Седьмой Совершенный - Самид Агаев

— Зря ты ибн Абдаллах, все-таки запретил вино, — говорил худой, разливая вино по чашам.

— Я, ибн Масих, не запрещал вино, — ответил ибн Абдаллах, — я сказал, что всякое опьянение нежелательно.

— Верно, — весело согласился тот, кого назвали ибн Масих, — ты не запретил вино, ты поступил коварнее, ты запретил следствие, к которому может приводить многое. От любви тоже можно опьянеть, знаешь такую песню «я пьян от любви». Как быть тому, кто опьянеет от любви, он, что станет невольным грешником.

— Кто я такой, чтобы запрещать что-либо, — отозвался ибн Абдаллах, пить он не стал, отодвинул от себя чашу, аккуратно отделил кусок рыбы, положил ее на лист салата и стал вынимать из нее кости.

Ибн Масих немедленно, осушил свою чашу, положил перед собой кусок рыбы на лист салата и также стал вынимать из нее кости.

— А как же завет о семи запретах, — напомнил он, — не совершать грехов, не пить вина, и так далее.

— У тебя хорошая память, — отозвался ибн Абдаллах, — у меня тоже, я помню, что это был завет о семи советах.

— Вообще мне эти твои советы, что-то напоминают, — заметил ибн Масих, — ты у меня их позаимствовал.

— Истину нельзя позаимствовать, ибо она принадлежит всем, — парировал ибн Абдаллах, и продолжал, — что же касается запрета, то прежде всего я имел ввиду себя, дословно я сказал следующее, воистину Господь мой сделал для меня запретным вино, игру и рабов. Иногда мне приписывают такие слова, которые порой ставят меня в тупик.

— А как же сила воздействия личного примера, — спросил ибн Масих.

Не обратив внимания на вопрос, ибн Абдаллах продолжал:

— Я, например, никогда не требовал от мусульман убивать иноверцев.

— Что ты говоришь, — с иронией в голосе произнес ибн Масих, — а, что ты кричал в бою с иудеями под Мединой, — напомнить, у меня действительно хорошая память, ты кричал: «убей неверного».

— Ну, знаешь, во-первых, они нарушили договор, во-вторых, что я должен был кричать, держа в руке меч, это был боевой клич. Когда люди сходятся, держа в руках оружие, нельзя от них требовать любви к ближнему. Добротой и мягкостью не сделаешь врага другом, а только увеличишь его притязания. Если бы я не воодушевил людей своим криком, неизвестно, кто бы взял верх арабы или евреи.

— Хорошая рыба, — сказал ибн Масих, — отправляя в рот очередной кусок, мне нравится, что она зажарена до хруста, в иных местах подают разваливающуюся, мне не нравится.

— Это просто, — ответил ибн Абдаллах, — я специально наблюдал, как готовит рыбу моя жена…

— Которая? — поинтересовался ибн Масих.

— Хафса, — ответил ибн Абдаллах, — хотя, нет Савда, точно Савда, она нагревала сковородку, масла поменьше, только чтоб смазать. Кладет рыбу, одну сторону, потом другую. А то, о чем ты говоришь — это получается на медленном огне и при избытке масла. Хафса так готовила, я к ней всегда относился с уважением, но когда она подавала мне приготовленную таким способом рыбу, мне хотелось одеть ей эту сковороду на голову.

— Я к еде вообще то равнодушен, — сказал ибн Масих — мне даже приходилось поститься сорок дней кряду в пустыне, если ты помнишь, конечно, но в этом случае, мне кажется, тебя можно понять. Сначала я подумал, что это чересчур, из-за рыбы, сковородой по голове, но когда я вспоминаю размякшую на сковороде рыбу, я начинаю сомневаться в своей правоте. Хорошо, что у меня жен не было, не знаю, как бы я сам поступил.

В этот момент у стола возник Петр Ключник. И Имран подивился тому, как он прошел мимо него незамеченным. Хозяин подлил вина в обе чаши и сказал:

— Совершенно верно, то, о чем вы говорите. Именно таким способом я научил свою жену жарить рыбу.

Все трое засмеялись.

Я- надеюсь, что ты шутишь, — сказал ибн Масих.

Петр Ключник кивнул, но, как-то неопределенно.

— Позови ее, — приказал ибн Масих.

У стола появилась хозяйка.

Петр смерил ее взглядом, и она отступила на шаг.

— Спасибо тебе милая за рыбу, — сказал ибн Масих, — очень хорошо ты ее зажарила. Верно я говорю, сын Абдаллаха?

— Истину, — отозвался ибн Абдаллах, — прими женщина и мою благодарность.

— На здоровье, — ответила хозяйка, — только моего участия здесь малая толика. Благодарить вот его надо, рыбу то он поймал.

— Достойный ответ, — улыбнулся ибн Масих, затем добавил, — вино тоже отменное.

— Прошлогоднее, — сказал Петр. Про то, что он давил его своими ногами, хозяин, почему то умолчал.

