Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Семенов Юлиан Семенович

Лидочка повернула к нему удивленное лицо.

— Почему?

— Ну, если я под подозрением, то, значит, и любой, с кем я общаюсь.

— Пустяки! Тогда с любым на этом свете и заговорить нельзя?! Ведь каждый может вляпаться, а? Или вляпался. Откуда знать — вдруг и общение со мной.

— Ну, ты уж, право, скажешь! — деланно игриво усмехнулся Невский.

Он неожиданно почувствовал, вне всякой логики, что начинается какая-то игра. Причем — серьезная, жестокая игра, по крупному, в которой ошибаться крайне нежелательно, вернее, попросту нельзя.

И то сказать. Похоже, что игра шла с самого начала, да вот только он ее не замечал.

Возможно, потому, что были как бы правила — щадящие, людские, если отвлеченно рассуждать. И он им подсознательно вначале следовал. Пока не встал — и не без чьей-то помощи — на самый край обрыва.

Вот что, надо будет завтра обязательно свести знакомство с санитарами, подумал Невский. И в особенности посмотреть, что за гусак такой — Ваня Турусов, у которого играли в карты. Может быть, с почтенной публикой придется пулю расписать и даже проиграться для приличия. Хотя Куплетов и приятственного мнения о нем, а все же. И Ефрема Павловича надо разыскать. Тот еще тип, похоже.

— А у нас тут еще одна беда приключилась. — поведала Лидочка. — Ты ничего не слыхал?

— Нет. А что такое?

— Да ближе к вечеру приехала милиция из города и увезла массовика, Куплетова. Соседа твоего.

— Позволь!.. Но как же. — деланно изумился Невский. — Он-то здесь при чем?! Идиотизм!.. Ведь нож был мой! И отпечатки пальцев на ноже — мои!

Насчет отпечатков он намеренно соврал, потому что еще не знал, да и не мог знать окончательных результатов проводимой экспертизы.

Но в том, что среди прочих разных "пальчиков" отыщут и принадлежащие ему, — ничуть не сомневался.

Как иначе, собственно? Тут можно было и не обладать особой прозорливостью.

— Мы все здесь были до того удивлены. — немедля подхватила Лидочка. Куплетов такой славный!..

— По-моему, еще вчера ты была несколько иного мнения, — поддел ее с усмешкой Невский.

— Разве? — смутилась Лидочка.

— Мне показалось, он тебе изрядно надоел.

— Конечно показалось! Ты меня, скорей всего, не понял. Он и вправду очень славный. И такой шутник!.. Вы разве не встречались — там?

— Каким же образом?

— Ну, я не знаю. Мало ли!.. Его, наверное, тоже допрашивали?

— Все возможно, — пожал плечами Невский. — В такой кутерьме все возможно.

— А тебя. били на допросе?

От этой мысли, невольно пришедшей ей в голову, глаза у Лидочки испуганно округлились.

— Да с чего ты взяла?

— Как — с чего? Где-то в книгах читала или в газетах, потом — просто слышала.

— Не беспокойся, — махнул рукой Невский, — может, что и пишут, но со мной такого не было. Все было очень деликатно. Разве не заметно?

— В общем. синяков не видно, — простодушно подтвердила Лидочка. — Я так боялась. — жалобно добавила она. — Весь день переживала.

Это было сказано так искренне, что Невского буквально захлестнула жаркая волна признательности, благодарности и нежного сочувствия. Почти любви.

Неужто я и вправду для нее хоть что-нибудь да значу, без каких-либо натяжек? — неожиданно подумал Невский. У нее же умер муж. Не просто умер жуткая трагедия! И впору бы сейчас о нем одном и думать, позабыв об остальных!.. Так нет, она еще печется обо мне. И хорошо ли это, плохо ли на самом деле — даже и не знаю. Черт возьми, двусмысленно все как-то, нелогично. Вот — на свою голову приехал! Отпуск, преступление, любовь. С ума сойти! А может, я преувеличиваю, выдаю желаемое за действительное? Все гораздо проще? Тоже не исключено. Но только проще — как?! Как оценить?

— Я-то что! — успокоительно заметил Невский. — Представляю, каково тебе сейчас!..

— Ты знаешь, — Лидочка взглянула на него ясными и грустными глазами, за день как-то в общем притупилось. Поначалу было невтерпеж, а к вечеру. Не то чтоб свыклась, нет, — привыкнуть невозможно, но. Это как большой порез на пальце: поначалу очень больно, а потом — терпимо, рана начинает заживать, затягиваться, кровь перестает идти. Сейчас все словно улеглось, затихло — там, внутри. Вот и боюсь домой идти. Боюсь, что снова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Может, мне побыть с тобой? Ну, посидим, поговорим. Я что-нибудь занятное припомню. А?

