Повесть о Сергее Непейцыне - Владислав Глинка

Не помня себя, Сергей прыгнул вперед, отпихнул солдата и наклонился к женщине. И тотчас упал на бок рядом с ней — на них хлынули люди, кто-то подшиб его деревяшку. Тяжелый сапог с маху пнул в бок, другой больно втиснул в землю плечо. Мелькнула мысль: «Сейчас задавят!..»

Но вдруг кто-то крепко схватил его под мышки и поднял. Деревяшка была цела, он стоял. Под руку поддерживал давешний штаб-офицер. Цепь пехотинцев снова сомкнулась, и люди бежали теперь только по полю направо.

— Ну, юноша, не чаял я миг назад, что вам живу быть, — сказал спаситель Непейцына.

— Но где старуха, что тут упала?.. — спросил Сергей.

— В синем сарафане? Ничего, встала. Да вон ее женщина повела, — указал назад штаб-офицер. — Трость вашу сломали. Возьмите мою, обопритесь, а я хоть ручку подберу, кольцо-то чеканное… Да почистить вас надо, эк в один миг штаны отделали. — Он поднял переломленную трость Сергея и легко, как лучину, обломил у костяной рукоятки: — Вот, спрячьте!

Теперь на лугу маячили всего несколько конных полицейских, разгонявших последние группы, задержавшиеся около столов.

— Что же случилось? Зачем? Разве не для них все было приготовлено? — спросил Непейцын нового знакомого.

— Что случилось, мне ясно. А зачем — на сей вопрос навряд ли кто о глупости и злобе людской ответит, — сказал штаб-офицер. — Некая карета нарядная принята была народом за царицыну или ехавших порядок наводить полицейских драгунов сочли за эскорт, вот и бросились на луг, гулянье начать. А какой-то пьяный дурак из начальников приказал народ за такую дерзость наказать, назад возвернуть. Вот и видели итоги. Наверно, десяток насмерть задавленных да сотни избитых.

В это время к ближнему солдату подошел, хромая, высокий плечистый мужчина в сером кафтане, но без шапки. Одна щека и русая борода были испачканы кровью. Он легко нес на плече юношу в разорванном на спине армяке, держа одной рукой под колени, перебросив через плечо бесчувственно мотавшиеся руки и голову.

— Пусти, служба! Надоть в спокой человека сложить, — просил он. — Может, отдышится еще…

Солдат ответил руганью и уперся в широкую грудь прикладом фузеи.

— Пусти сейчас! — гаркнул собеседник Сергея.

— Не велено, ваше благородие, — обернулся солдат.

— Пусти, я в ответе, — приказал штаб-офицер.

Мужчина бережно сложил свою ношу к его ногам.

— Меня по лбу плеткой, а его конями стоптали, — сказал он.

Принесенный был совсем молодой парень с едва пробившимися усами и бородкой. Лицо серое, без кровинки, глаза закрыты.

Новый знакомый Непейцына проворно опустился на колени, расстегнул рубаху, сунул под нее руку.

— Жив, — сказал он. — Водой бы его сбрызнуть, да и тебе, герой, не мешает лоб обмыть… Брат, что ли?

— Зачем? До нонешнего дня не видавши…

По дороге застучали копыта приближающегося галопом коня.

— Кто позволил сюда класть? Нашли место! — заорал краснолицый полицейский офицер, надвигаясь конем на Сергея.

Непейцын взмахнул тростью. Конь отпрянул в сторону.

— Ты мне ответишь! — закричал офицер, снова наезжая на Сергея.

— Чего орешь? — спокойно-начальственно обернулся к нему вставший с земли штаб-офицер.

— Кто такие? Самоуправничать?.. Я по приказу господина обер-полицмейстера! — выкрикивал всадник.

— Завтра и скажу графу Якову Александровичу, чтоб посадил тебя за грубиянство под арест, — посулил спаситель Сергея.

Угроза явно подействовала. Полицейский затянул поводья и растерянно смотрел на своего противника.

— Живо пошли сюда дрожки, — приказал тот, — да солдата нам на помощь расторопного!

Офицер ускакал, и очень скоро, нахлестывая лошадь, подъехал извозчик со стоявшим на подножке полицейским унтером.

— Дозволь, ваша милость, я еще в поле схожу, авось кого живого подберу, — сказал серый кафтан.

На опустевшем лугу, с которого съехали уже все драгуны, виднелось несколько неподвижных тел.

— Идем вместе. И ты, служивый, с нами, — приказал штаб-офицер. — А вас, сударь, прошу оборонять наши ретраншементы.

Вскоре они привели двоих — седобородого старика и пожилую женщину. Лица обоих были в кровоподтеках, одежда изорвана.

— Остальных уже не нам носить, — сказал, хмурясь, штаб-офицер и распорядился: — Сажай, Митяй, сих также на траву, а ты, ликтор, приведи еще дрожки, да живо!

