Казначей общака - Евгений Сухов

Боровик откинул полу куртки и спрятал пистолет в кобуру. Куртка была просторная и свободно сидела даже на его полной фигуре, при большом желании под ней можно было бы скрыть даже полевую гаубицу. И совсем не исключено, что где-то в кармане он имеет еще пару домашних заготовок в виде двух скорострельных пистолетов.

– Хорошо. Как вы представляете наше сотрудничество?

– Вот это уже деловой разговор. Сядьте, прошу вас, расслабьтесь, – показал боровик на скамью, – со стиснутыми челюстями очень трудно вести доброжелательный диалог.

– А вы философ, – хмыкнул Святой, присаживаясь, – часом, университетов не кончали?

Боровик неожиданно громко расхохотался:

– Если скажу, что я доктор философии, то вы наверняка посчитаете, что это шутка. Но давайте сразу вернемся к делу. Вы убедились в том, что в этой жизни не стоит доверять никому? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Отлично. Считайте, что первая часть нашего соглашения завершена. Вторая – вы должны собрать как можно большую информацию об отце Якове.

– Почему именно я?

– Вам это будет легче сделать по двум причинам. Во-первых, у вас есть осведомители во всех заведениях, куда он заглядывает. А во-вторых, он хочет от вас избавиться, прихватив деньги.

– С чего вы это взяли?

– Вы же заметили пропажу наличности в монастыре, а кто может это сделать, если не игумен? Я думаю, что собственная жизнь – достаточно сильный стимул, чтобы действовать энергично. Со своей стороны я тоже буду заботиться о вашей безопасности и сообщать о его передвижениях.

– Как мы с вами свяжемся?

– Звоните мне по мобильному телефону в любое время. – Крепыш вытащил листок бумаги с телефонным номером.

– И как же мне вас называть?

Боровик на секунду задумался, потом выдал:

– Знаете, я не люблю сложностей во взаимоотношениях. Можно называть меня Борисом. А еще лучше Билл! – и он неожиданно расхохотался.

– С чего мне начать?

– Начните с ресторана «Навруз». Его там видели с хорошенькой женщиной. Правда, он там был без своего обычного одеяния, но это обстоятельство совсем не мешает ему веселиться на славу. Вот, кажется, и все, – боровик поднялся. – И только, ради бога, не потеряйте этот клочок бумаги, а лучше запомните номер, это в ваших собственных интересах.

– Кто вы?

– Скажем так… я корреспондент одной из газет.

Слегка кивнув, он сделал несколько шагов и растворился в темной глубине двора.

Святой устало закурил. Торопиться вроде бы некуда. Полное ощущение, что все оставил в прошлом, и сейчас осталось только сидеть на краешке пропасти и беспечно размахивать ногами, поглядывая в безмерную глубину. В душе ни страха, ни отчаяния. Ничего. Пустота. Вакуум.

В чем-то Билл был прав, в этом мире каждый сам за себя. И никогда не знаешь, чей ствол направлен тебе в спину.

До дома Святой добрался быстро. Молодой водила, довольный щедрой суммой, так лихо крутил баранкой, будто бы намеревался завоевать кубок «Формулы-1». Причем всю дорогу он не закрывал рта и без конца травил сальные анекдоты.

Подходя к дому, Святой заметил человека в черной одежде, который выходил из его подъезда. Странное дело, но он был в монашеской рясе. В висках закололо, словно он приложил к голове куски льда. С некоторых пор ему едва ли не в каждом прохожем мерещился отец Яков.

Даже походка у старика была такая же, как у игумена Печорского монастыря – неспешная, чуть шаркающая, как будто бы он шел не по улице, а расхаживал по собственной келье.

Почувствовав заинтересованный взгляд, старик обернулся. Святой успел ухватить резкий профиль, слегка топорщившуюся бороденку. Их разделяло не менее ста метров, но Святой отчетливо различал каждую пору на его старой морщинистой коже, как это случается с людьми в минуту наивысшего напряжения. Если бы их разделяла и тысяча метров, то наверняка он разглядел бы незнакомца с той же резкостью.

Это был игумен! Собственной персоной.

Святой прибавил шаг. Старик дошел до угла и, не оглядываясь, свернул.

Герасим, не разбирая дороги, обежал дом с другой стороны, пытаясь перехватить его на проспекте. Под мышкой раскачивалась «беретта», в одном месте он едва не упал, зацепившись за проволоку. Вытащил волыну, поставил ее на боевой взвод – так надежнее, и, спрятавшись за ствол каштана, стал до рези в глазах всматриваться в сумрак. Никого. Монаха не было. Он исчез. Растворился в ночи. А может, это был вовсе и не чернец, а за монашескую рясу он принял всего лишь демисезонное пальто? Ночи-то не теплые! А может, и монах ему померещился?

