Сталь и шелк. Акт второй - Алиса Рудницкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жрицы пели песню-молитву – мне непонятную, но люди вокруг приходили в экстаз...
Хоук что-то там рассказывал.
Но я и так видела, что за магия здесь творится. Храм – что огромный артефакт, танцы – что, активируют его. Вытягивают крохи магии из мира, из людей... да, быть может, перерабатывают и отдают обратно. И вот вам богатства халявные и какие-то желания из молитв к Златоликому Богу исполняются, должна же эта энергия куда-то тратится... чтобы можно было продолжать ее брать. Извращенный замкнутый круг. Нечто такое, глубоко неправильное, что я задрожала от отвращения. И солнечные ленты под ногами мне виделись гадкими червями, и хотелось просто броситься прочь... Я сдернула с шеи врученный местной таможней амулет, отбросила, как ядовитого паука.
Прижалась к Хоуку.
– Что с тобой? – он встревоженно убрал прядку с моего лица. – Я думал тебе понравится... пусть есть и обратная – темная – сторона, но красивое зрелище...
Я покачала головой. Он пусть и знал, но я-то чувствовала.
Я слишком чувствовала магию. То, как покалечен этот мир. Я вспоминала страшилки Вальдора – и мне было сейчас по-настоящему страшно. Магия – чистая энергия – забиралась; магия – овеществленное намерение-желание – отдавалась. Но какая-то часть исчезала без следа.
Камень на моей груди обжигал.
И пелена вдруг спала.
От нахлынувших эмоций, от бьющих прямо в сердце образов, от развеявшегося тумана на воспоминаниях я чуть не упала наземь. Вцепилась в Хоука, как в спасительный круг, прикусила, почти до крови, язык – чтобы не завыть.
Картинки и эмоции мелькали и мелькали.
Мой дом – мой старый дом, который я давно уже домом не считала... но сердцу видней.
Разодранные у карнизов пожелтевшие обои в комнате, где прошло мое детство – папа подарил когда-то волнистого попугайчика на день рожденье, вредного, глупого... я так плакала, когда он умер... сильнее, чем когда папа ушел...
Моя любимая красная кружка с отбитой ручкой – я выронила ее на пол, когда мама сказала, что никогда меня не простит – за чертов брак, за самую ненавистную ошибку...
Клематис, обвивающий решетку на балконе – крупные фиолетовые цветы, на них я смотрела, чтобы не встречаться взглядом с матерью... когда впервые, через три месяца после развода, соизволила вернуться домой и сказать, что она была права...
Лица братьев – фотографии из вконтакта... Голос мамы – уже год только из телефонной трубки...
Мы так давно не виделись, ни касались друг друга... Наша – моя – такая неправильная обида, непрощение. И я делала вид, что остался просто долг – деньги семье на жизнь и лечение... Благородная Яна. Твердила, что ради семьи – пусть и покинутой – я всегда готова на все, и так оно и было...
Только я почти на два месяца об этом позабыла. Забыла о том, как и почему мне это важно. Забыла о паре вещей, что были одними из причин моего согласия учиться в академии: стипендия, что решала все проблемы с деньгами для семьи, и желание, которое помогло бы все наладить – помириться. Такое наивное желание, что и признаваться в нем даже самой себе было стыдно.
Но я стала учиться – и все это на долгие недели стало неважным.
А теперь все старые привязанности в родном мире – вспыхнули с новой силой. Завеса вокруг академии, что – я ведь знала об этом! – приглушала связь с родным миром, чтобы студенты полностью могли погрузится в мир магический, потеряла надо мной силу.
Я истерично рассмеялась.
Да, чувствовать – это совсем не то, что знать.
Хоук успокаивающе сжал меня в объятиях, зашептал – голос его дрожал, так же, как мое тело:
– Тихо, тихо, дорогая. Ты чего это? Давай, пойдем, отсюда, поговорим, успокоишься...
Я как заведенная качала головой.
– Просто верни меня в Академию...
Мне нужно – очень-очень-очень нужно – было увидеть родное, земное лицо.
– К Кеше... мне... живот заболел, хочу зелье какое взять, а в лазарет не хочу, там зелья ненадежные, там. говорят, целительница сомнительная, – я сама не понимал, что несу.
Конечно, Хок мне ни на миг не поверил.
От этой проклятой музыки уже тошнило! И кофе я уже реально теперь ненавижу... при чем тут вообще кофе?
Я так не хотела плакать при Хоуке.
В голове – кавардак, но в душе – все еще хуже.
– Пожалуйста, Билли...
– Не зови меня так, – прошептал он, нежно обнимая.
Телепортировал меня к вратам и сразу – же, к двери комнаты Кеши. Замер в нерешительности. Искренне беспокоился, чувствовал себя виноватым, хотя на этот раз совсем был не при чем... Это приятно согревало, но сейчас мне нужен не чужой, но такой мой жених, а старый друг.
– А за незаконную телепортацию тебе ничего не будет?
– Будет. Штраф. Надо бы пойти... заплатить сразу... иначе больше на Вейдану и не пустят.
Он не хотел уходить. Смотрел все на меня – тревожно и понимающе, вцепился в руку так отчаянно. И я мягко его оттолкнула
– Так иди... спасибо.
Спасибо, что понял и оставил меня сейчас.
Глава 37. Яна (4)
Мы с Кешей сидели на его кровати спиной к спине, закутавшись в один плед. Плед был большой, зеленый, в клетку. У Кеши в руках – бутылка пива, у меня – кружка горячего успокоительного чая. Каким же блаженством было вдыхать свежий запах мяты после сладкой терпкости Гоуд-Сва.
– Повезло, что вы с Эби телами на всех этих эмоциях не поменялись, – рассеянно сказал мне Кеша.
– Угу... – я смотрела, как плавают в янтарной жидкости чаинки. – Может просто она была спокойная... или... не знаю. Может мы уже срослись с этими чужими телами насмерть, и никакие эмоции, никакая магия не выбьет наши души прочь, не вернут на место.
Кеша болезненно пихнул меня локтем, чай только чудом не расплескался.
– Хватит себя накручивать. В любом случае – закончишь учебу и вернешься домой как ни в чем не бывало. Только уже не неудачницей без образования и работы, а супер-крутой магичкой. И даже, если так телами и не удасться обратно обменяться, сохранив магию, я для вас еще какое-нибудь зелье придумаю! Или иллюзиями замаскируетесь, если надо будет в родном облике показаться. Выходов – море, не страдай зря, подруга.
Кеша отлевитировал пустую бутылку на