За вторым извозчиком подскакал ставший крайне учтивым полицейский офицер:

— Куда прикажете отправлять вами призренных? — Он наотмашь снял шляпу.

— В гошпиталь сам отвезу, — ответил новый знакомец Сергея.

— Об одном прошу-с, чтобы задами, как сейчас государыня пожаловать изволят…

— Нарочно встречать поеду и доложу, какая у нее полиция…

— Токмо по приказу вышнего начальства, — забормотал всадник. — Не погубите, ваше превосходительство…

— А тех кто погубил? Чья злоба дурацкая? — Штаб-офицер кивнул на поле, — Ну, Митяй, рассаживай нашу команду. Своего крестника на руки бери. Он, кажись, в чувства приходит. А вы куда же? — повернулся он к Сергею. — Туалет ваш, ежели почистить, и на бал годен. Слышите, музыка самая развеселая…

— Да нет, какой бал. Я с вами, если позволите, и домой, на Васильевский.

Через полчаса, сдав избитых людей лекарю в Конном полку и простившись с Дмитрием, которому оказалось нужным только умыться, новые знакомые на одном из ванек подъезжали к Литейному. У ворот стояли обыватели, глядя в сторону дворца Потемкина, ожидали фейерверка. Глухо доносилась оттуда пушечная пальба — аккомпанемент хвалебной кантате, которая пелась приехавшей государыне.

— Что поделаешь? Так было, так будет, — сказал спутник Сергея. — Ave, Caesar!.. Одних за попытку повеселиться завтра в гроб заколотят, а другие в двух шагах от того поля по паркетам скользят. Радостно хоть, что такие Дмитрии на Руси есть. Подумал из сумятицы смертной незнакомого парня вытащить. Ведь самого с ног сбить да затоптать могли, ничего, что геркулес настоящий. А кто его в заповедях человечности наставлял? Сторожем ночным у купца какого-то служит. А как нес красиво! Чисто Менелай с телом Патрокла…

Сергей усмехнулся.

— Что вы? — спросил штаб-офицер. — Вам похоже не показалось? Или что я мужика с древним героем сравнил?

— Да нет, похоже, конечно. Но я вспомнил вдруг, как меня самого такой же силач и тоже сторож ночной на плече, но связанного нес. Тогда мне, признаться, Менелай и Патрокл в голову не пришли…

— Вот так гиштория! Связанным? Почему же?

— Еще кадетами мы в сад к хозяину его залезли, и он меня изловил.

— А потом что? Отпустил?

— Нет, кадеты освободили. Но силач — он Степкой в моем приключении звался — и там, если угодно, высокую роль исполнял, старика одного от нас защитил…

— А не согласитесь ли, чтоб о сем не спеша рассказать и не предаваться в одиночку мрачным мыслям о том, что видели, заехать ко мне? Выпьем чаю, настоящего китайского, или водки — как захотите, и закусим чем-нибудь вместо ужина княжеского. Согласны?

— Согласен, ежели семейство ваше не стесню. Ведь уже поздно, — сказал Сергей.

— Стеснять некого. Мое семейство — это я, на манер короля французского, то есть живу бобылем… Ступай к Зимнему дворцу, к выезду с площади, — приказал штаб-офицер извозчику.

«Какую же должность он занимает? — спрашивал себя несколько оробевший Непейцын. — Может, и верно царице докладывать может? Недаром мундир какой-то особенный…»

Вместо княжеского бала. На Сампсониевской улице

Когда проходили глубокой аркой ворот через двор, встречные дворцовые слуги кланялись спутнику Сергея, а он, отвечая, называл каждого:

— Здорово, Федор… Как земля носит, Петруха?

Ровно замощенный и тщательно выметенный двор показался Сергею огромным. На длинной стороне его свернули в подъезд. Долго шли по каменному гулкому коридору-галерее, озаренной отблесками заката. Еще много дольше поднимались по скрипучей деревянной лестнице с окошками на небольшой внутренний двор. Новый знакомый Сергея сетовал, что забыл предупредить его, как высоко надобно подниматься. Идя медленно рядом, занимал разговором:

— Знаете ли, сколько народа живет в Зимнем дворце? Больше трех тысяч человек… Дров березовых десять тысяч сажень за год жгут, лес целый в трубы выпущают…

Наконец остановились перед дверью.

— Пожалуйте! — сказал хозяин, отперев ее ключом и толкнув перед Сергеем.

Небольшая комната. Стулья с кожаными сиденьями вокруг стола темного дерева. Шкаф посудный, полка с книгами. В рамке под стеклом портрет Ломоносова, изображенного с пером в руке.

— Сымайте без стеснения кафтан и садитесь. А я с закуской управлюсь. Человек мой на гулянку отпущен. — Хозяин вышел.