Последние дни Помпей - Эдвард Бульвер-Литтон

— Клянусь прахом моих предков, — закричал он, — судьба улыбается мне даже в этот ужасный час — среди горя и смерти она сулит мне счастье и любовь! Прочь, грек! Я требую свою воспитанницу!

— Предатель и убийца! — воскликнул Главк, сверкнув глазами. — Сама Немесида привела тебя сюда, чтобы я мог тебе отомстить! Это будет справедливая жертва теням Аида, которые вырвались на землю. Попробуй только коснуться Ионы, и твой меч превратится в тростинку. Я разорву тебя на куски!

Вдруг все вокруг залил ослепительный свет. В кромешной тьме, окружавшей ее, как стены ада, ярко сверкнула огромная огнедышащая гора. Ее вершина, казалось, раскололась надвое, или, вернее, над ней воздвиглись две чудовищные фигуры, которые накинулись друг на друга, словно демоны, борющиеся за господство над миром.

Алые, как кровь, они озарили землю и небо далеко окрест, но склоны горы были по-прежнему темными, светились лишь три потока раскаленной лавы, которые ползли вниз, извиваясь как змеи. Темно-красные, они медленно текли в своих черных берегах прямо к обреченному городу. Над самым широким из них словно простерлась огромная арка, сквозь которую, как сквозь врата ада, хлынул Флегетон. Все притихло, только грохотали камни, которые, сшибаясь, катились вниз, попадая в поток лавы; они усеивали его на миг черными точками, но, плывя по нему, растворялись в огненных волнах.

Рабы громко вскрикнули и закрыли руками лица. Сам египтянин стоял, словно пригвожденный к месту, весь залитый светом, ярко озарившим его надменное лицо и богатые одежды. Над ним, на высоком постаменте, стояла бронзовая статуя Августа, и казалось, эта статуя тоже была отлита из огня.

Обнимая левой рукой Иону, Главк правой угрожающе поднял стиль, который, к счастью, не бросил во время бегства, — с этим стилем он должен был встретить на арене льва; он стоял перед египтянином, нахмурясь, ощерив зубы, угрожая, — живое воплощение гнева и ярости.

Арбак уже не смотрел на вулкан, он устремил глаза на Главка. Мгновение он молчал.

— И отчего я колеблюсь? — пробормотал он. — Разве звезды не предсказали мне лишь одну неминуемую опасность? И разве эта опасность не позади?. Дух сильнее стихий и несуществующих богов! — продолжал он громким голосом. — Сила духа поможет мне победить! Вперед, рабы! Афинянин, защищайся, и да падет твоя кровь на твою же голову! Иона будет моей!

Он сделал шаг вперед, и это был последний его шаг на земле. Она задрожала под ним, ее судорога потрясла все вокруг. По городу прокатился грохот — это обрушилось множество крыш и колонн, и молния, словно прибитая к небу, на мгновение повисла над статуей императора. А потом статуя покачнулась и рухнула вместе с цоколем, дробя мостовую. Пророчество звезд сбылось.

На несколько мгновений грохот оглушил афинянина. Когда он опомнился, вокруг было еще светло и земля дрожала под ногами. Иона без чувств лежала рядом, но он не видел ее — глаза его были прикованы к ужасной голове без туловища, которая торчала из-под обломков рухнувшей колонны, — на лице были написаны нестерпимая мука и отчаяние. Глаза быстро моргали и, казалось, еще хранили осмысленное выражение, губы кривились, потом вдруг внезапное спокойствие и тьма легли на это ужасное лицо, которое невозможно было забыть.

Так погиб мудрый чародей, великий Арбак, Гермес, Властитель Огненного пояса, последний потомок египетских фараонов.

ГЛАВА IX

Отчаяние влюбленных. Бедствия жителей города

Главк отвернулся, смиренно благодаря богов, подхватил Иону на руки и побежал по улице, которая все еще была ярко освещена. Но вдруг снова стало темно. Главк невольно взглянул в сторону горы, и что он увидел! Одна из двух гигантских вершин закачалась, обрушилась с грохотом, который не описать никакими словами, и огненной лавиной покатилась по склонам. В тот же миг небо, землю и море застлал черный дым.

Снова, снова и снова все гуще сыпались пепел и камни, причиняя разрушения. Тьма, как покрывалом, окутала город. Главк, чье смелое сердце наконец переполнилось отчаянием, укрылся под какой-то аркой и, прижимая к груди Иону, приготовился к смерти.

Тем временем Нидия тщетно искала Главка и Иону, с которыми ее разлучила толпа. Напрасно пыталась она кричать: ее жалобный крик терялся среди тысячи других голосов — всякий стремился спасти себя. Снова и снова возвращалась она на то место, где их разделили, хватала за одежды всех встречных и спрашивала про Главка, но ее грубо отталкивали, людям было не до нее. Кто в этот час думал о ближнем? Быть может, самое страшное в зрелище всеобщего ужаса — это порождаемое им чудовищное себялюбие. Наконец Нидия подумала, что вернее всего она найдет своих друзей у моря, раз они решили искать там спасения. Нащупывая дорогу палкой, с которой она никогда не расставалась, и обходя кучи обломков, загромождавших улицы, девушка безошибочно находила ближайший путь к морю, благословляя слепоту, которая всегда была ее несчастьем.

— Постой! — раздался вдруг чей-то голос. — Да ведь это храбрая слепая девушка! Клянусь Вакхом, я не брошу ее здесь на погибель. Пойдем, моя фесса-лийка! Ты не ранена? Прекрасно! Пошли с нами. Мы идем к морю.

— Саллюстий! Я узнаю твой голос. Благодарение богам! А где Главк? Ты не видел его?

— Нет. Он, конечно, уже за стенами города. Боги, которые спасли его от льва, спасут и от огнедышащей горы.

И, ободрив Нидию, добрый эпикуреец увлек ее за собой.

Внезапный свет, извержение лавы и землетрясение, описанные выше, произошли, когда Саллюстий со своими спутниками уже выбрался на прямую дорогу, которая вела в порт. Дальнейший путь им преградила толпа — здесь собралась чуть ли не половина населения города. Огромное поле заполнили тысячи и тысячи людей, не знавших, куда бежать. Море отхлынуло, и те, кому удалось добраться до него, испуганные неистовством этой стихии, неслыханно далеко ушедшей от берега, увидев задыхающихся рыб и неуклюжих морских животных, оставшихся на песке, и испугавшись каменных глыб, которые с плеском обрушивались в воду, повернули назад, выбрав из двух зол меньшее. Так встретились два людских потока: один катился к морю, другой — от моря; и, чувствуя себя уверенней все вместе, они остановились в сомнении.

— Миру суждено погибнуть от огня, — сказал один старик в длинных свободных одеждах, который был философом-стоиком. — Мудрость стоиков и эпикурейцев предсказала это, и вот час настал!

— Да, час настал! — подхватил чей-то громкий голос печально, но без страха.

Все в ужасе начали озираться. Голос доносился откуда-то сверху. Это был Олинф. Окруженный другими христианами, он стоял на крутом холме, где греческие колонисты воздвигли некогда храм Аполлона, ныне обветшавший и полуразрушенный.