Тайны Парижа. Том 1 - Понсон дю Террайль

— Увы! — ответила Наика, — у нас становится все меньше соседей, смерть похитила многих из них. Старый шевалье Кергац умер на прошлой неделе, а неделей раньше скончалась баронесса Пенгоэ, и говорят, что д'Урзе тоже лежит при смерти в своем замке д'Урзе ле Ванн.

— Зато, — сказала баронесса; — у нас остался старый шевалье де Керизу, наш самый близкий сосед, а к нему должны приехать ненадолго из Парижа несколько молодых людей и, между прочим, — с наивным видом прибавила баронесса, — один молодой русский, который был мне представлен зимою, граф Степан Степнов. Ты увидишь, милая Наика, что у нас здесь будет целый двор… Кстати, я чуть не забыла сказать тебе, что я пригласила превосходного управляющего, у которого все манеры дворянина. Это — бывший капитан, воин времен Империи, но вследствие скудной ренты он принужден был влачить печальное существование, даже почти бедствовал, и вот теперь он предложил мне свои услуги. Он приедет сегодня вечером.

Молодые женщины предавались некоторое время интимной и приятной беседе, которая затянулась до звонка, возвестившего, что ужин подан. Они сошли в столовую, ведя за руки ребенка, которого и посадили за столом между собою. Любовь баронессы Сент-Люс к сыну Наики доходила до обожания и привела бы в сильное смущение Париж, где баронесса слыла за женщину без сердца.

Действительно, она с любовью смотрела на это хрупкое создание, и насмешливая, холодная улыбка, обыкновенно игравшая на ее губах, исчезала, а в ее задумчивом и печальном взоре можно было прочитать чисто материнскую нежность.

Госпожа Сент-Люс сказала правду, заявив, что управляющий приедет в тот же вечер. Около восьми часов на дворе раздался топот лошади, и вскоре баронесса увидала на пороге столовой высокого человека, одетого в длинный голубой сюртук с красной ленточкой в петлице. На вид ему можно было дать лет пятьдесят.

У него была чисто военная выправка офицера императорской гвардии; он поздоровался, отдав честь по-военному. Госпожа Сент-Люс знала его под именем Ламберта, но нам не трудно узнать в нем полковника Леона.

Для того, чтобы поступить в качестве управляющего к баронессе, полковник изменил свои манеры, отцепил офицерский орден и надел военную форму, в которой и представился баронессе.

— Сударыня, — сказал он, кланяясь, — я поспешил в двадцать четыре часа покончить дела, задержавшие меня в Париже, и теперь я к вашим услугам.

— Господин управляющий, — заметила баронесса, — вы, должно быть, проголодались и устали, а потому будьте любезны поужинать со мною. Завтра мы осмотрим сначала замок, а затем и имение.

Полковник поклонился и сел за стол, делая вид, что чувствует стеснение и неловкость.

«Бедный человек!» — подумала Наика.

Полковник говорил мало, а больше ел и смотрел на ребенка и на нежности, которыми осыпала его госпожа Сент-Люс.

Баронесса рано удалилась в свою комнату, оставив полковника за столом вдвоем с Наикой. Через час и Наика отправилась к себе. Тогда полковник, оставшись один, закурил сигару, вышел на террасу старого замка, возвышавшуюся над морем, и погрузился в мечты. Ночь была темная. Океан с глухим шумом ударял о песок свои пенистые волны, а качавшийся на рейде корабль показывал по временам свой кормовой фонарь, который минуту спустя исчезал в волнах. Полковник смотрел то на погруженный в молчание замок, то на беспредельный океан, и на тонких его губах скользила холодная и злая усмешка.

— Ну, баронесса Сент-Люс, напрасно вы ввели в стены вашего замка деревянного коня, которого некогда впустил Улис в стены Трои и который в следующую ночь изверг людей с мечами и огнем. Посмотрим, кто из нас победит, сударыня!

XXXI

Три дня спустя после приезда в Керлор мнимый капитан окончательно вступил в исполнение обязанностей управляющего имением баронессы Сент-Люс.

Теперь необходимо объяснить, каким образом он получил это место.

Мы оставили полковника в Опере в то время, как он лорнировал баронессу, сидевшую в ложе, и заметил графа Степнова, сопровождавшего ее в тот вечер на спектакль. Мы видели затем, как он написал записку русскому дворянину, спросив, не приходится ли он сыном артиллерийскому майору, с которым полковник был знаком во время своего плена в России.

На записку, посланную с капельдинершей, немедленно был получен ответ:

«Да, — писал граф, — я действительно сын майора Степнова и всегда готов к услугам французского офицера, знавшего моего покойного отца».

Полковник немедленно вышел из ложи и был настолько счастлив, что госпожа Сент-Люс не заметила его. Почти в то же время и граф вышел в фойе, где и встретился с полковником.

Молодой человек и старый солдат радушно поздоровались; полковник сказал графу:

— Когда-то майор граф Степнов, ваш уважаемый отец, осыпал меня милостями, а теперь я хочу обратиться с просьбой к сыну…

— Говорите, полковник, я к вашим услугам. Мой кошелек и моя шпага в распоряжении того, кого мой отец называл своим другом.

Полковник притворился, что хочет попросить о чем-то, но не решается.

— Граф, — начал он с волнением, — признание, которое я хочу вам сделать, таково, что я вынужден просить у вас честного слова, что вы сохраните это в тайне.

— Даю вам слово.

— То, что я хочу вам рассказать, — продолжал полковник, волнение которого, по-видимому, все росло, — до того странно, что я попросил бы вас отойти в сторону.

— Пойдемте, — сказал граф, беря под руку полковника и отходя с ним в угол фойе, где никого не было.

— В первые годы Реставрации, — начал полковник, — я полюбил так, как любят только однажды в жизни. Женщина, которую я любил, теперь уже умерла. Итак, я любил и был любим. Мне было в то время тридцать четыре года; я был красив и носил блестящую форму гусарского офицера. Она была замужем за угрюмым стариком. Увы! Наше счастье было непродолжительно. Одно событие, тайна которого не принадлежит мне, разлучило нас навсегда…

Полковник остановился и отер слезу; затем он продолжал:

— Я узнал, что она сделалась матерью… К несчастию, я не мог ни увидать ребенка, ни ее самое. Я был тогда в Испании. Когда я вернулся, я вышел в отставку; у меня почти не осталось средств, не было и связей; так что свет, в котором жили она и ее ребенок, навсегда был закрыт для солдата императорской гвардии, обратившегося в промышленника…

Полковник снова прервал свою речь, как будто стараясь побороть свое волнение.

— Она умерла, а я уже старик, — продолжал он. — Но ее ребенок, которого я обожаю так же, как обожал мать, жив. Теперь это благородная и красивая женщина, — но увы! Она так же недоступна для меня, как и ее мать.

Граф Степан вздрогнул, смутно предчувствуя то, что собирался сообщить ему полковник.