Том 4 Начало конца комедии - Виктор Конецкий

ТЕЛЕФОН. Такие справки по телефону не даем. И мы, гражданин, давно не барышни!

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Один момент, девушка, а если в квартире завелся подозрительный тип? Я имею в виду шпиона!

ТЕЛЕФОН. Все советы по неполадкам быта через Бюро услуг.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Вы меня не хотите понять! Черт побери, если мы Штирлица поймаем, то куда его девать?!

Короткие гудки.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Вася, успокойся и не делай из мухи слона. У тебя обыкновенная мания преследования.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот, пожалуйста! Даже в КГБ не могу позвонить! Я уж не говорю о правительстве! Черт знает что!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Между прочим, когда всяким художникам дают право звонить в КГБ и поносить правительство, то они быстро начинают скучать от таких бессмысленных занятий. И затевают, как какой-нибудь Набоков, попытки исследования сожительства старого мужика с двенадцатилетней девчушкой. Что, промежду прочим, правительству и требуется.

Василий Васильевич набирает «ноль два».

ТЕЛЕФОН (женский ленивый голос). Милиция слушает.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. У нас в квартире подозрительный неизвестный…

ТЕЛЕФОН. Дверь взломана?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Нет-нет, он вошел под видом могильщика.

ТЕЛЕФОН. Чем вооружен?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Наглостью, безумной наглостью!

ТЕЛЕФОН. Какие вещи уже пропали? Приблизительная сумма?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Его не вещи интересуют! Он гоняется за информацией сугубо личного свойства! Угроза личности, понимаете?

ТЕЛЕФОН. Слушайте, гражданин, неужели не понимаете: наводнение, все сотрудники в разгоне! Немедленно повесьте трубку! Тем более что у нас бензин кончился.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (отбирает у брата трубку). Вася, слушай внимательно. Этот Аркадий — сам кегебешник! И старайся не болтать лишнего!

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Так у кого, Даня, обыкновенная мания преследования?

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Не будем ссориться, брат! Не будем делать из мухи слона.

В холл входят Варвара Ивановна и Берта Абрамовна. Варвара Ивановна в черных очках. Берта Абрамовна слегка хромает.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. От машины мы отказались, хотя молодой человек очень любезен! Я не очень громко говорю, Берточка? Боже, как люди перестали любить жизнь! Да, ветер, конечно, сильный, и наводнение может принести беды, и все это тревожно и жутко, но — прекрасно! Катаклизмы сближают людей! Никогда не было так мало одиночества в городе, как в войну, да-да-да! И само качество одиночества было иным, нежели сегодня! И здесь нет ничего странного…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты всегда была философом, Варвара. (Идет к ней навстречу, обнимает, целует.) Очень рад вас видеть!

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Знакомься, Даня, это Берта Абрамовна. Берта, они оба здесь, мои мальчики?

БЕРТА АБРАМОВНА. Да, ВАРВАРА ИВАНОВНА. (Усаживает ее на диван.)

ВАРВАРА ИВАНОВНА (с той деспотичностью, которая вырабатывается иногда у слепых к поводырям). Зачем вы меня на мягкое? Я же не люблю на мягком! Простите, мальчики, я очень волнуюсь: от людей отвыкла. Берточка, вы, пожалуйста, если начну заусеницы теребить или пальцами хрустеть, меня одергивайте. Мальчики, мы одни здесь?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варя.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варвара.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Как у вас голоса похожи, мои мальчики. О, Надя, конечно, знала, что рано или поздно все выплывет. Берта, достаньте пакет. Вот здесь тридцать два письма Сергея Павловича к ней. Когда прочитаете, поймете всю глубину их чувств. Многие я знаю наизусть: я много раз их перечитывала, когда еще видела. Тут с ятями, мальчики…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (рассматривает письма). Варвара, ты все-таки пойми, что мы, черт возьми, не мальчики! Мы старые уже, я вот третьи очки меняю, а ты — мальчики да мальчики! У Василия верхняя челюсть вставная, а ты…

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Не перебивай меня! (Хрустит пальцами.) Сядь рядом, я должна тебя за руку взять. Вот, теперь слушай! Твой настоящий отец — Серж Оботуров, а не Василий Зайцев!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну и что? Великое дело, право! Зачем руку брать и вообще мелодраму разводить?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Погоди-ка, погоди… Ну, то, что ты был ее любимым сыном, — это я на своей шкуре испытал. Тебя она никогда не драла крапивой…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Перестань врать! Она всегда одинаково нас драла!

