До свидания там, наверху - Пьер Леметр

А завтра не существует.

Альбер, который в эти дни меньше всего был склонен думать об этом, был совершенно очарован. Представьте: сидящая на кровати Полина, ее плоский живот с прелестно очерченным пупком, ее совершенно округлые груди, белые, словно вылепленные из снега, с ареолами такого до слез нежного розового цвета и потревоженный маленький позолоченный крестик, который никак не может найти себе место… Зрелище тем более волнующее, что она в рассеянности не обращает на это внимания, волосы у нее все еще взъерошены, так как только что она бросилась в постели на Альбера. В атаку! – смеясь, крикнула она и напала на него спереди, смелая, как никто другой, она быстро взяла верх над ним, и понадобилось немного времени на то, чтобы он, побежденный и довольный своим поражением, сложил оружие.

У них было немного таких дней, как этот, когда они долго тешились в постели. Случалось раза два-три. Полина в доме Перикуров часто работала по какому-то немыслимому графику, но не на этот раз. Что до Альбера, то он официально числился выходным. По случаю Четырнадцатого июля, объяснил он, банк предоставил выходной. Если бы Полина не работала всю жизнь прислугой на побегушках, она бы удивилась тому, что банк что-либо дарит, а так она сочла это рыцарским поступком со стороны работодателя.

Альбер вышел купить булочек и газету; хозяева разрешали пользоваться плиткой «исключительно для приготовления горячих напитков», так что они могли с полным правом сварить себе кофе.

Полина, в чем мать родила, лоснящаяся после развернутых ею боевых действий, пила кофе и разбиралась в завтрашних празднествах. Она сложила газету так, чтобы удобно было прочесть программу.

– «Украшение флагами и освещение главных памятников и общественных зданий». Вот, наверное, красиво будет…

Альбер заканчивал бриться: Полине нравились мужчины с усами, да в то время других и не было, но она ненавидела колючие щеки. Царапают, говорила она.

– Придется выйти пораньше, – сказала она, склонившись над газетой. – Смотр начинается в восемь часов, а Венсенский лес не ближний свет…

Альбер наблюдал за Полиной в зеркало: прекрасная, как сама любовь, бессовестно молодая. Мы посмотрим на парад, думал он, она отправится на работу, а затем я покину ее навсегда.

– Артиллерийский салют будет произведен у Дома инвалидов и из форта Мон-Валерьен! – добавила она, отпив глоток кофе.

Она будет искать Альбера, придет сюда, будет спрашивать, но нет, никто не видел г-на Майяра; она никогда не поймет, ей будет ужасно больно, она будет придумывать самые разные причины его внезапного исчезновения, ей даже в голову не придет, что Альбер мог ей лгать, нет, это невозможно, все должно быть романтичнее, он, должно быть, стал жертвой похищения, или же его где-то убили, труп так никогда и не нашли, не иначе как сбросили в Сену. Полина будет безутешна.

– Вот, – сказала она, – везет же мне: «Бесплатные представления в нижеперечисленных театрах: Опера, Комеди Франсез, Опера-Комик, Одеон, Театр Порт-Сен-Мартен…» В тринадцать часов, мне как раз надо будет заступать.

Альберу нравился его замысел, он исчезнет загадочным образом, а она дарует ему бессловесную и романтическую роль вместо такой порочной в действительности.

– «И бал на площади Насьон»! Я заканчиваю в двадцать два тридцать, и не говори, что успеем, пока мы дотуда доберемся, все почти закончится…

Это было сказано без сожаления. Глядя, как она, сидя на кровати, поглощает булочки, Альбер задался вопросом: похожа ли она на женщину, которая останется безутешной? Нет, достаточно увидеть эти великолепные груди, эти сладостные губы, воплощенное обещание… Мысль, что она будет по нему страдать, его утешила, но недолго, миг спустя он сообразил, что, потеряв такого мужчину, как он, быстро находят утешение.

– Бог мой, – сказала вдруг Полина. – Как это гадко! Как это дурно!

Альбер повернул голову и порезал подбородок.

– Что там? – спросил он.

Он уже искал полотенце, порезаться в таком месте, как пить дать потечет кровь. Хоть квасцы-то есть у него?

– Ты представляешь? – продолжила Полина. – Какие-то люди продали памятники павшим… – она подняла голову, она не могла в это поверить, – фальшивые памятники!

– Что-что? – спросил Альбер, оборачиваясь в сторону кровати.

– Ну да, памятники, которых не существует! – снова заговорила Полина, склонившись над газетой. – Осторожно, ангел мой, у тебя кровь идет, ты все забрызгаешь!

