История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II - Коллектив авторов

О командирах Красной армии он же говорил: «Это не значит, что эти недоучившиеся – плохие солдаты; это не значит, что красные командиры не храбры, не обладают волею, не знают свое ремесло. Это не значит, что Красная армия не может воевать. Это значит, что она не может воевать «малой кровью»… Офицерство знающее, и – это самое важное – офицерство интеллигентное проливает кровь бережно, как искусный хирург, офицерство же неинтеллигентное «пущает кровь» без меры, как цирюльник. Инженер, не нашедший правильного решения в сложном случае, кооператор, не осмысливший сделки в закупке или продаже, причиняют лишь денежный убыток. Офицер же с недостаточно развитой способностью быстро и находчиво мыслить, льет бесцельно, а, следовательно, преступно человеческую кровь – кровь своих солдат или кровь вражеских. Это одинаково позорно с точки зрения военного искусства. Красная армия, пока она будет руководиться нынешним офицерством, будет армией кровавых боев – может быть победа, может быть поражение, но, во всяком случае, кровавые». – Е.Э. Месснер. Полуинтеллигентное офицерство // Хочешь мира – победи мятежевойну! Творческое наследие Е.Э. Месснера. М.: Русский путь, 2005.

С делегатами XVII «съезда победителей» Сталин расправился постепенно. Как позже поведал Хрущев, к 1939 г.: из 1966 делегатов 1108 было расстреляно; из 139 избранных на съезде в ЦК 98 было расстреляно. Иначе говоря, голосовало против Сталина 24 %, а убито было – «с запасом» – 56–70 %. Расстрелы партийной элиты велись под непосредственным наблюдением Политбюро. В архивах сохранилось 383 «расстрельных списка», одобренных Сталиным и его сообщниками – Молотовым, Кагановичем и др. Они включают 44,5 тыс. имен, некоторые из них озаглавлены «жены врагов народа», «дети врагов народа». На списках Сталин своей рукой делал пометки и замечания, словно бы он с сорока тысячами своих жертв был лично знаком. Возможная оппозиция в партийном аппарате была полностью подавлена.

Убивали или мучили в застенках не только самих «врагов», но и их близких. 20 мая 1938 г. специальный приказ НКВД требовал устрожения режима в детских домах для детей казненных родителей. Многих из них, как, например, Юрия Каменева (сына Льва Каменева) по достижении 16, а то и 14 лет, убивали. Юрий Каменев был убит 30 января 1938 г.

В 1937–1938 гг. по приказу Сталина и с согласия Димитрова и Исполкома Коминтерна были убиты или заморены в лагерях многие видные деятели Коминтерна, в том числе и иностранного происхождения.

Истребив большевицкое руководство, делавшее Октябрьскую революцию, Сталин ликвидировал и исполнителей террора – Ягоду и Ежова и почти все первоначальное руководство ГУЛАГа. Из 20 человек высшего начальства НКВД, вступивших в партию еще в царское время, все были расстреляны. Из 20, вступивших в партию после революции, расстреляно было 15. Всесильные палачи НКВД шли на плаху так же покорно, как и другие партийцы. Мелкие начальники сами превратились в заключенных.

При этом следствие полагалось на «чистосердечное признание» обвиняемых в самых фантастических, невозможных преступлениях. Такая практика была «теоретически обоснована» Вышинским: враги народа настолько коварны, что никаких улик не оставляют, потому признание – единственно возможное доказательство. Признания добывались угрозами, ложными обещаниями, внушением и пытками. Кто-то хотел уберечь своих родных, кто-то тщетно надеялся сохранить себе жизнь, кто-то не выдерживал избиений. Старые большевики считали, что, оговаривая себя самым невероятным образом (японский шпион, готовивший убийство Ленина, немецкий агент в 10-летнем возрасте) и идя на смерть, они служат делу партии. Этой теме был посвящен нашумевший роман Артура Кестлера «Тьма в полдень» («Ноль и бесконечность» в русском переводе). В реальной жизни Зиновьев писал Сталину: «Я знаю, что и физическое мое существование во всяком случае кончается <… > В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг».

Документ

Троцкий в 1924 г. изложил «Символ веры» большевика: «Никто из нас не может и не хочет быть правым против своей партии. Партия в последнем счете всегда права. <…> Правым можно быть только с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала. Если партия выносит решение, которое тот или другой из нас считает несправедливым, то он говорит: справедливо или несправедливо, но это моя партия и я несу последствия ее решений до конца».

Тем не менее, было немало случаев, когда оговорившие себя под пытками на допросах, потом на суде от своих показаний отказывались и жаловались Сталину на приемы НКВД. Но это их от расстрела не спасало. Чтобы не доводить дело до отказа от признаний, многих убивали и без суда, часто еще во время следствия – скручивая колесом и ломая позвоночник (т. н. «коза») или добивая табуретками. К услугам нагана прибегали далеко не всегда. Некоторые садисты-следователи растягивали убийство тех, кого было приказано «ликвидировать» без суда и следственного дела, на многие месяцы. Особенно мстили тем сотрудникам НКВД, которые жаловались начальству о пыточном кошмаре, творимом в застенках (такие наивные правдолюбцы изредка находились). Тела убитых никогда не выдавали родственникам, а везли на «помойку» – так на жаргоне НКВД назывались рвы, в которые бросались тела замученных. Порой вместе с трупами закапывали и еще живых – разбираться было некогда.