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Это ты врешь! Тебя она за ухо дернет — и все! А меня — крапивой!

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Остановитесь! Все вы выдумываете! Никого из вас она не драла! О, она так радостно воспринимала жизнь: солнце… жука… цветы… зиму… Помню, в конце нэпа, мы голодные были, мороз ужасный, я совсем девчушка еще, и мы ходили по рынку и облизывались: денег не было, продавали бронзовую статуэтку Наполеона, а ее никто не покупал. И вот один мужик, рыночный, красно-синий с морозу, говорит ей простое совсем: «Замерзла, красавица?!» Подмигнул этак и угостил леденцами, и Надежда так и засияла! И до вечера сияла, хотя Бонапарта мы не продали, он бронзовый был — кому нужен?.. О, Надя иногда празднично жила! И Василий Михайлович Зайцев слишком нуждался в легкости ее духа, чтобы от нее уйти. И он все знал — и ничего не знал: слишком не хотел знать, чтобы знать. И он записался рядовым в ополчение в сорок первом, хотя мог сидеть под тремя академическими бронями… Такова жизнь, мои мальчики!

БЕРТА АБРАМОВНА. Варвара Ивановна, вы просили напоминать, если будете хрустеть пальцами.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Нет-нет, я ни чуточки не волнуюсь, я не буду, не буду хрустеть пальцами… Серж ушел добровольцем на ту войну, а Вася — на эту. Они в одном классе учились в гимназии, и у обоих Надя была первой замечательной любовью, гимназической любовью. Он там дальше пишет с фронта: «Коленопреклоненная просьба к вам, светлая невеста моя, пишите хоть коротко, но чаще, марок не ставьте и непременно обозначайте чин…» Это не то, это неважно, а вот: «Ах, светлая любимая моя, моя маленькая вакханочка, сколько новых неизведанных чувств, мыслей, сколько ужасов, сколько горя и сколько чего-то высоко прекрасного в войне…» Видите, какой он еще был наивный и восторженный, он не в состоянии был понять, что ведет войну антинародную, империалистическую…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. А кем он там был-то, этот милитарист?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Сережа Оботуров имел чин есаула, командовал конным соединением у Брусилова.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Что такое есаул?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Все есаулы потом к белым убежали.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Имея ультраквасное мировоззрение, мой тятенька тоже, скорее всего, оказался в Крыму вместе с Деникиным и удрал в Турцию?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Нет. Он был ранен, попал в госпиталь и вместе с госпиталем в плен. Последняя открытка от первого апреля шестнадцатого года. Она и лежит последней в пачке. Найдите ее, мальчики. А на родину Сергей Павлович больше не вернулся, здесь ты прав, Даня.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Найди открытку, Вася. Ну, а к чему все-таки нас это обязывает и чем, собственно говоря, грозит? Ни к чему не обязывает и ничем не грозит. И потому не будем делать из мухи слона. Возвращаются с огромными авоськами ананасов Галина Викторовна и Аркадий.

АРКАДИЙ. Галина Викторовна утверждает, что и Василий Темный и Иван Калита обожали ананасы в шампанском.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Оставим Василия Темного пока в покое. Вы мне объясните, как мама могла от Оботурова понести, ежели он всю дорогу в эмиграции, а она тут? Что он, как Рейли или же Борис Савинков, мог взад-вперед через границу шастать?

АРКАДИЙ. Объясняю. Ваш брат был зачат в белопанской Варшаве, куда, прорвав капиталистическую блокаду, отправился на гастроли первый советский театр «Кривое зеркало». Они повезли туда образцовую во всех отношениях комическую оперу «Вампука, невеста африканская».

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Да, это был театр игровой, тонкой иронии. Надя красилась черной краской и танцевала в интеркомедиях негритянку.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. А что такое «Вампука»?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Я же говорю: Вампука — это негритянская невеста. А подробности я не знаю: маленькая была.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Хорошо — Вампука так Вампука! Дальше что?

АРКАДИЙ. Оботуров примчался в Варшаву из Лондона и…

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Мальчики, вы должны понять, что Надя с самого того момента, как он был ранен, а она вышла за Васю Зайцева, чувствовала себя в долгу… Я опять кусаю заусеницы?

Берта Абрамовна. Нет-нет!

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Но и не в долгу было дело! Они любили друг друга так, как это было возможно только в стародавние времена!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да! И ты, Варвара, и матушка умели держать язычки за зубами! Шляпу перед вами снимаю! И иду статью заканчивать. Галина Викторовна, Вася, вы тут распоряжайтесь и по мелочам меня больше не дергайте…