Возвращение в Полдень - Евгений Иванович Филенко

– Мы пока не определились.

Главная прелесть общения с иовуаарпами заключалась в том, что не нужно было хитрить, выстраивать сложные многозначные периоды и обильно замусоривать свою речь дипломатическим воляпюком. Метаязык, которым они пользовались, хотя бы даже в виде диалекта, сам по себе предполагал несколько смысловых этажей всякого высказывания. «Мысль изреченная есть ложь», писал Федор Тютчев. В случае с иовуаарпами эта максима звучала бы иначе: мысль изреченная есть древо смыслов. Легкости понимания данное обстоятельство не прибавляло, но превращало любую беседу в интеллектуальный турнир, ценой выхода из которого для обычного ксенолога-человека становилась затяжная семантическая абстиненция. Кратов был готов к игре словами и смыслами. Тот факт, что сами иовуаарпы сознательно уклонились от привычного для них стиля коммуницирования и приняли открытый диалект, хотя не обязаны были это делать, и был их ответным сюрпризом.

Но обмен неосязаемыми дарами не мог затянуться надолго.

– Я не склонен преувеличивать свою роль в случившемся событии, – резонно возразил Кратов. – У меня была информация. Я не украл ее, не завладел иным противоправным способом. Я извлек ее из собственного опыта, личным участием. Было бы ненатурально не сделать ее достоянием гласности, хотя бы ограниченной профессиональным сообществом.

– Наше право на информацию о мире, населенном этносом Аафемт, неоспоримо, – уклончиво сказал старший.

– Но не исключительно, – сказал Кратов. И добавил без всякого перехода: – Мне одному кажется, что настало время назвать все имена?

Старший снова изобразил на лице осуждение чужих манер.

– А в этом есть смысл? – спросил он пасмурно. – Каждый из присутствующих знает свое имя, а большинство знает имена всех.

Известно, что иовуаарпы в чуждом окружении свято и до последней возможности блюдут конспирацию в той комичной форме, как они ее себе представляют.

– Как угодно, – сказал Кратов, пожимая плечами.

В салоне надолго повисла вязкая, неприветливая тишина. Затем женщина, глядя на него в упор холодными серыми глазами, произнесла:

– Инаннаргита. Таково мое имя. В наших мирах оно звучит несколько иначе, но из соображений вашего, доктор Кратов, фонетического комфорта я адаптировала его к человеческому артикуляционному аппарату и добавила окончание женского рода. Если вам недостаточно этой информации, прибавлю, что я ксеносоциолог и нахожусь здесь, – она саркастически, совсем как человек, опустила уголки губ, – по долгу службы.

Третий иовуаарп, до этого момента не участвовавший в разговоре, привстал в своем кресле и представился:

– Лафрирфидон, ксенопсихолог, миссионер под прикрытием.

Названный род занятий прозвучал бы шутейно, как, очевидно, и предполагалось, озаботься иовуаарп хотя бы слабейшей интонацией в своем тусклом, как шум дождя, голосе.

– Ктипфириамм, – кивнул добровольный переводчик. И прибавил на астролинге: – Специалист по гуманоидам. Частый гость в пределах Федерации, как вы уже могли заметить.

– Стафранигремпф, – назвался старший. – Я не ксенолог, не имею никакого отношения к галактическим инициативам. В этом мире я представляю административные структуры цивилизации Иовуаарп. Можете звать меня «советник». Я здесь лишь затем, чтобы своими глазами увидеть существо, подтолкнувшее лавину прежде, чем мы успели выстроить стену.

– Исключено, – незамедлительно возразил Кратов. Четыре невыразительные физиономии оборотились к нему, как чаши подсолнухов к солнцу. – Исключено, – повторил он с наслаждением. – Достаточно с меня в этом году советников.

Стафранигремпф нахмурился, пытаясь прочесть скрытый смысл во внезапной отповеди, и мало в том преуспел.

– У вас есть конструктивные предложения? – спросил он слегка беспомощно.

– Экзекутор, – сказал Кратов, пряча улыбку.

– Ну, допустим, – сказал тот. И вдруг уточнил проницательно: – То была маленькая месть с вашей стороны, не так ли? Чем же я невольно задел ваше достоинство?

– Назвав меня существом, вы упустили атрибут «мыслящее».

Новопроизведенный экзекутор Стафранигремпф приосанился и сообщил своему лицу выражение превосходства.

– Вижу, вы не слишком сведущи в этическом каноне нашей расы, доктор Кратов, – произнес он внушительно. – Это вас извиняет и оправдывает. Узнайте же, что мы, цивилизация Иовуаарп, предполагаем за всяким живым существом без исключений некоторую степень разумности до тех пор, пока не будет доказано обратное. Вы будете поражены, но доказательств неразумности не было найдено никогда и ни у кого за всю нашу историю. Возможно, вы сочтете, что мы толкуем понятие разума несколько расширительно в сравнении с вашей научной традицией. Но я слышал, что в человеческом сообществе витало суждение, будто разум есть не до конца сформировавшийся инстинкт… Таким образом, назвав вас существом, я заведомо и самоочевидно обозначил вас как носителя разума. А уж степень своей разумности оставляю определять вам самому.

– Должно быть, непросто обитать в мире, сплошь населенном разумными существами, – заметил Кратов. – Я встречал нечто подобное в одном из миров…

– Да, это нравственный вызов, – согласился Стафранигремпф. – Цивилизация вообще зиждется на нравственных вызовах и способах их преодоления. Вы, с вашей гуманистической доктриной, в известном смысле облегчили себе задачу. Отказали в разумности всем обитателям своего мира, кроме самих себя. Это дает вам право обходиться с ними как заблагорассудится и не всегда уважительно. Да и на Церусе I, о котором вы, доктор Кратов, ненавязчиво упомянули, выбор в пользу урсиноидов был субъективен и, как представляется, неочевиден.

– Никто там ничего не выбирал, – проворчал Кратов. – Всего лишь из картины мира был изъят искажающий фактор.

– А это и был выбор, – сказал Стафранигремпф не без злорадства. – Разве нет?

– Наша этика выстроена иначе, – вмешалась Инаннаргита. – Да, мы исходим из презумпции разумности, но не считаем ее основополагающим преимуществом живого существа в вопросах жизни и смерти.

– Уничтожить разумное существо для вас не составит проблемы?! – изумленно спросил Кратов.

– Разум – всего лишь один из атрибутов, – спокойно сказала Инаннаргита. – Ценность жизни определяется совокупностью иных свойств, которые можно было бы объединить понятием полезности.

– Бесполезен – значит, подлежит истреблению?

– Не так. Бесполезен – значит, лишен смысла существования.

– Меня всегда ставила в тупик фетишизация разумности в вашей этической системе, – неприветливо сказал Лафрирфидон. – Впрочем, как всякая фетишизация, исторически она носила вполне декларативный характер. Фарисейски признавая человеческую жизнь высшей ценностью на словах и на письме, в заповедях и учениях, вы никогда не останавливались перед массовым уничтожением себе подобных. И руководствовались при этом многочисленными поправками, оговорками, исключениями из правил. Изучая историю человечества, я поражался этому обстоятельству. Да кто угодно поразился бы.

– Нравственные аберрации вообще свойственны человечеству, как никакой другой расе, – сказал Ктипфириамм, специалист по гуманоидам. – Тахамауки ненавидят ложь в любых проявлениях. Верите ли, в их культурном спектре никогда не было фантастики