— Как давеча — про лом? — вдруг усмехнулась Лидочка.

— Вот видишь: ты уже развеселилась! — Невский хитро глянул на нее.

— Да нет, какое там веселье. — Лидочка качнула головой. — Не стоит оставаться. Ни к чему.

— Боишься, нас увидят вместе? Станут глупости потом болтать? Но я же по-хорошему.

— Конечно, это ерунда. Никто сюда и не придет — в такой-то поздний час. Все знают. Просто — ни к чему. Не надо развлекать меня сегодня, ладно? Нужно окончательно собраться, свыкнуться, в конце концов. А это лучше — в одиночестве. Ей-богу. Ты уж извини.

— Я понимаю, — ласково ответил Невский, и густая борода его трагически поникла. — Вероятно, лучше б я не заходил к тебе — сейчас.

— Ну, что ты! Я ужасно рада. Ты хороший человек. А вот — попал в такую переделку. И, по сути дела, все из-за меня. Куплетов — тоже, ни за что. Скажи, а его. били?

— Да откуда же я знаю? — охнул Невский. — Что тебе втемяшилось? Какая-то идея фикс. Били — не били!.. Разве по-другому не бывает?

— Может, и бывает, — глухо отозвалась Лидочка. — Боюсь я их.

— Вот они, плоды нашего воспитания! — горестно промолвил Невский. — С детства пуганы. Во многом правильно, конечно. Но не до такой же степени! Тебе-то что за дело?! Ну, попали мы с Куплетовым, недолго посидели. в интересном месте. Я вот — возвратился, почти сразу. И, как видишь, ничего живой!

— А он?

— Что — он?

— Надолго?

— Полагаю, нет. Во всяком случае — надеюсь. Между прочим, то, что и Куплетова забрали, слышу в первый раз — и только от тебя. Нет, правда, в городе меня спросили между делом, что я думаю о нашем балагуре, но, мне показалось, его помянули исключительно потому, что мы с ним жили в одной комнате. Подозреваемого, знаешь ли, обычно расспрашивают обо всем. И — обо всех. Что в голову взбредет, о том и говорят. У них так принято.

— Наверное. Я в этом слабо разбираюсь. Но тебя-то отпустили, а его нет. Почему?

Лидочка произнесла это таким тоном, словно уличала его, как нашкодившего мальчишку, в скверном и безнравственном поступке.

Невский с беспокойством завозился в бороде, пытаясь ее по привычке сдвинуть набок.

Надо было снова врать. И, не раздумывая, невзирая ни на что, правдоподобно.

— А вот этого я попросту не знаю, — произнес он громко и уверенно. Мне запретили выходить за пределы санатория и вообще велели вести себя тихо. Не исключено, за мной опять приедут. Завтра или послезавтра. Ну, а что Куплетов мог такого натворить — ума не приложу!

— Тебя там хотя бы покормили? — вдруг участливо спросила Лидочка.

Невский прислушался к своим желудочным ощущениям.

— В принципе — да. Если можно так сказать, я там пообедал. Но это было довольно давно. А сейчас, вероятно, поздно. Придется ждать до утра.

— Почему? — моментально заволновалась Лидочка. — Как это — поздно?! Зайди к диетсестре — она что-нибудь придумает. Не голодать же тебе!.. Наверняка на кухне — в холодильнике — что-то припасено!

— А действительно! Пожалуй, так я и сделаю. Спасибо за подсказку, Невский признательно ей улыбнулся. — Бог даст, поем — и сразу же на боковую. А то что-то я вымотался за сегодня. И тебе не советую долго сидеть.

— Я попробую, — сказала она и тихонько вздохнула. — Хотя, конечно, сон будет еще тот. Вот не думала, что стану вдовой! В мои-то годы!..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Но ты бы и вправду лучше не ездила к себе, — заметил Невский.

— Нет-нет, сегодня — ни за что на свете! Нет! Я теперь боюсь этого дома.

— Одно только утешает, — сказал Невский задумчиво и без особого восторга, — все на свете забывается. Хотим мы или нет... Все постепенно забывается — и любовь, и горе, и заботы, и радость, и смерть. Это закон для всех, кто остается жить. В общем-то — справедливый закон.