Посмотри, наш сад погибает - Ульяна Черкасова

он играл на гуслях. Но чем дальше они продвигались на юг, тем печальнее становились его песни.

Быть может, он хотел сделать как лучше. Но никому не становилось веселее от его игры.

– Не надо, Вадзим, пожалуйста, – Велга сжалась, точно уворачиваясь от звуков. – Не надо…

Медленно он опустил гусли с вороновой головой и перьями, вырезанными на светлом дереве.

– Я подумал, тебе станет легче. Песня сердце лечит…

Вадзим был проще. Человечнее. И слова с ним нужны были другие.

– Нет песни, которая меня вылечит, – из груди вырвался не голос, скрип. Чужой, ломаный, резкий. – Нет ничего… и сердца нет. Его вырезали. Кусками… вот, – скрюченные пальцы ткнули в грудь, – вытащили, выкорчевали. И ничего не осталось. И меня тоже. И я не хочу оставаться, – слова вылетали плевками, слезами. – Нет песни, которая сможет выразить мою тоску. Только вой.

Раскачиваясь, она распахнула рот в безмолвном вое, и в ушах гудело, а мир вокруг кружил в тумане, и в нём потерялись и берег реки, и костёр, и гусляр, и даже Кастусь. Осталась одна Велга.

Крадучись подступали со всех сторон звуки, но Велга зажмурила глаза, сгорбилась, пряча лицо.

– Нет-нет…

Пальцев коснулось нечто влажное, горячее. Снова, настойчивее. И короткие когти уткнулись в колени.

– Мишка…

Тёмные глазки-бусинки смотрели с тревогой. Оказалось, он успел так вырасти, что доставал ей до колен, если вставал на задние лапы. И левое ухо как будто по волшебству выпрямилось, тогда как правое смешно висело. Мишка крутил головой, озабоченно вглядываясь в её лицо, отчего уши раскачивались, точно он пытался взлететь.

Он запищал, потянулся мокрым носом к лицу и лизнул её в губы.

– Ох, фу, – Велга попыталась увернуться, но он уже подскочил и, сильно толкаясь крепкими лапами, залез на колени, ткнулся в шею, подбородок, нос. – Хватит, – отмахнулась она, но щенок лез настойчиво и не оставлял выбора, кроме как принимать его мокрые, слюнявые поцелуи, обнимать тёплую пушистую шкурку и прижимать ближе к сердцу.

Вокруг, кажется, не было никого, кроме них двоих.

– Мы не можем уберечь всех, кого любим, Велга, – вдруг раздался со стороны, из тумана голос гусляра. – Но тем ценнее время, что выделено нам судьбой быть рядом. А дальше… нужно идти дальше.

Она не обернулась, не посмотрела на Вадзима. Велга взяла на руки Мишку, точно младенца, забаюкала, и он, раскинув в стороны огромные уши, распахнув пасть в дурацкой безбашенной улыбке, довольно захрюкал.

– Я не хочу идти дальше, – обескровленными губами проговорила Велга. – И не могу.

– Со временем станет легче, – пообещал Вадзим. – И тебе нужно идти. Ради своего брата… да и хоть ради этого блохастого.

– У него нет блох, – надула губы Велга.

– Хах…

– А есть ли у неё будущее?

Велга обернулась на Галку. Она уже и забыла про неё. Ворона сидела с другой стороны костра, хмуря светлые брови. Она расставила ноги в стороны, согнув в коленях, ссутулилась.

– Белый должен тебя убить, – объяснила она. – Я хорошо его знаю: он сделает всё, что прикажет госпожа.

– Но он ведь однажды уже отнял меня у неё…

Галка скривила губы:

– Ага… Но не подумай, что он сделал это из любви или из жалости. Он никого не любит и не жалеет. Не умеет. – Опустив голову, она вытащила из груды хвороста палку и принялась чертить что-то на земле перед собой. Велге было видно только всклоченный затылок и грязные торчащие сосульки волос. – Не обманывай саму себя…

Ветка в её руке двигалась резко, дёргано, и в свете костра видно было, как поднималась пыль.

– Не то чтобы он такой… просто не умеет. Белый родился мёртвым. Его смерть при рождении поцеловала, – проговорила Галка с какой-то неожиданной детской обидой, точно было что-то завидное в этом.

В недоумении Велга оглянулась на Вадзима. Тот поймал её взгляд и прижал гусли к груди.

– Так говорят. Его родили раньше срока. Сбросили. Мёртвым, – отрывисто произнёс Вадзим. – А потом Белого… поцеловала смерть. По крайней мере, так говорят.

– Но как же он тогда выжил? – нахмурилась Велга. – Раз его смерть поцеловала?

– Госпожа решила, – раздражённо произнесла Галка, – что не будет забирать Белого, что он полезнее здесь.

– Какая ещё госпожа? Ваша княгиня? Боярыня?

Галка рассмеялась скрипуче, точно ржавая дверная петля.

– Ты так и не поняла?

– Что? – Велга переводила взгляд с Вадзима на Галку.

Один вжал голову в плечи, другая тихо, хрипло покашливая, смеялась.

– Во даёшь, – довольно крякнула Галка, потешаясь. – Так и не поняла? Кому мы можем приносить дары? Кому можем служить?

Она хлопнула себя по коленям и вскочила на ноги легко, точно кошка.

– Кому мы, наёмные убийцы, можем служить?

Галка обогнула костёр, и языки пламени ярко осветили веснушчатое остроскулое лицо.

– Кто единственный на всём свете, – хищно скалясь, перекатывая каждый звук на кончике языка, произнесла Галка, – может повелевать чужими жизнями? Кто держит в руках нити человеческих судеб?

– Создатель, – не задумываясь ответила Велга и потянулась правой рукой ко лбу, чтобы осенить себя священным знамением.

Галка перехватила руку за запястье, и Велга застыла, не смея пошевелиться. Медленно, наслаждаясь страхом, вкушая ужас по каплям, Галка наклонилась и заглянула прямо в глаза. В её – серых, ледяных, с зелёными рысьими крапинками – плескалось хищное злорадство.

– Создатель мёртв, как и мертвы все боги, – прошептала она ядовито. – Есть только смерть.

Её слова застыли ледяной коркой на губах. Велга не могла вздохнуть.

– Наша госпожа – богиня-пряха, единственная из всех богов, кто существует, тогда как все боги мертвы. Наша госпожа – Морена-смерть.

Мишка на коленях Велги поднял голову и утробно зарычал. Галка бросила на него раздражённый взгляд и отпустила запястье.

– Плоть – земле, – проговорила она в сторону.

И ей тут же эхом отозвался Вадзим:

– Душу – зиме.

Стрелял искрами в небо костёр. Шипел огонь. И тёмная, непроглядная ночь собралась вокруг. Она была густой, как кисель. И окутывала со всех сторон, звенела тревожными трелями ночных птиц.

– Что это значит? – глядя на огонь не мигая, спросила Велга.

– Это наша клятва, – ответил ей Вадзим. – Клятва её Воронов.

– Я… я про Морану, – имя забытой богини далось тяжело.

Тяжелее, чем песня речному ящеру, тяжелее, чем язык северян и песни кметов. В Старгороде помнили ещё старых богов предков, но говорили о них редко, всегда с осуждением и никогда – как о живых. Боги предков сгорели в свете Создателя. Это знали все.

– А что с ней?

– Как она… я не верю… её не может быть. Создатель…

– Нет твоего Создателя, глупая девчонка, – вспылила Галка. – Нет и не было никогда. А если и был,