Черный венок - Марьяна Романова

в голову не пришло, что с девушкой могло что-то случиться. Ему позвонил по телефону непонятно кто, и почему-то его полностью удовлетворили полученные объяснения.

А ведь Марк до сих пор помнил, как ему стало без Веры хреново.

Но вместо того, чтобы весь мир на уши поставить и Веру найти, он с головой погрузился в упоительное саморазрушение. О, если у вас есть деньги, саморазрушение может быть прекрасным! Марк проводил ночи в барах, названия которых не запоминал, и встречал рассветы с женщинами, лица которых слились в один пьяно улыбающийся образ. Иногда ему удавалось накачаться алкоголем до такого состояния, что, обнимая чье-то тело, он чувствовал рядом Веру. Это были короткие всполохи благодати, за которыми следовала еще более черная тоска.

Однажды Марк едва не убил какую-то деваху, с которой и не помнил толком где познакомился. Утром обнаружил ее в своей постели – худенькую, как подросток, с длинными рыжими волосами и узкой спиной, спящую, уткнувшись лицом в подушку. И, сфокусировав на ней мутноватый с похмелья взгляд, в первый момент недоверчиво замер от счастья.

Вера вернулась! Открыла дверь своим ключом, не стала его будить и легла тихонько рядом!

Обнял девушку, поцеловал плечо – и в тот момент Марку даже показалось, что от нее исходит знакомый запах. Но девица повернула к нему чужое, немного отекшее со сна лицо, и он едва сдержался, чтобы не ударить ее. Грубо дернул за руку, столкнул с дивана, заставил одеться и буквально выпихнул на лестничную клетку. И девица бормотала, что он урод, козел и подлец, воспользовавшийся ею и даже не предложивший кофе, а потом плакала и уже из-за двери грозилась привести какого-то Рустама с охотничьим ружьем. Не понимала, глупая, что случайный любовник, заперев замок, спасает ее от смерти, а себя – от преступления.

А сейчас Марк, сидя на корточках у сарая, не мог простить себя за то, что не занялся поисками Веры. Не помог, когда она, наверное, рассчитывала. Когда ждала его, надеялась.

– Марк…

Он обернулся. Рядом стояла Ангелина, неслышно подошедшая. Лицо ее казалось более бледным, чем обычно, глаза ввалились. Художница выглядела почти старой.

– Марк, прости, я кое-что услышала…

Он ненавидел подслушивающих баб, но в тот момент у него не осталось сил даже на то, чтобы отреагировать. Марк просто слабо улыбнулся. Хрен с ней. Он уедет отсюда и больше ее не увидит. Никогда. В тот момент даже не вспомнилось, что всего несколько часов назад эта женщина казалась ему возможным очагом. Сейчас он ненавидел весь мир, частью которого была и Ангелина.

– Я решила, что должна пойти туда.

– Что? – удивленно вскинул голову Марк.

Женщина села рядом, прямо на траву. Обняла голову руками. Она выглядела такой потерянной, что Марк машинально обнял ее за плечи и притянул к себе. Как ни странно, этот жест сделал его будто бы сильнее. Присутствие более слабого словно превращало его в опору.

– Понимаешь, я тут подумала о Даше… Все очень странно. Вообще ничего не ясно. Дочка неожиданно исчезла. Вот и журналист пропал. Отъезд Даши в Москву, мамин звонок… Почему я тогда не насторожилась? А, я как раз рисовала… Я всегда рассеянная, когда рисую…

– Успокойся. – Марк погладил ее по волосам. – Пойдем в дом, я сделаю кофе.

Ангелина позволила отвести себя на веранду. Она была как в тумане. Машинально села на диван и уставилась в стену, подурневшая и осунувшаяся. Марк сварил кофе, разлил по ее фарфоровым чашечкам, нашел коробку с мармеладом – привычные движения успокаивали, помогали мыслям улечься. Ангелина приняла чашку из его рук, но пить не стала. Несколько темных капель упало на подол ее платья, но женщина даже внимания не обратила.

– У мамы был такой странный голос, слабый какой-то. В тот момент ее слова так логично звучали. Но эта поездка в пансионат… Я даже ничего не почувствовала! Но знаешь, Марк, я ведь всегда была плохой матерью…

Она слабо улыбнулась и окончательно стала похожа на помешанную.

– Прекрати. Не надо говорить так.

– Нет, ты не понимаешь. – Ее кривая улыбка была похожа на гримасу старого усталого клоуна, который ненавидит детей. – Я никогда ее не хотела. Воспринимала ребенка проблемой. Наверное, поэтому у нас не получилось настоящей связи. Я столько раз слышала, как это бывает у других.

Ангелина нервно встала и подошла к окну, руки ее дрожали. Маленькая чашка билась о блюдце, но почему-то женщина не поставила их на стол.

– Все вокруг твердят, что материнство – магия, волшебство. А я… я так этого и не поняла. И сейчас подумала, что и Даша… – ее голос сорвался, – могла… потеряться. Я не знаю… не знаю, что и предположить…

Женщина все-таки разжала пальцы, и чашка упала на пол, забрызгав светлую юбку кофе и расколовшись надвое. Ангелина же закрыла лицо руками, колени ее стали слабыми, и она осела, как тряпичная кукла, лишенная остова. Марк растерянно смотрел, как плечи ее трясутся, будто в судороге. Из-под сомкнутых ладоней доносились всхлипы. В тот момент женщина словно представляла собою само отчаяние как оно есть.

Женские истерики Марка (наверное, не только его одного, но и большинство мужчин) обезоруживали и на некоторое время лишали способности к логическому осмыслению ситуации. Наверное, потому, что любая женщина хотя бы немного ассоциируется мужчиной с матерью, а когда плачет мама – это почти апокалипсис.

Марк неуверенно подошел, сел на корточки рядом, попробовал мягко раздвинуть ладони, которые Ангелина прижала к заплаканному лицу. Та будто не замечала его присутствия.

Вспомнилось, что в кухне есть пузырек с валериановыми каплями. Глупо, конечно, но все равно он не мог придумать ничего эффективнее. Марк метнулся к ведру, в котором хранилась родниковая вода, наполнил стакан, капнул валерьянки. Как ни странно, почувствовав травяной запах, Ангелина сфокусировала на нем взгляд, приняла из его рук стакан и даже пробормотала, заикаясь: «Спасибо!» Выпила залпом, как хронический алкоголик, получивший стакан опохмелки.

Успокоилась Ангелина так же быстро. Внутренняя буря улеглась, лицо прояснилось, слезы высохли, расслабились губы, руки перестали дрожать, и художница снова стала красивой.

Взгляд наконец стал осмысленным – она улыбнулась Марку. Потом увидела разбитую чашку, коротко охнула, заметила, что та из ее любимого сервиза, заказанного по Интернету из Берлина, и теперь, наверное, придется тратиться на такой же, потому что жить без этих чашечек уже невозможно, они – важная часть души ее дома.

Марк недоверчиво смотрел на любовницу – всего несколько минут назад напоминавшую буйнопомешанную, а теперь такую спокойную, рассудительную. Он уже и не знал, что страшнее – истерика или вот это мгновенно поглотившее ее равнодушие. Не понимал, о чем с ней сейчас говорить, – можно ли продолжить тему или лучше отвлечь, заставить лечь в кровать. А там и утро, а там и Жанна…

Но