Печать мастера - Тайга Ри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо Лиса, привычной рябой рожи с лукавым прищуром на него таращился смуглый старик с лицом, изборожденным глубокими морщинами… и… улыбался.
Краска, – понял он не сразу.
– Ну, как я тебе?!
Коста подошел, мазнул со щеки грим, растер между пальцами и кивнул – “хорош”, надо признать.
– Во-о-от! – Крутнулся на месте волчком Лис, – А ты не верил, что я великолепен! Да меня в любой труппе примут с распростертыми объятиями… мы столько тренировались в приюте… уперли у Управительницы её банки, – рыжий хихикнул. – Она почти зиму искала. Мужские образы мне удаются особенно хорошо…
– А чего в город так не ходишь?
– Краска слабая, – Лис пожал плечами. – Жара или дождь и всё смоет. Хорошие у нас не купишь… и не сопрешь… Посмотрел? Я пошел… хочу до вечера девушку ещё сделать…
“Девушка” рыжему не давалась. И… Коста вздрогнул, когда это чудовище обернулось на него в первый раз… даже женщиной с таким слоем краски на лице, он бы “это” назвал с натяжкой.
– Так плохо? – скривился Лис.
Коста поджал губы и молча ткнул пальцем в сторону лужи на пляже, которую пройдоха использовал в качестве зеркала.
– Я смотрелся… и вовсе не так плохо, как ты скривился… Да что ты вообще, понимаешь в женщинах? Ты хоть одну щупал? Я – щупал!!!
Коста молча сплюнул и отвернулся – пергаменты высохли, и он начал аккуратно убирать драгоценности обратно в тубус.
Рыжий пробовал ещё раз. И ещё. Который раз был хуже, Коста сказать не смог бы. Такими “дамами” можно смело пугать детей на ночь. И, когда Лис размалевал лицо полностью белым в очередной раз – закрасив и брови, и веснушки, и губы, превратив его в чистый холст, Коста не вытерпел.
– Отдай, – рванул он баночки на себя – белила почти кончились, остались румяна, что-то коричневое, розовое, и… синее. Какое место у женщины на лице может быть синим, храни Великий?!
– Не трожь!!! – заверещал Рыжий. – Это последняя… ты не умеешь, ты испортишь…
– Отдай я сказал, – Коста вырвал баночки и щелкнув застежками достал из тубуса кисти– Лис сразу заткнулся. – Хуже, чем делаешь ты, я не нарисую точно… я больше не могу смотреть на такие издевательства над искусством…
– Можно подумать…
– Сиди ровно. Замри. Не шевелись. Не моргай. Нет не так, развернись к свету. Нет, не так – тень падает не туда… вот так… замри и ни единого движения…
Лис послушно застыл, и даже дышать старался тихо-тихо, чтобы не шевелиться.
Коста вздохнул. Проверил кончик кисти – погладив, разложил баночки вкруг и, скрепя сердце, вытащил один чистый пергамент смешивать то, что по его глубокому недоразумению в Лавке женских притираний называли словом – “краска”.
Кисть порхала. Едва заметно касалась кожи – то тут, то там. Легкие штрихи темным по линии ресниц. Сделать дуги бровей изящнее и стремительнее – вразлет. Положить тени на крылья носа – утонченность. Прочертить кистью скулы, линию у висков… едва заметно коснуться, наметив тень в ямочке на подбородке…
Кисть порхала. Коста рисовал, создавая лицо. Новый образ юной незнакомой мисс с лукавыми глазами, едким язычком и отвратительным характером. Смешливой и робкой, ранимой и несгибаемой. Волосы – как рыжее пламя, кожа – белоснежнее снега, губы – вишня и кармин.
Он рисовал самозабвенно, чуть прикрыв ресницы, совсем забыв о том, что холст был живым.
– А-а-а. пчхи-и-и… – прости шмыгнул носом Лис и потянулся утереть.
– Не трогай! Лицо – не трогай, – рявкнул Коста. – Не высохло.
– А-а-апч-ч-чхи… свербит от краски…
– Потерпишь, – отрезал Коста.
– Ну, все? Все? Так долго не рисую даже я, а я – мастер!
– Помолчи.
Чего-то не хватало.
Коста смотрел, чуть отступив на шаг.
Чего-то не хватало. Линии – идеально. Цветовая палитра соблюдена. Пропорции… Но чего-то не хватало…
– Ну… ну?!
– Заткнись. Почти всё.
Лис чихнул – лицо скривилось – тени упали иначе и Коста – понял.
Совершенство. Совершенство – мертво, жизнь всегда изменчива и… несовершенна.
– Всё, можешь смотреть… – отложил Коста кисть, которой поставил три маленьких родинки в уголок глаза, родинки, которые испортили безупречную белизну фарфорового лица. – Подожди… – скомандовал он. – Распусти волосы… я рисовал картину с распущенными волосами.
Лис фыркнул, но послушался – распотрошил пальцами косу и почти вприпрыжку побежал к луже. Добежал, заглянул и – замер.
Коста неспешно вытер кисть, сложил испорченный пергамент, щелкнул застежками тубуса, и только тогда шорох за спиной заставил его обернуться.
Лис – плакал.
Губы дрожали – краска на щеках смазалась двумя дорожками.
– Я красивый. – Проговорил он ошеломленно. – Я действительно могу быть красивым. Меня могут взять исполнять женские партии… теперь я – верю… до этого я считал, что не подхожу… у меня получится! Получится!!! Получится!!! Получится!!! Я – великолепен, – Лис расхохотался, кружась вокруг Косты.
– Смой, потекло. Краска и правда не прочная… и зачем им брать тебя, если есть мистрис?
– В театре не место женщинам, простофиля!!! В театре играют одни мужчины!!! У-у-у-у… – промчался рыжий по кромке воды босиком – волосы флагом развивались за спиной. – Садись! – властно скомандовал он Косте. – Я буду играть для тебя!
Коста послушно устроился на песке, скрестив ноги.
Лис зашел в воду по колено, откинул назад волосы манерным жестом и замер, освещенный солнцем.
– Я не помню всю партию – не было свитков, знаю только четыре куплета… но это не важно, – пробормотал рыжий воодушевленно. – Ничего не важно… Когда я на сцене – есть только я и зритель… Взирай же на меня, о мужественный враг!!! – начал он так громко, что Коста вздрогнул. – Доколе мне страдать в тенетах… Испив до дна ту чашу, что дана… Я хороню себя под властью ветра…
* * *
Через несколько дней
На охоту они выходили ещё трижды, как только кончалась еда. Дважды – днем, и один раз – ночью.
От “великолепной идеи великолепного Лиса” – своровать рыбы прямо из сетей – Коста отказался. Уж слишком заморенными выглядели рыбаки, худыми, иссушенными светилом, и просолеными ветрами.
Поэтому рыбу они зарабатывали. Четыре небольших рыбины – чистя улов с утра до вечера.
– Весь день под палящими лучами… весь день… все в чешуе и потрохах… все пропахли рыбой… Провоняли!!! – восклицал Лис беспрестанно, и все ради чего? Ради четырех жалких хвостиков, которых хватит на один ужин?
– Заткнись, – шипел Коста сквозь зубы.
– Что заткнись, что заткнись?! Своровать вышло бы за тридцать мгновений! Ты отвлек, тью… и я уже бегу, только меня с рыбой и видели!
– У таких воровать – грех, – огрызнулся Коста устало.