Свидетельство очевидца

Один из чудом уцелевших «советских начальников», многие недели проведший в пыточных камерах в 1937–1938 гг., пишет: «Жутко было думать, что свидетелями моего последнего вздоха будут не те, кому я дорог, и даже не товарищи по камере, а эти страшные садисты, темные души которых насыщаются и не могут насытиться непрестанными человеческими муками, эти вампиры, на совести каждого из коих, если не сотни и тысячи, то десятки убийств, которыми они друг перед другом хвастают даже в присутствии пытаемых ими заключенных (которые, будучи обреченными, никому не смогут рассказать). Это были как бы уже не люди, а лишь имеющие облик людей какие-то подземные чудовища, специально выплодившиеся для этого ужасного подземелья, несравненно более страшные и отвратительные, нежели черти, какими я представлял их себе когда-то. Эти чудовища ставили некогда сильных, храбрых, воинственных и высокопоставленных людей в такое положение, что они предпочитали смерть страданиям, так они были жестоки и нестерпимы. Их почти никто не выдерживал и почти каждый становился на путь самооклеветания, обрекая себя, и губил других людей, часто близких и родных… Чем более меня мучили, тем сильнее становилась моя ненависть к палачам, к клеветникам, к сатанинской власти, развязывающей силы зла, таящиеся в людях, и поощряющей их, и ко всем тем, кто считает эту власть своей, кто ее любит и служит ей не за страх, и не ради куска хлеба, а искренно, «за совесть», продав ей свою душу». – Д. Гойченко. Сквозь раскулачивание и голодомор. С. 76–77.

А.Н. Яковлев на основании тщательного изучения архивов ЦК Компартии и НКВД – КГБ делает вывод: «С конца двадцатых до начала шестидесятых годов главными идеологами и руководителями тотального человекоубийства, кроме Сталина, являлись Молотов, Каганович, Берия, Ворошилов, Жданов, Маленков, Микоян, Хрущев, Андреев, Косиор, Суслов, Ягода, Ежов, Абакумов, Вышинский, Ульрих» («Сумерки». С. 218). Эти имена должен знать каждый.

Свидетельство очевидца

Наблюдая из эмиграции за сталинскими судилищами и оценивая поведение на них большевицких вождей, нередко оговаривавших как себя, так и своих былых товарищей по партии, применяя при этом такие выражения, как «растленные псы», «подонки рода человеческого» и т. п., Иван Лукьянович Солоневич писал:

«Повторяю еще раз: я ни в коей степени не протестую против расстрела «растленных псов» – туда им и дорога. Но все-таки зрелище этой скорпионской резни носит какой-то подавляюще отвратительный характер. От этого зрелища становится стыдно за человека, если считать человеками всех этих скорпионов. Вчерашние товарищи, пусть даже и фанатики, люди, которые, казалось бы, должны быть спаяны десятилетиями совместной работы по насаждению мирового социалистического рая и по объединению пролетариев всех стран, режут друг друга без никаких. Это отрадное явление, но не могу сказать, чтобы оно было очень эстетичным.

Для того чтобы понять это явление во всей его глубине, попробуем представить себе, что генерал А.И. Деникин устроил бы что-нибудь подобное по отношению к генералу П.Н. Врангелю или адмирал А.В. Колчак – по отношению к генералу Н.Н. Юденичу. Если вы хотя бы на одну минуту попробуете представить себе такую комбинацию, вам сразу же станет ясной некоторая моральная разница между белогвардейцами и пролетариями всех стран: в среде белогвардейцев такие вещи невозможны абсолютно. Ни при каком усилии воображения мы не можем представить себе генерала А.И. Деникина, посылающего на расстрел генерала П.Н. Врангеля (у П.Н. Врангеля и А.И. Деникина в 1919–1920 гг. были очень плохие взаимоотношения. – Отв. ред.), и ни при каком усилии воображения мы не можем представить себе адмирала Колчака, публично признающего себя «растленным псом». Это просто-напросто есть вещь невозможная ни с какой стороны. На нашей, на белогвардейской стороне, при всех наших нансеновских прелестях есть все-таки честь, и есть все-таки совесть. Там ничего этого нет. Там могут зарезать и жену, и сына, и товарища, даже и не поперхнувшись. Это есть мир подчеловеков. Ибо в наше человеческое понимание входят напрочь отсутствующие в скорпионской банке чувства любви, преданности, дружбы и прочего. В скорпионской банке ничего этого нет. И одному скорпиону ничего не стоит послать на казнь своего двадцатилетнего товарища – скорпиона. Ни малейших зацепок в совести. Никаких моральных задерживающих центров». – И.Л. Солоневич. «Россия и революция». М.: ФондИВ, 2007. С. 75–76.