Святой сунул «беретту» в карман и направился к подъезду. Ладно, будем считать – померещилось, что, впрочем, немудрено. От всего этого не то что галлюцинации в глазах появятся, мозговые извилины в узел завяжутся.

На лестнице тихо: никто не бросался на него с кулаками, не совал в лицо стволом пистолета. Где-то на верхних этажах истошно и очень протяжно заорал кот, ему так же отозвался другой.

Дверь за спиной с грохотом захлопнулась. Святой невольно вздрогнул и сунул руку в карман. И стоило ли волноваться из-за пустяка? Кто-то из жильцов установил на двери сильную пружину, чтобы ее не болтало при каждом порыве ветра.

Святой без происшествий поднялся на свой этаж и позвонил, как было условлено – три коротких звонка.

Дверь открылась сразу, как будто Настя все это время стояла у порога и дожидалась, когда же он позвонит.

Лицо чуть сердитое, с надутыми губами.

– Где же ты был? Я тебя так ждала все это время. Хоть бы позвонил мне, что ли! Я так за тебя волнуюсь.

Герасим перешагнул порог, обнял Настю. И девушка прильнула к нему всем телом, уткнувшись лицом в его грудь.

– Виноват, каюсь.

В махровом халатике Настя напоминала мягкую кошечку, которую хотелось без конца гладить и теребить за ушком.

– Ну что же ты не проходишь? – Она слегка отстранилась. – Не вечность же нам стоять на пороге. Чем это ты пахнешь?

Герасим не мог разобраться в себе: что-то мешало ему овладеть Настей прямо в коридоре. Такое впечатление, что она стала какой-то другой. Герасим взял девушку за плечи и несколько секунд разглядывал ее лицо.

– Конечно же, не вечность, детка.

Теперь понятно, что здесь было не так. Любящие женщины предпочитают смотреть в глаза, а взгляд Насти где-то блуждал. Она о чем-то усиленно размышляла. Он прошел в комнату и сел на диван, Настя присела рядом.

– Что ты делал сегодня? – спросила девушка.

Видно, Настя тоже ощущала возникшую между ними неловкость, и оттого ее голос прозвучал слишком громко, как будто она хотела подбодрить себя.

Ее невинный вопрос, неожиданно для самого Святого, вызвал в его душе гамму чувств. Он слабо улыбнулся, как если бы самыми большими неприятностями сегодняшнего дня для него стала испачканная одежда.

– Детка, у меня такое впечатление, что ты от меня чего-то скрываешь.

– С чего ты взял?

– Ты принимаешь меня за младенца в люльке. Я не вчера родился и кое-что понял в этом мире. Что ты от меня скрываешь?

Настя всплеснула руками. Подобный жест выглядел как негодование, но Святой видел, что за ним пряталась растерянность:

– Ну о чем ты говоришь!

– Девочка, я не из тех людей, что выкручивают женщинам руки. Будь благоразумной, расскажи все, как есть.

– О чем ты говоришь! – на этот раз в ее словах прозвучало отчаяние.

– Ты у меня спросила тогда, как я оказался на дороге? Теперь я хочу спросить тебя о том же. Ну?!

– Мне нечего тебе сказать!

– Наша встреча произошла не случайно?

– Это все неправда!

– Неприятности посыпались на меня как из рога изобилия после того, как я познакомился с тобой. А дважды меня чуть не убили после того, как я позвонил тебе. Тебе не кажется это странным, моя радость?

Губы Насти плотно сомкнулись, красивый гладкий лобик разделила неприятная морщина.

– Ну это уж слишком! – порывисто поднялась девушка.

Крепкая рука Святого ухватила ее за самое запястье.

– Присядь, моя девочка, наш разговор только начался. – Голос Герасима был мягким, но мягкость эта была такая, от соприкосновения с которой крошится даже железо.

– Пусти! Ты мне делаешь больно!

Настя присела. Теперь она была совсем рядом, их бедра соприкасались. Вот только не было жаркого дыхания, как прежде.

Святой положил ей руку на плечи. Но это было не объятие – приласкал, словно в тисках сжал.

– А теперь тебе полегчало? – участливо поинтересовался Герасим, заглядывая Насте в лицо.

– Ты невозможен, – выдохнула она. Ноздри ее широко раздулись. Пожалуй, такой рассерженной он видел ее впервые.

– А теперь ответь мне откровенно, что ты от меня скрываешь? И что это за мужчина, который вышел из нашего подъезда несколько минут назад?

Глаза Насти вспыхнули веселым огоньком:

– Высокий, слегка сутулый, монах?

– Предположим, – сдержанно кивнул Святой.

Настя расхохоталась. Громко, нервно, запрокинув голову. Наконец, отсмеявшись и вытерев глаза, она сказала: