Гражданские войны - Аппиан

15. Цезарь знал, что указанные лица действительно терпят обиды, но ничего не мог против этого поделать: и денег не было для оплаты землевладельцам их земель, и отсрочить выдачу наград за победу было невозможно при все еще продолжавшихся войнах: Помпей господствовал на море и отрезал путь к городу, обрекши его на голод; Аэнобарб и Мурк набирали новое войско и флот и были бы также готовы к будущим действиям, если бы они не были вознаграждены за прежние победы. Большое значение имело и то, что уже прошло пятилетие власти триумвиров, которые теперь снова нуждались в расположении к ним войска. Вследствие всего этого Цезарь предпочитал не обращать внимания на проявлявшиеся в это время наглость и дерзость солдат. Раз, между прочим, произошел такой случай: в театре, в присутствии Цезаря, один солдат, не имея собственного места, прошел на места так называемых всадников;[473] народ обратил на это внимание, и Цезарь прогнал солдата. Войско возмутилось, и, когда Цезарь выходил из театра, воины, обступив его, требовали показать им этого солдата; не видя его, они решили, что он убит. Когда же он подошел, они сочли, что он только что приведен из тюрьмы; так как он отрицал это и рассказал, как все произошло, они стали говорить, что он лжет в соответствии с полученным им приказанием, и поносили его как изменника общественному делу. Вот что произошло в театре.[474]

16. Созванные в это время на Марсово поле[475] для очередного наделения землею солдаты поспешили прийти еще ночью и сердились, что Цезарь медлит со своим приходом к ним. Центурион Ноний стал смело порицать их, напоминал им о положении подчиненных по отношению к властвующему, указывал, что задержка Цезаря вызвана его нездоровьем, а не пренебрежением к ним. Солдаты сначала насмехались над ним, называли его льстецом, а затем, под влиянием возраставшего с обеих сторон раздражения, стали поносить его и кидать в него камнями, а когда он бросился бежать, начали его преследовать. Он прыгнул в реку; они его вытащили, убили и труп его бросили на дорогу, по которой должен был пройти Цезарь. Друзья Цезаря советовали ему не ходить к воинам, а отступить перед этим безумным натиском, но он все же пошел, считая, что даст еще большую пищу бешенству, если не явится. Увидев труп Нония, он отошел в сторону и упрекал за убийство солдат так, как если бы оно было делом рук немногих; убеждал их быть в будущем осторожнее; затем произвел раздачу земель, предложил, чтобы за наградами приходили те, кто их достоин, и дал подарки также и некоторым не заслужившим их, сверх их ожиданий. В конце концов пораженная толпа раскаялась в своем суровом отношении к Цезарю, устыдилась и сама себя осудила: Цезаря просили выяснить все дело и наказать виновников смерти Нония. Он же сказал, что знает, кто виновен, но что наказанием им будет уже самое сознание их вины и осуждение их товарищами. Солдаты, получив прощение, почет и подарки, сразу же, в противовес к прежнему их настроению, стали восхвалять Цезаря.

17. Ограничимся этими двумя примерами тогдашнего безначалия. Причинами его было и то, что полководцы занимали свои должности по большей части, как это бывает в период междоусобных войн, не на основании выборов, а также и то, что войска набирались не по установленным издревле воинским спискам и не для нужд всей родины, служили не для общественного блага, а в интересах только тех, кто их в войска зачислял; да и им они служили, подчиняясь не силе закона, а потому, что их привлекали данные отдельными лицами обещания; и сражались они не против врагов всего государства, а против врагов отдельных лиц, не против чужеземцев, а против равноправных с ними сограждан. Все это подорвало воинскую дисциплину: солдаты считали себя не столько отправлявшими военную службу, сколько помощниками своих начальников на основе личного расположения, личного желания и полагали, что и правители нуждаются в них в личных своих интересах. Переход на сторону неприятеля, считавшийся прежде совершенно недопустимым, в это время даже удостаивался даров; так и поступали солдаты в громадном числе, а некоторые из знатных людей считали, что переход из одной партии в другую, совершенно ей подобную, не представляет собой «перебежки». Партии же были действительно вполне схожи, и никогда ни та, ни другая из них не занимала сама по себе враждебного положения в отношении римского государства как такового. Скорее предводители обеих партий представляли себе дело так, будто все они содействуют благу родины, и это в свою очередь облегчало такие «перебежки»: везде оказывалось возможным служить на пользу родине. Предводители понимали это положение и мирились с ним, зная, что они солдатами управляют не в силу закона, а скорее путем их задабривания. Таким образом, все войско было готово к смуте и к анархии, к неповиновению возглавлявшим смуту вождям.

