Железо и кровь. Франко-германская война - Андрей Владимирович Бодров

реальной, никогда Франция не будет столь сильна, как сегодня…»[806]. Однако эти доводы не дали перевеса сторонникам решительных действий на коронном совете, состоявшемся в Вене 18 июля. Спустя несколько дней Австро-Венгрия последовала примеру России и также опубликовала декларацию о нейтралитете, пусть ее формулировки и не содержали никаких жестких обязательств.

Параллельно Вена приступила к повышению боеготовности своей армии, не выходя за рамки предмобилизационных мер: подготовке артиллерийского парка и закупкам для армии десятков тысяч лошадей, что, вспоминая слова Бисмарка по схожему поводу, всегда «пахло порохом». Было решено также удержать в рядах армии тех, чей срок службы подходил к концу. Уже на этой стадии стало ясно, что к быстрой мобилизации ничего не готово, перевооружение австро-венгерской армии не завершено, а оперативно восполнить недостающее мешает нехватка финансовых средств. Тем не менее, военный министр Кун рвался воевать с Пруссией и Россией разом и безуспешно настаивал на всеобщем призыве резервистов[807]. Одновременно Вене приходилось думать о том, как обезопасить себя от всяких случайностей со стороны Сербии и Италии.

Флоренция также не спешила давать ход просьбам французов об отправке против немцев итальянского экспедиционного корпуса. Наполеон I был готов пойти на уступки в «римском вопросе», однако те пока исчерпывались лишь выводом французских войск, но не свободой рук в отношении Рима[808]. Идея вмешательства имела в Италии своих сторонников, но необходимость длительной подготовки армии дала итальянцам, как и австрийцам, благовидный предлог выждать месяц-полтора, дабы выяснить, какой оборот примут дела на франко-германской границе.

На протяжении всего августа 1870 г. европейские кабинеты продолжали оживленные маневры, чутко реагируя на каждый новый поворот франко-германской войны. Германские успехи побуждали великие державы сплотить ряды «Европейского концерта», дабы избежать обострения других тлеющих конфликтов и, по возможности, сообща или порознь удовлетворить собственные интересы. В дипломатических канцеляриях параллельно циркулировали два вопроса: во-первых, проблема возможности выработки компромиссного мира между Парижем и Берлином при участии Европы, во-вторых, идея увенчать «парад нейтралитетов» оставшихся вне войны государств каким-нибудь взаимообязывающим соглашением.

Инициатива последнего принадлежала Италии. В начале августа 1870 г. французские войска начали покидать Рим, отозванные для защиты собственной столицы. Это открывало соблазнительные перспективы перед Итальянским королевством, сразу же приступившим к подготовке оккупации города. Еще в конце июля 1870 г. Вена и Флоренция обсуждали условия союза, который предусматривал бы совместную и согласованную мобилизацию, благожелательный Франции вооруженный нейтралитет и гарантии существующих границ. Австрийский канцлер Бойст очень рассчитывал непосредственно вовлечь Италию в войну против Пруссии. Платой должна была стать уступка Парижа в «римском вопросе». Итальянцы хотели большего: в придачу к Риму также Южный Тироль и границу по реке Изонцо за счет австрийцев, а также часть Ниццы и уступки итальянской торговле в Тунисе за счет Франции[809]. Эвакуация французских войск из Рима открывала дорогу к австро-итало-французской комбинации, не получившей своего воплощения годом ранее.

Однако глава итальянского правительства Джованни Ланца и министр иностранных дел Эмилио Висконти-Веноста предпочли избрать другой путь. Они побудили короля Виктора-Эммануила II провозгласить 25 июля нейтралитет и начать подготовку к занятию Рима итальянскими войсками, не платя за это вовлечением в франко-германскую войну. Этот курс пользовался внутри страны полной поддержкой влиятельных левых сил. Действия Флоренции, однако, спровоцировали в августе полноценную австро-итальянскую «военную тревогу». Обе стороны стали наращивать свои вооруженные силы на альпийской границе. Опасаясь выступления гарибальдийцев в приграничных регионах, австрийцы спешно стали возводить укрепленные позиции в Тироле. В дополнение к этому была предпринята военно-морская демонстрация австро-венгерского флота. Вплоть до получения известий об исходе битвы при Седане в Неаполе стояла австрийская эскадра. Переход Вены от переговоров к угрожающим демонстрациям был продиктован ее желанием удержать итальянцев от вступления в Рим[810].

Официальная Флоренция стремилась к мирному овладению Римом и побуждала другие великие державы условиться не выходить из состояния нейтралитета, не обсудив предварительно ситуацию. Предложение Висконти-Веноста было реализовано после поддержки Петербурга. Учитывая приверженность Лондона традиционной политике «блестящей изоляции», исключавшей заключение обязывающих конвенций, соответствующее соглашение Великобритании, России, Австро-Венгрии и Италии было оформлено в конце августа — начале сентября 1870 г. посредством обмена дипломатическими нотами[811]. В Париже на эти договоренности смотрели как на откровенно невыгодные Франции, продолжавшей искать поддержки извне[812].

Каждый из участников возникшей «лиги нейтралов» рассчитывал защитить свои интересы. Лондон, в частности, стремился при помощи этой комбинации обеспечить сохранение статус-кво в так называемом «Восточном вопросе». Англичане и австрийцы в одинаковой степени опасались того, что Россия воспользуется франко-германской войной для пересмотра Парижского трактата 1856 г. за счет или совместно с Османской империей[813]. Степень солидарности действий Пруссии и России европейские дипломаты были склонны переоценивать. Итальянское королевство, как уже было сказано выше, обеспечивало себе благоприятный дипломатический фон для занятия Папской области. Петербург же желал незримого присутствия «Европейского концерта» за спиной Бисмарка.

Первые же поражения французских сил в приграничных сражениях и оставление Эльзаса взбудоражили Европу. Расчеты дипломатии нейтральных стран оказались опрокинуты, хотя многие все еще ожидали, что перенос боевых действий на территорию Франции и явная утрата ею военной инициативы не означает легкой победы Пруссии. Тем не менее, стали набирать вес доводы тех, кто призывал к попыткам остановить конфликт, прежде чем он нарушит европейское равновесие. Этими настроениями постаралась воспользоваться и французская дипломатия.

9 августа пост французского министра иностранных дел занял Анри де ля Тур д’Овернь. Новому министру было трудно рассчитывать на улучшение дипломатических позиций страны на фоне чувствительных военных поражений. Признанием этого факта стал отказ французской дипломатии от дальнейших попыток склонить своих потенциальных союзников к скорейшему вступлению в войну. Задолго до Седана французский МИД стал готовиться к худшему: мирным переговорам с победителем. Двумя главными целями являлось сохранение династии и территориальной целостности страны[814]. В этом новый французский министр рассчитывал на посредничество великих держав.

Уже 13 августа 1870 г. контр-адмирал Лихачев с тревогой писал из Парижа: «Решительный перевес той или другой из воюющих сторон был бы для нас одинаково вреден в будущем. <…> Вот почему все усилия политики должны бы были клониться к примирению воюющих ныне же и прежде, чем война сделает дальнейшие успехи»[815]. Призыв российского военно-морского агента оказался вполне созвучен настроениям не только вице-канцлера Горчакова, но и императора Александра II. Значительно поспособствовав локализации конфликта между Францией и Пруссией, Россия вовсе не собиралась оставлять за последней полную свободу продиктовать итоговые условия мира. «Мир, почетный для Германии, но умеренный для побежденного, может быть, по-моему, достигнут только при участии нейтральной Европы», — писал российский вице-канцлер[816]. К этой мысли он