Холод южных морей - Юрий Шестера

— Приятно все-таки беседовать с ученым. Все разложено по порядку, по полочкам. Здесь я с тобой полностью согласен, а дальше?

— Дальше уж совсем просто. Спуститься к югу до сплошных ледяных полей и, продвигаясь на восток, пытаться при первой же возможности пробиваться как можно дальше на юг к матерой земле. Ведь как раз это мы и делали в самом начале этого года. Только стараться при этом, экономя время и избегая излишних опасностей, обходить районы, уже обследованные капитаном Куком. Вот и вся премудрость, Фаддей.

— Ни убавить, ни прибавить, Андрюша! Так и будем действовать.

Однако никакого острова или островков по намеченному маршруту продвижения к югу так и не обнаружили, хотя шлюпы шли строем поиска в пяти милях от бортов друг друга. Через неделю температура упала до полградуса тепла, что было верным признаком близких льдов.

В полдень 27 ноября пересекли шестидесятую широту, на которой в Северном полушарии находится Санкт-Петербург, и в обед, вспоминая близкую и дорогую сердцу каждого русского человека столицу, в кают-компании поднимали бокалы за здоровье соотечественников, впервые наблюдая выпадавший снег.

На другие сутки увидели первые плоские айсберги высотой до пятидесяти или шестидесяти футов, на одном из которых с южной стороны стояло подобие памятника.

— А ведь мы, Андрей Петрович, встретили льды на три градуса южнее прошлогодних, которые видели между островом Южная Георгия и Сандвичевой Землей. К чему бы это? — с тайной надеждой спросил Фаддей Фаддеевич.

— Это ни о чем не говорит, — как можно спокойнее ответил тот, уловив, конечно, скрытый смысл слов друга, — так как, вполне возможно, берег материка, конфигурацию которого мы не знаем, отошел в этом секторе Тихого океана далеко к югу, ближе к полюсу.

Фаддей Фаддеевич только тяжко вздохнул.

А уже к вечеру подошли к сплошному льду, преграждавшему путь на юг по всему направлению. Края ледяного поля были покрыты торосами[51], а далее к югу было видно множество айсбергов, вросших в лед, один из которых был не менее пяти миль длиной. Капитан-лейтенант Завадовский, рассматривая его в подзорную трубу сквозь дымку, заключил, что видит берег.

— Вашими устами, Иван Иванович, да мед бы пить, — иронически прокомментировал его сообщение капитан.

— При напряжении, в котором мы сейчас находимся, очень даже легко принять желаемое за действительное, — успокоил Андрей Петрович приунывшего было старшего офицера.

И Беллинсгаузен повернул шлюпы на восток, прокладывая курс между айсбергами на севере и краем ледяного поля на юге.

Спустя двое суток край поля сплошного льда повернул на северо-восток.

— Все повторяется, как и год назад, — отметил Фаддей Фаддеевич. — Делать нечего, придется опять искать проход между ледяными полями.

Видимость была ограниченной, и приходилось каждый раз заходить в разрывы ледяного берега в надежде найти какой-либо подходящий проход. И каждый раз приходилось возвращаться назад из небольших заливчиков.

Уже позже в уютной адмиральской каюте Фаддей Фаддеевич признался, что молил Бога, чтобы ветер, способствующий необыкновенно частым переменам курса, не переменился, ибо в противном случае при бурном ветре и ненастной погоде не смогли бы выбраться из какого-нибудь очередного ледяного залива и навсегда остаться между льдами.

— И зачем же так рисковать, Фаддей? — тихо спросил Андрей Петрович, чувствуя предательский холодок в груди.

— А как же иначе, Андрюша? Ведь другого способа выполнить волю государя нашего я просто не вижу.

И друзья молча чокнулись фужерами. Оба понимали — такова их доля, таков их долг перед Отечеством.

Наконец ледяное поле кончилось, и Беллинсгаузен с облегчением повернул шлюпы снова на восток, предупредив об этом Лазарева выстрелом из пушки с ядром, чтобы усилить его звук, ибо «Мирный» не был виден из-за плохой видимости. Тот ответил так же пушечным выстрелом, что сигнал принял.

Когда же и к востоку, и к югу льдов стало не видно, штурман доложил, что давление воздуха стремительно падает. Фаддей Фаддеевич тут же приказал прибавить парусов не по силе ветра, чтобы успеть выйти до шторма на свободное ото льдов место. По этой причине шлюп претерпевал жесткие удары волн в носовую часть, и нередко половина его борта находилась в воде. Матросы выбивались из сил, откачивая воду из носового отсека, где в связи с этим увеличилась течь. И все-таки успели. Как только вышли на чистую воду, разыгралась буря.

Шлюпы под зарифленными штормовыми парусами были приведены в бейдевинд, чтобы под углом встречать носом огромные накатывающиеся на них волны.

Порывы ветра были ужасны, волны подымались в горы, подветренные стороны которых были особенно круты. Море покрылось пеной, воздух наполнился водяными брызгами, срываемыми ветром с верхушек валов, которые, смешиваясь с несущимся снегом, слепили глаза, и ничего нельзя было видеть далее двадцати пяти сажень. И это перед самым наступлением ночи!

Шлюп дрейфовало наудачу, и все беспрестанно ожидали кораблекрушения. Капитан, не сходивший с мостика, принял все возможные меры предосторожности, держа марсели не по ветру, неся все штормовые стаксели и рифленый фок в готовности немедленно спуститься под ветер, когда встретится айсберг. Но, как потом вспоминал Фаддей Фаддеевич, если бы и увидели его, то почти вместе с нашей гибелью.

Буря свирепствовала до вечера следующего дня. Горизонтально несущиеся по воздуху водяные брызги и снег, попадая на паруса и рангоут, при трех градусах мороза превращались в лед, и при сильных колебаниях корпуса шлюпа от ударов волн на палубу сыпались куски льда.

А колебание шлюпа было так велико, что коки на камбузе не смогли сварить похлебку и с большим трудом лишь вскипятили воду для чая и пунша, чтобы теплым питьем хоть несколько подкрепить команду. Но никто не был голоден, так как ели тушенку в банках, заготовленную в Англии, масло, сухари и квашеную капусту.

— Невидимый лоцман благотворным образом водил наш шлюп, и, к счастью, буря настала тогда, когда мы уже вышли из льдов, — говорил в кают-компании Фаддей Фаддеевич на банкете, посвященном избавлению от гибели в бурю после ее окончания. — В противном случае ни человеческое благоразумие, ни искусство, ни опытность не спасли бы нас от погибели.

А уже в адмиральской каюте с глазу на глаз с Андреем Петровичем доверительно сказал, что если бы не спустили пушки вниз, то шлюп бы непременно погиб, перевернувшись вверх килем, от ударов огромных волн.