— Дайте воды моему другу, — попросил ибн Масих, — а то он вина не пьет.

На столе появился кувшин с водой и чаша.

— Еще что нибудь, — спросил Петр.

— Нет, спасибо, — ответил ибн Абдаллах.

Петр поклонился, сделал знак хозяйке и вместе с ней исчез.

Ибн Абдаллах налил себе воды, сделал глоток, тут же выплюнул и удивленно сказал:

— Ничего не понимаю, он же мне воды налил, оказалось вино?

Сотрапезник, в этот момент, смотрел куда то в сторону, и вид имел отсутствующий.

Ибн Абдаллах укоризненно посмотрел на него и сказал:

— Твои шуточки.

Ибн Масих спохватился.

— Извини, вдруг почудилось, что я на той свадьбе, где вина не хватило, и мне пришлось воду в вино превратить, чтобы положить начало чудесам. Пей спокойно, — и засмеялся.

Ибн Абдаллах недоверчиво понюхал содержимое чаши и только после этого выпил.

— А разве ты согласен с тем, что приписывают тебе, — спросил он, возвращаясь к прежней теме.

— Да, как тебе сказать, — задумчиво произнес ибн Масих, — с одной стороны приятно, что за тобой что-то записывали, но с другой, почему-то, люди все равно по-своему поступают. К примеру, я говорил, что торговцев надо изгнать из храма, помню, даже погорячился, опрокинув их лавки. Торговцев церковники изгнали, но, — стали торговать сами. Я говорил, надо разрушить храмы и иметь веру в душе, а они строят церкви, великолепие, которых поражает; драгоценные камни, золотые оклады икон, я как-то вошел в храм под видом калеки. Блеск золота заставил меня думать о богатстве, а ведь я призывал к нищете, я просил своих учеников менее довольствоваться мирским и более верой. Как-то меня спросили ученики, почему, мол, я могу ходить по воде, в то время как они не могут. Я в свою очередь спросил, какую цену имеют для них динарий и драхма. Они ответили — немалую. А я ответил, что для меня они подобны комку земли и именно поэтому я хожу по воду, также легко как по земле.

— Эти ученики, кого хочешь, доведут до исступления, — воскликнул ибн Абдаллах, — один тоже ко мне подошел и спрашивает: «О, посланник Аллаха! Какие дела самые достойные». Я ответил: «Вера в Аллаха и подтверждение этого». Он продолжил: «Я имею в виду полегче этого». Я ответил: «Великодушие и терпение». Он опять сказал: «Я имею ввиду полегче этого». Тогда я ему сказал: «Не обвиняй Аллаха по поводу того, что он решил для тебя».

Ибн Масих засмеялся и поперхнулся, принялся кашлять.

Ибн Абдаллах перегнулся через стол и треснул сотрапезника по спине. От удара ибн Масих выгнулся и сказал: «Полегче. Ну и рука у тебя».

Ибн Абдаллах спросил:

— Выскочила?

Ибн Масих откашлялся, сплюнул в сторону и кивнул.

— Было бы хуже, если бы в горле застряла, — заметил ибн Абдаллах.

— Это не кость, — вытирая слезы, пояснил ибн Масих, — хлеб.

В этот момент Имрану показалось, что он сошел с ума, иначе, чем можно было объяснить то, что он стоял вблизи двух незнакомых трапезничающих людей и буквально ловил каждое слово их беспредметного разговора. Все то время пока эти люди ели рыбу и пили вино, он с трепетом ждал Слова, иначе, зачем кому-то обладающему властью понадобилось поместить его здесь.

Углубившись в собственные мысли, Имран пропустил какую-то часть разговора и вновь, обратив внимание на собеседников, он услышал слова ибн Масиха.

— … Он увязался за мной, стал рассказывать о костях, которые он нашел в овраге и стал просить меня, чтобы я его научил словам произносимым при воскрешении мертвых, дабы он смог свершить благое, вернув жизнь тем костям. Я посоветовал ему попридержать язык, и сказал, что не свершают такое подобным образом, посредством простого произнесения, но посредством самого дыхания, которое должно быть чище, чем падающий дождь. Тогда он стал просить, чтобы в таком случае, я сам произнес Божественное слово над костями. И чем больше я его отговаривал, тем более упорствовал этот человек. В конце концов, я понял, что никакие увещевания не вразумят его, ни что не заставит его отступиться. Ибо чем больше советов дают глупцу, тем упорнее он полагает, что его пытаются ввести в заблуждение. Я уступил, произнес Божественное Имя над мертвыми костями и он повелел, чтобы кости приняли свой первоначальный вид, и вдохнул в них жизнь. Что ты думаешь, оказалось, что этим созданием был когда-то лев, едва к нему вернулась сила, как он одним ударом своей могучей лапы раскроил бедняге голову, да так, что из нее как орех из скорлупы, вывалилось то немногое, что было в ней. Я признаться, рассердился и гневно спросил у льва, почему он сделал это, невзирая на мое присутствие. Лев ответил просто: «Он докучал тебе».