Трудно быть ангелом - Анна Шехова

– Но заноза-то есть?

– Есть…

Пофигистка тем временем забралась с ногами на стул и уставилась на меня своими огромными глазами цвета пасмурного неба.

– Слушай, а тебя не достало все это? – спросила она.

– Что именно?

– Ну, вот эти все злости, ненависти, ревности, занозы? Ты, мать, не устала еще мучиться?

– Об этом и речь! – возопила я. – Устала! Хочу сбросить!

– Не слишком-то хочешь, если до сих пор тащишь!

– А что мне прикажешь делать? Может, скажешь, как это в один момент сбросить?!

– Чтобы не мучиться – нужно перестать мучиться. Чтобы перестать тащить тяжесть – нужно ее сбросить. Только и всего, мать.

Пофигистка потрясла у меня перед глазами рукой, увешанной фенечками, и издевательски рассмеялась. Так она всегда смеялась над теми, кто был чересчур серьезен и не мог позволить себе гулять ночью по городу, вдыхая запах цветущей черемухи и глотая вино прямо из бутылки.

От такой обиды у меня на глаза навернулись слезы. Все поплыло – размылись лица Стервы и Пофигистки, стены моей кухни, лицо капитана Джека Воробья на плакате, цветущая фиалка, серебристый холодильник – все предметы стали мутными. Я закрыла глаза и почувствовала, что проваливаюсь в саму себя, как Алиса – в кроличью нору. Я падала глубоко и мягко, а в темноте вокруг звучал чей-то голос – не похожий ни на Пофигистку, ни на Стерву.

– Ты всего лишь маленькая девочка в песочнице… маленькая девочка в песочнице…

Я приземлилась и почувствовала, что сижу на теплом сыпучем бархане. Мои пальцы погрузились в песок.

Темнота рассеялась.

Я сидела в песочнице, среди груды желтого песка, в котором так приятно рыть пещеры и подземные ходы. Вокруг были разбросаны мои игрушки. Я не могла увидеть себя целиком, но мои руки были маленькими и нежными, с короткими ногтями, уже порядком грязными. Руки пятилетнего ребенка, которому не сидится на месте. На мне была яркая футболка и шорты – моя любимая детская одежда. На ногах – красные сандалии. Коленки, разумеется, покрыты пятнами зеленки. Я потрогала волосы и обнаружила два пушистых хвостика, перетянутых резинками.

Осмотрев себя и убедившись, что мне вряд ли больше пяти лет, я стала оглядываться по сторонам и обнаружила, что в нескольких шагах от меня, в другом углу песочницы, сидит еще один ребенок. Еще одна девочка моего возраста. Две тугие каштановые косички, маленький розовый рот. Большие глаза песочного цвета наблюдали за мной с тем откровенным детским любопытством, которое взрослые скрывают за темными очками.

Она была похожа на меня, эта малявка. Тонкие ручонки, перепачканная светлая футболка, такие же шорты.

Я подумала, что с ней, пожалуй, хлопот не меньше, чем со мной, даже если ее колени и не измазаны зеленкой.

Она тем временем встала на колени и, оставляя в песке две узкие траншеи, подползла совсем близко ко мне. Теперь я видела даже золотистые пятнышки веснушек на ее носу.

Глаза девочки смотрели настороженно, словно она опасалась, что я стукну ее пластмассовым совочком, лежащим рядом. Я ничего не сделала, и моя веснушчатая гостья потянулась к одной из игрушек, лежавшей в моей части песочницы. Одно мгновение – и ее пальцы ухватили игрушку и потянули к себе. На миг я почувствовала ярость – как эта малявка смеет без спроса брать мои игрушки! Мои любимые игрушки! Я ухватилась за ее тонкую ручонку, испытывая горячее желание отдубасить ее тем самым пластмассовым совочком.

Девочка не пыталась вырваться, только подняла на меня свои глаза песочного цвета. И я увидела в них свое отражение – маленькое и дрожащее. А еще – страх и предчувствие боли. Она знала, что сейчас ее ударят, но не желала выпускать из рук желанную игрушку.

Я поняла, что сама вот-вот заплачу. Я могла бы ударить ее, вырвать игрушку – мне хватило бы сил. Но… словно тот же голос, что привел меня сюда, сказал: «Подари. Тебе же, малышка, это больше не нужно. Подари».

И я разжала пальцы.

На кухне царило настоящее зимнее утро. От окна шло холодное чистое свечение. И мне показалось, что Новый год наступит не через два месяца, а сегодня. Точнее, уже наступил – несколько минут назад.

Капитан Джек Воробей с плаката зыркал насмешливым взглядом в мою сторону. Чайник зафырчал, как сдувающийся шар, объявляя, что готова новая порция кипятка. От соседей пахло жареными оладьями.

Пофигистка налила мне свежего чая и пододвинула вазочку с прошлогодним мармеладом.

– Ты, мать, только не обольщайся своей щедростью, – сказала она, меряя меня ироничным взглядом. – Надеюсь, ты понимаешь, что сделала подарок в первую очередь самой себе?

– Понимаю. – Я кивнула.

– Прощение – сугубо корыстный акт, – Пофигистка подмигнула мне, прежде чем исчезнуть и оставить меня наедине с моим Новым годом.

Я помню, как давно – в тридесятой жизни, когда я была длинноволосой первокурсницей с некрашеными губами, мы гуляли по городу с одним из старших приятелей. В его глазах была мутная тоска, и он ронял фразы нехотя, словно сомневаясь в том, стоит ли вообще их произносить. Горячий летний воздух лип к телу, и я никак не могла понять, что происходит.

– Что с тобой? – наконец спросила я.

– Ничего, – ответил он, помотав головой для убедительности. – Просто взрослею…

Теперь я понимаю, что скрывалось за этим «просто взрослею».

Мы взрослеем не тогда, когда календарь сигнализирует об очередном минувшем годе, и не тогда, когда меняется статус.

Не знаю, как прочие люди, но Ангелы и девушки-в-чулках взрослеют тогда, когда перерастают свои очередные иллюзии.

Очень долго, еще не один месяц после расставания с Тимом, мне казалось, что внутри меня сломалась какая-то важная деталь. Я очень многое обрела за эти месяцы – силы, новые умения. Я воскресила давно забытые ипостаси себя, развернула клубок запутанных давних желаний, вытащила из подвалов подсознания запылившиеся божественные дары… Но одна деталь сломалась, треснула, и теперь ход моего механизма время от времени дает сбой. В какой-то момент он вдруг отказался работать, и я – со всеми своими талантами и дарами – чувствовала себя всего лишь сломанной куклой.

Эта деталь, треснув, пропускала наружу мою радость. Стоило чуть замешкаться, не подставить вовремя ладонь, и – радость капала в пустоту, оставляя внутри меня шестеренки, вращающиеся вхолостую. Они могут сколько угодно наматывать на себя километры пустоты: я буду вращаться в пространстве, излучать видимую энергию, делать тысячи дел. А потом в какой-то момент почувствую этот щелчок в груди – сломанная деталь даст о себе знать, и радость вытечет из меня в пол, в землю…

– Как называется эта деталь? – спросила Ася, когда я рассказала ей об этом.