анна долго вглядывалась в людской поток паломников, и вдруг подхватив живот со словами: «Я сейчас» бросилась в толпу. Фарида, не медля ни секунды, бросилась за ней. Некоторое время Анна пробиралась сквозь толпу, очевидно преследуя какого-то человека. Фарида следовала за ней отставая на несколько шагов, пока, наконец, Анна не вцепилась в руку какого-то паломника.

Меджкем жил рядом с тюрьмой. По распоряжению Муниса ему отвели комнату в караульном помещении. Задача его была выполнена, но он решил, воочию, убедиться в том, что Имран казнен, и лишь после этого вернуться в Кайруан. Несмотря на все просьбы, Мунис не отдал ему Имрана. Сам Меджкем явился к Мунису под видом кровника Имрана, а после того, как он помог взять крепость, Мунис вовсе проникся к нему доверием. Поскольку Мунис получил приказ немедленно возвращаться, то он заключил Имрана в тюрьму Медины, а сам вернулся в Багдад.

В этот день, дороживший своей внешностью Меджкем, зашел к тюремному лекарю и наложил повязку, на свою шею, на которой остались синяки от цепей Имрана. После этого он отправился в город, побродил немного и заглянул на рынок, купить себе еды на ужин. В том, что с ним произошло дальше, он была повинна его жадность. В поисках все более дешевого сыра, он обходил лавку за лавкой.

В седьмой по счету, он бесцеремонно оттеснил от прилавка человека показавшегося ему смутно знакомым. Напрягая свою память, он взял в руки круг желтого овечьего сыра исходившего слезой.

— Очень свежий сыр, господин, — сказал продавец.

— Сам вижу, — буркнул Меджкем, поглядывая на спину уходившего человека. Сыр покупать он не стал, бросил на прилавок и выскочил из лавки. Но на рынке было многолюдно, и интересующий его человек уже смешался с толпой.