Эгоист - Джордж Мередит

— А она?

— И глазом не моргнула!

— А Уилоби — он на нее смотрел?

— Да, но без тени подозрения сначала.

— Сначала?

— Полковник де Крей всячески старался нас отвлечь и был чрезвычайно забавен. Миссис Маунтстюарт под конец даже сказала, что ему следовало бы выплатить премию за спасательные работы. Сэр Уилоби тоже говорил неплохо, но в его речах слишком уж чувствовалась горечь. Он говорил умно, но со злостью. Ему не хватает беспечности полковника де Крея, позволяющей тому молоть всякий вздор ради увеселения общества. А когда мы перешли в гостиную, даже полковник растерял последние остатки своей безмятежности. Я сидела подле миссис Маунтстюарт, когда к ней подошел профессор Круклин, и слышала, как он заговорил с ней о «вот этом джентльмене» и об «этой молодой даме», кивая в сторону полковника де Крея и мисс Мидлтон, так что уже нельзя было сомневаться, кого он имел в виду.

— И что же, она тотчас сообщила это Уилоби?

— Ну, нет! Полковник де Крей не отпускал ее ни на шаг. Он неустанно за ней ухаживал. У него трезвая голова, хоть он и кажется болтуном. Он изо всех сил занимал своей болтовней миссис Маунтстюарт и ее гостей.

— Следовательно, Уилоби не знает?

— Трудно сказать. Когда мы прощались, он задержался на минуту возле миссис Маунтстюарт. У нее было странное выражение лица, и я слышала, как она произнесла слово «плутовка». Он засмеялся. Она пожала плечами. По дороге домой он ни разу не раскрыл рта.

— Ну, что ж, предоставим дальнейшее естественному ходу событий, — сказал Вернон с тем философским видом, за которым так часто прячется отчаяние. — Уилоби получил по заслугам. Взрослый человек должен понимать, что нельзя искушать судьбу, связывая молодую женщину словом, наперекор ее желаниям. А эти двое… они испытывают взаимное влечение… Оба они… Словом, они встретились, и этим все сказано. Ни ему, ни ей не откажешь в блеске. Он обладает даром убеждения. Другой, будь у него ангельское красноречие, ничего бы не добился на его месте. Я сказал ей все, что мог, — и безуспешно. Что поделаешь — такова природа сердечных влечений! Уилоби, напротив, действует на нее отталкивающим образом. Я примерно в таком же положении или, вернее, был бы в таком положении, если бы она связала себя словом со мною. Впрочем, я бы находился в нем ровно пять минут — срок, потребный для того, чтобы объявить ей по всей форме отказ от всяких притязаний на ее свободу. Надо быть безумцем, чтобы вообразить, что такая девушка… Если она разлюбила, значит, разлюбила — и все тут! Угасшего чувства не оживить. Все эти уловки, попытки ее удержать, нежелание выслушать — лишь увеличивают ее отвращение, и она, в свою очередь, учится лукавить. Вот и сейчас, разве не хитростью удержали ее в Большом доме, нарочно так подстроив, чтобы доктор Мидлтон не захотел его покинуть? Разве я не прав?

Заручившись молчаливым согласием собеседницы, Вернон продолжал:

— Нет, она ни в чем не виновата. Она была с ним откровенна, а он не захотел ее выслушать. Остается лишь вопрос: будет ли она верна своему слову или нарушит его? Поступится ли условным понятием чести или пойдет против своей природы? Где больше истинного бесчестья? Разве нам с вами не ясно, что ей следует прислушаться к велению своего сердца? Это один из тех редких случаев, когда единственным оракулом может служить природа.

— Да, но знает ли она, чего хочет ее сердце?

— Для меня это не подлежит сомнению. Я удивляюсь только одному — что она вернулась. Должно быть, по совету де Крея — он как-никак обладает житейским опытом. Он… впрочем, у меня никогда не было дара убеждения, и моя неудача, конечно, не в счет.

— Но такая внезапная близость!

— Это и есть пресловутое — «с первого взгляда». Он появился на сцене в счастливую минуту — счастливую, разумеется, для него. Пигмей может показаться великаном, если он правильно рассчитает свой выход. А вы сами — разве вы не почуяли опасность со второго или с третьего взгляда, которыми они обменялись? Ведь это вы советовали мне здесь задержаться, хоть доля пользы, которую принесло мое пребывание, микроскопически мала по сравнению с неприятностями, какие я здесь терплю.

— Это было противно вашим желаниям, я знаю, — произнесла Летиция, тут же испугавшись собственной бестактности: одна мысль, что Вернон мог подумать, будто она пытается зондировать его в столь деликатном вопросе, заставила деликатную мисс Дейл внутренне сжаться.

Вернон и в самом деле насторожился.