18. А голод в это время терзал Рим: по морю ничего не доставлялось римлянами из-за Помпея; в самой Италии вследствие войн прекратились земледельческие работы. Если же что и произрастало, то шло для войска. Целые толпы занимались в городе по ночам грабежом, еще больше отягощая тем самым его положение. Делалось все это безнаказанно; молва приписывала грабежи солдатам. А народ закрыл свои мастерские и не хотел знать никаких властей; в обедневшем и разграбляемом городе не было, казалось, нужды ни в ремеслах, ни в магистратах.

19. В это время у Луция, приверженца демократии,[476] бывшего недовольным властью триумвиров, которая, казалось, не прекратится и по истечении установленного для нее срока, начались многочисленные столкновения и несогласия с Цезарем. Землевладельцев, у которых были отняты земли и которые просили защиты у всех влиятельных граждан, Луций один принимал у себя и обещал им помочь, причем они, в свою очередь, обещали помогать ему во всем, что бы он ни приказал. Это противодействие его как Антонию, так и Цезарю вызывало неудовольствие в войсках Антония. Также и Фульвия говорила, что Луций не вовремя затевает распрю; ее, впрочем, вскоре переубедил хитрец Маний, указавший, что при спокойном состоянии Италии Антоний останется у Клеопатры, если же начнется война — поспешно возвратится. Фульвия сразу, под влиянием чисто женских побуждений, стала подстрекать Луция к ссоре. А когда Цезарь выехал в оставшиеся еще неустроенными колонии, она послала к нему детей Антония вместе с Луцием, чтобы Цезарь своим появлением перед войском не получил превосходства перед Антонием. Когда конница Цезаря поскакала на Бруттийское побережье, опустошаемое Помпеем, Луций — или действительно так думая, или притворяясь, что думает, будто конница выслана против него и детей Антония, — бежал в колонии Антония; там, набирая отряд для своей охраны, он перед войском обвинял Цезаря в измене Антонию. Но Цезарь разубедил солдат, уверив их, что у него с Антонием искренняя дружба и полное единомыслие, что Луций под влиянием враждебного настроения хочет поссорить их, противодействует власти триумвиров, благодаря которой воины имеют теперь постоянные владения в колониях. Он указал также, что конница еще и теперь находится в Бруттии, где и выполняет данное ей поручение.

20. Узнав о всем происходящем, начальники войска устроили в Теане разбор всего этого дела и договорились на следующем: триумвиры не должны препятствовать консулам управлять по обычаям отцов; никому, сверх принимавших участие в битве при Филиппах, не должны быть даваемы земельные наделы; находящиеся в Италии войска Антония должны участвовать на равных с другими условиях в распределении имущества проскрибированных и денег, которые будут выручены за имеющее быть проданным имущество; ни один из триумвиров не должен набирать войско в Италии, Цезарю же в его походе против Помпея должны быть даны в помощь два легиона из числа принадлежащих Антонию; путь через Альпы должен быть открыт войскам, посылаемым Цезарем в Испанию, и им не должен чинить препятствий Азиний Поллион; Луций, заключивший договор на указанных условиях, должен отослать личную охрану и бесстрашно исполнять свое дело. На таких условиях заключен был договор при посредстве начальников войска; выполнены же были только два последних условия: Сальвидиен беспрепятственно перешел Альпы.

21. Но так как все остальные пункты не проводились или с проведением их медлили, то Луций ушел в Пренесте, говоря, что он боится Цезаря, окруженного, в силу своей власти, телохранителями, в то время как он, Луций, охраны не имеет. Ушла к Луцию и Фульвия, говоря, что она боится Лепида из-за детей своих; она предпочла указать на Лепида, а не на Цезаря. Об этом оба они известили Антония, а с письмами к нему были посланы друзья, которые должны были сообщить ему обо всем. Что в точности было написано Антонием в ответ, я не мог установить, хотя и старался это выяснить. Начальники войск клятвенно обязались вновь вынести решение по делу правителей в соответствии с тем, что представится справедливым, и тех, кто откажется подчиниться их решению, принудить к повиновению. Для этого они призвали Луция и его приближенных; когда те не согласились явиться, Цезарь стал горячо порицать их и перед начальниками войска и перед римской знатью. Тогда знатные граждане отправились к Луцию и убедили его сжалиться над изнуренными междоусобиями Римом и Италией и согласиться на то, чтобы был произведен суд или при них или при начальниках войска.