– Дай взглянуть! Дай взглянуть! – вскричал Альбер.

– Но, цыпленочек…

Она отдала ему газету, тронутая реакцией своего Альбера. Она понимала. Он воевал, потерял своих товарищей, а тут люди занимаются таким вот мошенничеством, его это возмутило, но не до такой же степени! Она вытерла ему подбородок, пока он читал и перечитывал короткую статейку.

– Приди в себя, цыпленочек, ну же! Как можно доводить себя до такого состояния!

Анри весь день прочесывал округ. Ему дали знать, что какой-то рассыльный проживает на улице Ламарк в доме номер 16 или 13, точно не знали, но никого не оказалось ни в доме 13, ни в доме 16. Анри даже брал такси. Еще кто-то подсказал, что, возможно, какой-то человек с тележкой, который подрабатывал перевозками, жил в конце улицы Коленкур, но это было когда-то, сейчас это заведение закрыто.

Анри вошел в кафе на углу улицы. Было десять часов утра. Мужчина, который управляется с тележкой одной рукой? Говорите, занимается доставкой на дом? Нет, это ни о чем не говорит. Он продолжал поиск, идя по четной стороне, а обратно, если потребуется, к началу – по нечетной, он прочешет все улицы округа, но найдет этого типа.

– С одной рукой все-таки, должно быть, нелегко. Вы уверены?

Около одиннадцати Анри вышел на улицу Домремон, на которой, как его заверили, на перекрестке с улицей Орденер, живет угольщик, у которого есть тележка. А вот однорукий он или нет, никто толком сказать не мог. Больше часа у Праделя ушло на то, чтобы прочесать всю улицу, пока на углу Северного кладбища какой-то рабочий не заявил ему с полной уверенностью:

– Конечно же есть такой. Забавный, однако, тип! Он живет на улице Дюэм, дом сорок четыре. Я знаю об этом, так как он сосед моего кузена.

Но на улице Дюэм не было дома 44, а была стройплощадка, и никого, кто мог бы ему сказать, где теперь проживает этот человек, у которого, кстати, пока в наличии обе руки.

Альбер ворвался в номер Эдуара как вихрь.

– Смотри, смотри, читай! – вопил он, потрясая смятой газетой перед глазами Эдуара, который все никак не мог проснуться.

Одиннадцать утра! – подумал Альбер. Он понял причины такой сонливости, обнаружив на ночном столике шприц и пустую ампулу. За два года, что он посвятил своему товарищу, у Альбера уже накопился опыт, позволявший ему с первого взгляда отличить, была ли принята небольшая доза или же такая, которая нанесет серьезный ущерб. По тому, как приходил в себя Эдуар, было понятно, что на сей раз это была успокоительная доза, такая, которая позволяет нейтрализовать самые разрушительные последствия ломки. И все же сколько еще было доз, уколов после массированного приема, который так напугал их с Луизой?

– Ты как? – обеспокоенно спросил он.

Почему на нем этот купленный в «Бон Марше» костюм, предназначенный для ношения в колониях? Такая одежда совсем не подходит для Парижа, это даже как-то смешно.

Альбер не стал задавать вопросов. Злободневное, срочное сообщение – в газете.

– Читай!

Эдуар выпрямился, прочитал, тут же проснулся, затем бросил газету в воздух, проревев «ррааааа!», что у него было признаком ликования.

– Но, – пробормотал Альбер, – ты не понимаешь! Им все известно, теперь они нас найдут!

Эдуар, вскочив с кровати, выхватил из стоявшего на большом круглом столе ведерка со льдом бутылку шампанского и вылил себе в глотку феноменальное количество. И с каким шумом! Он сильно раскашлялся, держась руками за живот, но продолжал пританцовывать и вопить «ррааааа!».

Так бывает в некоторых супружеских парах, что иногда супруги меняются ролями. Эдуар, заметив, что его товарищ в смятении, схватил толстую разговорную тетрадь и написал:

– Не беспокойся! МЫ УЕЗЖАЕМ!

Он действительно ни за что не отвечает, подумал Альбер. Он помахал газетой:

– Да ты читай, боже правый!

При этих словах Эдуар несколько раз истово перекрестился – он обожал так шутить. Потом он снова взялся за карандаш:

– Они НИЧЕГО не знают!

Альбер засомневался, но был вынужден признать: заметка очень туманная.

– Возможно, – согласился он, – однако время работает против нас!

Перед войной он видел в Сипале вот такую сцену: велосипедисты неслись вперегонки, и уже было непонятно, кто за кем гонится, это возбуждало публику. Сегодня им с Эдуаром надо было бежать как можно быстрее, пока волчья пасть не сомкнулась у них на горле.