Слой Ноль - Евгений Прошкин

— Да как из дурки выпустили, так и гнусь... Ты не дрейфь, я не шизоид, — предупредил Ренат. — Просто от армии закосил, и так здорово у меня получилось, что на четыре года и завис. Две кандидатские обеспечил, во! Мне даже подарки потом дарили — книжку про моряков и ежа заводного, маму его...

— Ежа?.. — растерянно переспросил Виктор.

— Да он не колючий был. Тряпочный ежик-то... Смешной, на колесиках.

Виктор с Ренатом выбрались из «Тойоты Лингва», выкрашенной, как все московские такси, в пронзительно-желтый цвет, и направились к парадному. Петр длинно просигналил, отпугивая зазевавшегося сварщика, и завел машину в подземный гараж. «Феррари» уже полчаса как стоял на месте — Людмила отогнала его от офиса «Дела врачей» еще до начала атаки, хотя Мухин и запретил ей приезжать. Однако здесь он был никто, даже не президент, и его запреты мало что значили. По крайней мере для Люды.

— "Очумевшие магнаты", говоришь?.. — хмыкнул Виктор, оборачиваясь к Ренату.

Крыльцо у Бориса было высокое, на семи ступеньках, и с него открывался почти весь участок. Забор, усиленный стальными балками, сходился с двух сторон в широкие ворота, превратившиеся в подобие шлюза. Рабочие как ни старались, а все же притоптали край большого, со вкусом устроенного цветника. Площадка для барбекю, разбитая слева от дома, была густо усыпана металлическими опилками. Специальный человечек поводил магнитом по траве — больше для успокоения хозяев: выйти на нее босиком до следующего лета все равно не удастся.

«Н-да... до следующего лета...» — мысленно повторил Мухин.

— Разве не очумевшие? — откликнулся Ренат. — Магнаты совсем с катушек послетали! Ну что он тут устроил? Дорожку надо было спрямить, тогда вот здесь и вот здесь два свободных куска получилось бы, соток по семь. Цветы... ну ладно, цветы можно оставить... А это все убрать надо. — Он показал на массивные скамейки в березках, на голую, идеально ровную лужайку и на сложенную из валунов пирамидку с искусственным родничком. — Все убрать! Деревья спилить!,.

— Ясно, ясно, — перебил его Виктор. — Уберем и спилим, дай только срок...

Ему было немного обидно. Участок Бориса — пестрый, кудрявый, безмятежный, на глазах обретал какую-то настороженность, готовность сдержать и отразить. Особняк становился крепостью, хотя эта роль ему совершенно не шла. Он был создан для комфортной жизни, ни для чего иного.

Мухин не любил широких обобщений, поэтому развивать свою мысль не стал, но все же признался себе, что думает не о вилле.

Благополучный слой исподволь превращался в поле боя — чужого для людей боя неизвестно за что. Уютный мир, нормальная страна, спокойное существование, не отягощенное бытовыми проблемами. Голодные?.. Да, конечно, голодные есть везде. Это те, кому лень дойти До благотворительной столовой. Несчастные?.. Разумеется. Пока есть любовь, будет и любовь неразделенная. А еще — болезни, неприятности на работе, непонимание родителей и непослушные дети... Но Виктор вдруг почувствовал, что лично ему этого недостаточно. И еще он подумал, что, осознав себя и свою оторванность от любого мира, он навсегда потерял способность быть счастливым — тупо, сонно, по-человечески.

Ремонт в доме уже закончился. Рамы и деревянные панели едва освободились от защитной пленки и блестели неповторимой чистотой. Поверх окон нависли кожухи с пуленепробиваемыми жалюзи, но интерьера они не портили — во всяком случае, до тех пор, пока их не использовали по прямому назначению.

В углу работал чудом уцелевший при обстреле большой проекционный экран. Смутно знакомый по другому слою телеведущий Сидорчук сиял почти так же девственно, как стенная облицовка. Когда Мухин остановился перед телевизором, ведущий только-только начинал раскручивать какой-то длинный логический пассаж:

— ...считается в армии воинским преступлением. Однако отдельной дефиниции для этого трагического и отчаянного акта сочинители Дисциплинарного устава подобрать не удосужились, и в итоге желание уйти из жизни подпадает под статью о банальном членовредительстве. Возможно, для кого-то это будет откровением, но членом называется не только один, сугубо определенный орган, а вообще любой орган нашего организма. Голова, например, — тоже член. И сердце — член. Поэтому, если солдата застают за попыткой приставить ствол к груди, его немедленно отправляют... куда бы вы думали?.. к аналитику?.. к психиатру?.. Нет. Для начала военнослужащий попадает на гауптвахту, а после, как правило, в дисбат. Вот такая терапия, такая вот реабилитация... Однако это парадокс армейский, и к гражданскому населению он вроде бы отношения не имеет. Вроде бы... Но рассмотрим ситуацию ближе. Старшее поколение еще помнит, как мы выбирали органы власти. Нам предлагалось проголосовать за безальтернативную кандидатуру. Это и называлось выборами. Бред? —Нет, не бред. Это реальность. Это наша история. Мы так жили. Сейчас нам кажется, что мы стали жить иначе. Да, безусловно, в чем-то иначе. Но в главном ли?.. По большому счету ничего не изменилось: ребенок рождается на свет, и выбор его весьма ограничен. Вопрос «Жить или не жить?» перед ним не стоит. Он просто обязан жить. Кто-то возразит: прожить жизнь можно по-разному. Но ведь и бюллетень для голосования с единственным кандидатом можно было опускать в урну по-разному: боком, уголком, сложенным, развернутым или и вовсе скрученным в трубочку... Каков результат? А выясняется, что результат не зависит от способа. Наши отцы в любом случае выбирали того, кого им навязывали. И мы тоже в любом случае выбираем жизнь, остальное — детали. И вот теперь у нас появилась действительная, настоящая возможность выбора. Собственно, альтернатива была всегда: добровольный уход из жизни — это такое же библейское понятие, как виноделие или, допустим, влечение к лицам своего пола. И то и другое — явления далеко не однозначные. У кого-то они вызывают резкое неприятие, для кого-то они, напротив, составляют сущность жизни. Каждый должен иметь право на свободный выбор. Не хочу никого агитировать, я сам предпочитаю скорее жить, чем умереть, но!.. Только сейчас!.. Только сейчас у человека появилась возможность уйти достойно, безболезненно, без риска остаться калекой или попасть в сумасшедший дом. Не будем говорить о мотивах. Это слишком обширная тема, однако повторюсь: нежелание жить имеет столь же глубокие корни, как и сама человеческая цивилизация. Имеем ли мы право отказывать человеку... не просто прямоходящему млекопитающему, но человеку разумному!.. Имеем ли мы право отказывать ему в выборе? Я бы на себя такую ответственность не взял. А вы?.. Впрочем, не торопитесь с ответом. За нас уже выбрали. В нашей истории это бывало не раз и сегодня повторилось вновь. Нашлись люди, которые считают себя выше человеческой свободы. Нашлись люди, которые уверены, что им виднее, как мы с вами должны жить и когда мы с вами должны умереть. Эти люди называют себя «Абсолютной Культурной Миссией»...