— Да, это отчасти шло вразрез с моими планами, — ответил он. — Впрочем, мы оба, — и вы и я, — кое-что предвидели, не правда ли? Это и не удивительно, ибо, подобно большинству пророков, мы основывали свои предчувствия на фактах, о которых догадаться не составляло особого труда. Для уготованной роли, как мы уже говорили, годился бы и пигмей, а полковник отнюдь не пигмей — он хорош собою, симпатичен и умен.

— Но ведь он — друг сэра Уилоби!

— Дружба в делах такого рода!.. В подобных случаях принято сваливать вину на Пенорожденную{47}.

— Вы исповедуете языческий фатализм?

— Нынче это называют Природой. Ученым угодно ссылаться на естественный отбор. Взгляните на нашу парочку! Оба изящны, обаятельны и остроумны, оба радуют сердце и глаз, — словом, эти двое, что называется, созданы друг для друга. Его можно понять. К тому же его вина еще не установлена. Мы знаем лишь одно: к чему это ведет. Если у вас подвернется случай дать Уилоби дружеский совет, — а вам это более с руки, чем мне, ибо уже одно то, что я слишком много знаю, должно его раздражать, — намекните ему, что у вас тоже открылись глаза. Его безрассудный страх перед общественным мнением мешает ему видеть вещи в их истинном свете. Едва Уилоби почудится, что ему грозит разоблачение, он начинает плести паутину и уже ничего кругом себя не видит. Хитроумная эта паутина застилает ему глаза, и он первый в ней запутывается. Он сам себе роет яму, он торопит события! Скажите ему, что ее желание уехать непреложно. Назовите ее безумной, чтобы его успокоить. Иначе в одно прекрасное утро он проснется — и тогда снова… еще раз!.. А ведь это непременно случится! И ему уже не на кого будет пенять, кроме как на себя. Внушите ему каплю вашего философского отношения к жизни.

— А если у меня самой нет ни капли философии?

— Позвольте вам не поверить. Но, так или иначе, у вас есть нечто большее. Философия бывает двоякого рода. Моя философия — плод безразличия, ваша — преданности.

— Сомневаюсь, чтобы сэр Уилоби избрал меня своей наперсницей.

Вернон задумался.

— Никогда не знаешь, чего от него ожидать, — сказал он после паузы, — ибо не знаешь, какова температура той центральной точки его души, от которой исходят импульсы его поступков. Он очень скрытен. Я, как видите, чересчур философ, и поэтому от меня толк небольшой. Если я кого и осуждаю, то тех, кто стоит за сохранение оков во что бы то ни стало. И чем скорее я уеду… Словом, я не могу здесь дольше оставаться. Значит, не удалось, говорите, столкнуть доктора Мидлтона с профессором так, чтобы от этого столкновения зажглась искра?

— Доктор Мидлтон был во всеоружии и с места в карьер предпринял атаку, но профессор Круклин только дрожал да поеживался. Он повторял на все лады один и тот же усеченный гекзаметр: «О, эта станция, эта гостиница!» Всех разжалобил. Бедняге, видно, и в самом деле досталось.

— Должен же кто-то страдать!

— Да, но почему это должен быть ни в чем не повинный человек?

— Да просто потому, что он вовремя подвернулся. Впрочем, бывает и так, что Фридолину{48} удается избегнуть огненной печи и в нее в конце концов попадает виновный. Профессору не пришлось бы претерпеть все эти страдания, если бы он не изменил себе и, против обыкновения, не поспел бы на поезд. Потому-то и получилось, что его случайная удача так неудачно для него обернулась.

— И вы не заметили его на платформе?

— Я не знаю профессора Круклина в лицо, к тому же я думал только о том, как бы поскорее увезти миссис Маунтстюарт.

— Она утверждает, что нарисовала вам его портрет: «Лицо цвета коровьего вымени, рыхлое, как тефтелька, а общий облик — святого без нимба».

— Сравнения миссис Маунтстюарт отличаются поразительной меткостью, но она забыла описать мне его со спины, а я видел всего лишь узкие покатые плечи и покоившуюся на них широкополую шляпу. Я ей сообщил, что, кроме какого-то старого джентльмена в черном, я больше никого не встретил. Она так верит в свой дар портретиста, что тотчас захотела уехать… Мисс Мидлтон собиралась в Лондон. Но тут подоспел полковник де Крей и за пять минут добился того, чего я не мог добиться за полчаса.

— И вы не заметили, как мимо вас проехал полковник де Крей?

— Я свое дело сделал и не хотел быть лишним. К тому же я боялся, как бы миссис Маунтстюарт не вздумала отправиться на розыски своего профессора сама, и хотел заставить ее покинуть станцию как можно скорее. Я дал ей понять, что погибаю от холода.