Принц Теней - Рэйчел Кейн

И это тоже было правдой: она радовалась бы смерти Розалины, и хлопала бы в ладоши, и смеялась.

Меня затошнило от отвращения.

Я быстро огляделся по сторонам: мой дядюшка уже уходил, тяжело прихрамывая; его охрана и свита суетились вокруг него. Он не будет по мне скучать в ближайшее время. Он оставил мне охрану, четверых наемников, они шли чуть позади меня, когда я направился к собору. Я хотел было отправить их восвояси, но мать была права: наши враги не погнушались начать драку даже в священном месте, а я был один. Если Капулетти захотят повторить свой набег, то они получат более легкую добычу, но с жгучим, очень жгучим соусом: у меня не было настроения играть с ним в игрушки.

Внутри было тихо, спокойно, все навевало мысли о вечности: потолок собора уходил вверх, привычный серый камень Вероны принял форму стройных, уносящихся ввысь колонн, а на самом верху, под куполом, дрожал светлый, прозрачный воздух, цветной от витражей. Пел ребенок, которого все время поправлял терпеливый священник, и этот высокий, прекрасный, невинный голос летел по собору, словно ангел, отражаясь от мраморного пола и стен.

В храме было много молящихся, стоящих на коленях, и я не имел понятия, как мне найти среди них Розалину.

Шаги моих охранников эхом разносились по собору и казались удивительно неуместными в этой священной тишине, поэтому я повернулся к одному из них, который шел по левую руку от меня, – к Паоло, одному из доверенных людей моего дяди, закаленному в боях рубаке.

– Я пойду один, – сказал я ему. – Ждите здесь.

– Ждать? – Он смотрел на меня в замешательстве. – Мы должны идти туда, куда идете вы, молодой господин. Ваш дядя не хочет, чтобы жизни наследника угрожала хоть малейшая опасность.

– Оставайтесь здесь, – повторил я. – И я не буду повторять еще раз. Мой дядюшка не вечно будет главой этой семьи. Подумай хорошенько, стоит ли портить себе будущее.

Паоло приподнял брови и посмотрел на меня долгим взглядом темных глаз, а потом поклонился, слегка насмешливо:

– Как пожелаете, синьор.

– Вы можете воспользоваться моментом и помолиться, – сказал я. – Вам всем точно есть в чем покаяться.

– Разумеется, – согласился он и заложил большие пальцы обеих рук за пояс. – Но мы не можем ждать слишком долго, синьор, если, конечно, вы не собираетесь принять духовный сан.

– Не думаю, – ответил я. – Мне тоже есть в чем исповедаться.

Он засмеялся, слишком громко для такого места, и махнул своим парням, чтобы они выходили из церкви, а я двинулся вперед. Я очень хорошо понимал, что имела в виду моя мать: я действительно был сейчас очень легкой добычей для наемного убийцы. Но почему-то я не чувствовал себя здесь в опасности. Я ощущал в соборе прохладу, покой и какое-то удивительное умиротворение. Остановившись перед прекрасной статуей Мадонны, я на миг замер от восхищения ее совершенством, а потом перекрестился и опустился на колени.

Вероника была мертва. Ее смерть была ужасной, жестокой – и такой бессмысленной. И ее убийца тоже умер – и его смерть тоже была совершенно бессмысленной.

Проклятие на оба ваши дома.

Так кричал Меркуцио – и он был прав.

Я склонил голову и начал молиться, очень искренне, за душу моей покойной сестры. Я не любил ее так, как должен любить брат, а она не была хорошей сестрой, такой, какой я хотел видеть, но она все же не заслуживала смерти от руки какого-то молокососа.

Я молился о том, чтобы это прекратилось.

И как будто в ответ мне на мраморный пол возле меня опустилась на колени фигура в темной накидке и, перекрестившись, склонила голову. Я узнал этот аромат сразу – запах теплого воска и цветов, и жадно вдыхал его, как тонущий человек хватает ртом последний глоток воздуха. Я начал поворачивать голову к ней, но ее рука легла на мои скрещенные для молитвы ладони.

– Нет, – прошептала Розалина, – ради всего святого, оставайтесь на месте. Нас могут увидеть.

Ее быстрое прикосновение было мимолетным, и когда ее пальцы соскользнули с моих, я сразу почувствовал пустоту и холод.

– Моя сестра умерла, – прошептал я. Я и сам не понимал, зачем говорю это – тем более что она наверняка уже знала об этом. Но почему-то я чувствовал потребность сказать. – И я не смог это остановить.

– Я знаю. – Ее голос был нежным, теплым и грустным: в нем было все то, что я так хотел найти в своей семье, но больше уже не пытался искать. – Бенволио, мне очень жаль. Моего юного кузена тоже казнили за ее убийство. Тибальт был его кумиром, а мальчик стал его послушным последователем. Дети убивают детей, просто так, из пустой и беспричинной ненависти.

Я слышал муку в ее голосе – и чувствовал то же самое. Почему же только мы двое единственные из всех видели бессмысленность происходящего?

Я прочистил горло, сглотнув внезапно появившийся комок, и прошептал:

– Зачем вы меня позвали?

Темный капюшон чуть повернулся в мою сторону, приоткрыв бледную щеку и прекрасный темный глаз.

– Чтобы сказать вам, что в этом есть что-то неестественное, – проговорила она.

– Ненависть – это абсолютно естественная вещь для мужчин.

– Нет, – продолжила она. – Не ненависть. Происходит нечто ужасное, и я уверена, что это ненависть, которая притворяется любовью. Джульетта всегда была тихой, послушной девочкой, она не жаловалась на судьбу и всегда делала так, как говорили ей родители. Она не возражала против брака с графом Парисом, когда ее отец впервые заговорил об этом несколько месяцев назад, и она казалась довольной своей удачей – тем, что она выйдет за такого прекрасного и достойного человека, как он.

– А потом она полюбила Ромео.

– Это НЕ любовь, – ответила Розалина, и в ее голосе было что-то столь мрачное и темное, что я почувствовал трепет в груди. – Она едва знала вашего кузена – и все-таки отказалась ради него от всего: от своего наследства, от своей жизни. Она выходит замуж за Париса в четверг, вы знаете? И начнет свою супружескую жизнь в ужасном грехе. Или еще хуже – она сбежит с Ромео и тем самым ввергнет нашу семью в хаос. Ничего хорошего из этого не выйдет. Это конец, крушение.

Мне оставалось только согласиться: я и хотел бы думать, что чувство моего кузена к ней восхитительно и достойно, но на самом деле я не мог не понимать, что оно мучает его столь же сильно, сколь и доставляет удовольствия.

– Это не любовь, это что-то другое, – продолжала Розалина. – Если бы это не звучало слишком безумно и напыщенно, я бы сказала, что во всем этом чувствуется какое-то темное колдовство. Черная магия.

Мне вдруг показалось, что в соборе наступила абсолютная тишина – ни единого звука, даже звенящее пение ребенка исчезло, я слышал только, как стучит кровь у меня в ушах. Меркуцио говорил об этом перед самой смертью… и ведьма – она тоже толковала о каком-то проклятье. «Любовь – это проклятье, Бен, любовь – это проклятье. Ты понимаешь?» Он так ждал, что я пойму его, – а я не понял, хотя думал, что понимаю.