Проклятие любви - Тамара Лей

— И я буду под вашим неусыпным надзором? Разве нет?

— Владения граничат, — согласился норманн. — Ясно, что каждый будет знать о происходящем у соседа, но ты не будешь подчиняться мне, ты будешь вассалом короля.

— Однако если я переступлю грань дозволенного, ты быстро поставишь меня на место, так?

Чувствуя, что Харволфсон принимает условия, Максен не ответил колкостью на колкость. Не до этого. Положение, в которое он попал, было весьма щекотливым.

— Ты принимаешь мое предложение, Эдвин Харволфсон?

Сакс стиснул зубы и медлил с ответом, но наконец кивнул:

— Можете сказать королю, что я согласен на мир.

У Максена будто гора с плеч свалилась, но полной легкости не было.

— А Элан? — спросил он, в душе надеясь, что Гаю хоть что-нибудь достанется.

Эдвин улыбнулся:

— Я отказался от Этчевери, но больше не собираюсь ни от чего отказываться.

Понятно. Еще утром Пендери не смел и надеяться на такой исход, но все равно на сердце оставался холодный камень. «Гай будет жить, — утешал себя рыцарь, — а если бы произошло сражение, кто знает, уцелел бы он или нет».

— Итак, сделка заключена.

Харволфсон усмехнулся.

— До тех пор, пока король будет выполнять условия, — пробормотал сакс, глядя на всадника в сверкающих доспехах под развернутым знаменем.

Эдвин повернул коня и поехал к своему войску.

«Прощен», — вздохнул с облегчением Максен. Теперь ничто не мешает ему и Райне.

Глава 31

Пендери ехал к стану Вильгельма, и на душе у него было светло. Прекратилась вражда души и тела, не мучили угрызения совести, не терзали воспоминания. Остановившись на вершине холма, он оглядел поле, что могло бы стать кровавым морем, если бы не безумный риск, на который пошла Райна.

Противники еще занимали боевые позиции, но почти все воины положили на землю оружие и сняли тяжелые доспехи. Все закончилось, едва успев начаться. Но в стране осталось еще много недовольных. Завтра или послезавтра может вспыхнуть новое восстание, хотя и не столь опасное, поскольку такую армию, как у Эдвина, никому не удастся собрать. Угроза, короче, пока устранена или, скорее всего, исчезла совсем. Англия принадлежала Вильгельму.

Максен приказал себе не думать о грустном и повернул коня к шатрам, но тут пришлось резко натянуть поводья. Футах в десяти от входа в шатер стояла Райна. Высоко подняв голову и опустив руки по швам, она готовилась к тяжелому испытанию: на нее должен был обрушиться гнев Пендери.

Он сожалел, что гнев покинул его в тот час, когда надо бы положить непокорную на колено и хорошенько отшлепать. Ему же сейчас хотелось обнять ее и прижать к груди.

— Подойди, — он сделал ей знак рукой.

Девушка растерянно посмотрела на него, но вскоре к ней вернулось саксонское упрямство:

— Я поступила правильно.

— Так кто к кому подойдет: ты — ко мне, или я — к тебе?

Она удивилась, что Пендери так легко сдался, но все же недоверчиво прищурилась. Помедлив, Райна подобрала юбки и подошла к нему:

— Ты не сердишься?

Наклонившись, рыцарь ласково провел по ее щеке:

— Может, завтра, но не сегодня.

Улыбка осветила лицо саксонки:

— А завтра что будет?

Любя Райну всем сердцем, всей душой — каждую искорку в ее глазах, каждую морщинку, — он не смог удержаться от улыбки:

— Думаю, мне и так есть куда изливать свой гнев.

— Да, конечно, есть, — глаза ее сияли.

— Ты поедешь со мной, Райна?

Она протянула ему руки.

Упираясь коленями в бока лошади, Максен легко поднял девушку и усадил перед собой.

— Давай отыщем подходящее местечко.

— У нас же есть свой шатер.

Он покачал головой.

— Нет, нужен уголок, где никто не помешает.

Такое место было непросто найти, но Максену и Райне повезло. Они молча обнялись и безрассудно отдались телесному празднику. И только утолив голод плоти, возобновили разговор.

— Ты читаешь мою душу, точно книгу, саксонская колдунья, — бормотал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Его дыхание нежно ласкало ей кожу и было приятно. Девушка прижалась еще ближе к нему.

— Я хочу признаться…

Признание. Райна вздрогнула. Она запуталась в дебрях лжи, из которой как-то нужно выбираться. Но так не хотелось нарушать близость, возникшую между ними. И все-таки сказать правду нужно.

— Я тоже хочу признаться, — с гулко бьющимся сердцем прошептала она.

— Потом, — Максен приподнял ее подбородок, заглянул в глаза. — Я обманул тебя, Райна.

Девушка нахмурилась:

— Обманул?

Тень сожаления промелькнула в его глазах.

— Я подговорил Кристофа заменить прежнее снадобье другим. Оно поможет зачатию.

Райна, которая свернулась и тесно прижалась к нему, теперь стала на колени. Единственной ее одеждой были волосы, разметавшиеся по плечам.

— Что? — воскликнула она. Пендери тоже приподнялся и сел.

— Это правда. Я попросил брата дать тебе другое снадобье.

— Но зачем? Неужели ты хочешь, чтобы появился на свет незаконнорожденный ребенок?

Он ласково потрепал ее по щеке:

— Ты сама не можешь догадаться?

Райна молча смотрела на него. «Проклятие! — думал Максен. — Почему так трудно все высказать? И почему я чувствую себя мальчишкой, когда на самом деле мне под тридцать?»

— Это хороший предлог, — объяснил он, — чтобы жениться на тебе.

Казалось, она лишилась дара речи. Вскочив, Райна беззвучно ловила ртом воздух.

— О чем это тебе говорит, Райна?

Саксонка только покачала головой.

«Тогда надо по-другому», — решил Пендери. Он впился губами в ее губы. Она ответила не сразу, но, наконец, сделала это, веря и не веря, что любима.

— Этого не может быть, — прошептала она, и глаза затуманились слезами.

— Да, правда. Я люблю тебя, Райна.

Она несмело улыбнулась, но улыбка тотчас исчезла с ее лица.

— Я не надеялась услышать от тебя этих слов, хотя, видит Бог, я всем сердцем ждала их.

— А теперь, когда ты услышала их, что ты сама скажешь?

— Я люблю тебя, Максен, всем сердцем, всей душой.

С этими словами она обхватила его шею и прильнула к нему.

Пендери почувствовал, как переполняется радостью его душа. Он прижал ее белокурую голову к груди, где учащенно билось сердце.

— Я возьму тебя в жены. Ты будешь Райной Пендери.

«Как непохож он на Томаса», — думала девушка, светясь от счастья. Она любила и была любима. Хотя Томас твердил о своей любви, но это было лишь наваждение. Максен же способен по-настоящему чувствовать, любить и страдать.

Прежде она и не подозревала, что такое чувство существует. И опять вспомнила ненастный день, полный слез и горя, и вновь услышала проклятия умирающего Томаса. Они были как крест, который должно ей нести до конца дней своих. Теперь она не хотела и думать об этом, теперь, когда у нее есть Максен и ребенок, плод их любви…