Феномен - Александр Шепиловский

— Бутылка и костер — настоящие, они, как и ты, были перемещены во времени, они тоже из двадцатого века. Этот своеобразный физический процесс является как бы предохранительным клапаном: обратная связь возбудила и повысила напряженность поля-би твоего мозга, что грозило его разрушением, поэтому избыточная энергия, не без нашего вмешательства, конечно, была направлена на перемещение во времени всего того, что ты видел во сне, то есть кустарников, травы, пепелища и бутылки — они находятся на одной мировой линии с тобой.

— А Владимира? — не сдавался я. — Ведь я его видел в первую очередь и крупным планом.

— Владимира в двадцатом веке не было.

— Ясно, что не было. Но я же видел его.

— Какой настойчивый, — улыбнулась Сьинга. — Пойми, Саша, ты есть житель двадцатого века, и все твое настоящее существование связано с тем временем, ты связан с ним энергетической системой устойчивости — запомни это! В клетках твоего мозга стойко закреплена оседающая память, память о жизни в двадцатом веке, и лишь с этой памятью можно взаимодействовать с помощью энергии времени. А Владимира в этой памяти нет, он — в другой памяти, в более поздней, то есть в той, которую ты получил в этом веке. Ты понял что-нибудь?

— Что-то уж больно мудрено. Ранняя память, поздняя — не вижу разницы. В настоящее время я живу здесь, моя деятельность, какой бы она незаметной и скромной ни была, все равно влияет на ход событий. Не пустое же я место. Так?

— Безусловно. Это есть развитие, и причинно-следственная связь не нарушается. Но в случае с Владимиром, как ни парадоксально, должно произойти нарушение этой связи, но в плюс-времени, в котором мы живем, такого быть не может. Поэтому Владимир так и остался в твоем сновидении, в твоей поздней памяти.

Мне показалось, что Сьинга темнит, что-то не договаривает, что-то скрывает от меня важное. И вдруг я понял: раз мое настоящее существование связано с двадцатым веком, значит, здесь я — временный житель, я просто гость поневоле, значит, мне суждено опять вернуться в свой век, может, даже в свою комнатушку, откуда я был перенесен сюда. И я прямо спросил об этом.

— Не понимаю, — тихо ответила Сьинга.

Я повторил вопрос и в ответ снова услышал «не понимаю». Зато я понял, что она не хочет отвечать. Неужели моя догадка верна? Стало горько и обидно за себя и за Сьингу.

— Почему ты не хочешь отвечать на мой вопрос?

— Не понимаю.

Что за упрямство! А может здесь что-то другое, мало ли какие причины могут быть у Сьинги для того, чтобы не говорить со мной на эту щекотливую тему. Я вспомнил авторитетное заявление Добрыни, что на путешествие в прошлое природой наложен запрет. Это подействовало успокаивающе, и во мне вновь заговорило любопытство:

— А почему у собаки, у ньюфаундленда, не было копии, почему он, бедный, не переместился, а сгорел?

— Потому что в момент включения «Аленушки» ты находился далеко от блок-отсека, а сила взаимодействия поля-би с объектом убывает обратно пропорционально восьмой степени расстояния между ними.

— Почему же тогда бегемот и орангутан взаимодействовали с полем-би на дальних расстояниях?

— В Майами другая конструкция камеры, она рассчитана на эксперименты по изменению хода времени, поэтому флуктация Поты-Попы образует в пространстве воронку, центром которой является твой мозг, как приемная антенна. В эту воронку и «затягивало» бегемота, и не имеет значения, близко или далеко, тут нет расстояний. Но если бы мы вовремя не вмешались и не создали условий для сдвига пространственных фаз, бегемот бы трансферовался изнутри тебя, ты был бы взорван как страус, помнишь? Мы всегда были начеку. И вот что, Саша, хватит об этом. Ты только больше запутаешься, потому что осмысливаешь механизм событий в сильно искаженном виде. Я уж и так стараюсь говорить языком Владимира, но больше упрощать и искажать не могу.

— Ладно, хватит, хотя мне по-прежнему все чертовски интересно, и твои объяснения на низшем уровне меня вполне устраивают. А о другом можно спрашивать?

— Можно. Торопись, у нас мало остается времени.

Голос Сьинги стал заметно слабее, и выглядела она как-то неясно, будто растворялась в воздухе. Я думал, что это у меня от переутомления или из-за неисправности в аппаратуре связи, но Сьинга уловила мою мысль и сказала, что кончается питание, и она вынуждена скоро уйти.

— Надолго?

— К изготовлению тайгота вернусь. Спрашивай, что хотел.

— Сколько вас человек «законсервировано» в кликьяне?

— Ты правильно подметил — «законсервировано». Нас — двадцать миллиардов человек, плюс все виды животных, насекомых и колоний микроорганизмов. И, конечно, растения.

— Как же вы помещаетесь в кликьяне? У вас есть опора?

— Опоры нет. Мы, образно говоря, как бы растворены в своей среде обитания, наша жизнь почти замерла на неопределенно долгое время за исключением специальных служб наблюдения, способных в виде искусственных высокоорганизованных систем изредка выходить из кликьяна для принятия информации, для познания и поисков контакта с разумом.

— А вообще-то, раньше вы жили хорошо, дружно, мирно? — спросил я, смущаясь наивности своего вопроса.

— Жили мы неплохо, — засмеялась Сьинга.

— Сколько лет вашей цивилизации? Я имею в виду до ухода ее в кликьян.

— От создания первых железных орудий труда до проникновения в структуру пространства возраст нашей цивилизации — восемьсот лет.

— Так мало?

— По вашему календарю это соответствует тридцати тысячам годам.

— Так много!

— Планета Глюссия была массивнее Земли и находилась много дальше от своего чрезвычайно раскаленного солнца, совершая вокруг светила оборот за двадцать восемь земных лет. Темп нашей жизни по сравнения с вашим замедлен.

— Понятно. Вы, вроде как, тугодумы.

— Совершенно верно, Саша. Но это относительно.

— А продолжительность вашей жизни?

— В среднем — двенадцать лет. По вашему, это будет четыреста восемьдесят лет.

— Ого! У вас, наверное, богатая история. У вас так же есть страны, национальности, а в прошлом были войны?

— Войн у нас никогда не было. Тебе, Саша, это трудно представить, но я постараюсь, чтобы ты понял.

И Сьинга постаралась. Она говорила тихо и убедительно. Я прекрасно понимал ее. У нас эволюция характеризуется наследственной изменчивостью, борьбой за существование, она приводит к формированию адаптаций, изменению генетических состояний популяций, образованию, а также вымиранию менее приспособленных видов и, в конечном итоге, преобразованию биосферы Земли в целом. Это нам кажется естественным, по-другому и быть не может. Оказывается может. Те же результаты эволюции достигаются другим путем. Если у нас идет борьба за существование каждой особи за себя, то у них все направлено на существование других особей, у них сильный не уничтожает слабого, а, наоборот, поддерживает его, заботится, оберегает и жертвует собой для сохранения жизни другого. У них нет хищников, у них вообще все животные питаются растительной пищей. Мясо никто не ест. Даже насекомые не пожирают друг друга, а стараются не допустить гибели не только своего «сородича», но и любого насекомого. Они не кусают больших животных. Мало того, даже растения помогают растениям, отводят корни в сторону и сбрасывают листву, чтобы дать свет, дерево само засохнет, но отдаст соседу все питательные вещества. Нам это кажется неправдоподобным, но такова уж эволюция на Глюссии. Конечно, слабый дает слабое и хилое потомство, которое должно дать еще более слабое потомство, обреченное на вымирание. Но природа устроила так, что все силы и инстинкты окружающих особей направлены на излечение слабого, и под действием целительных «лучей заботы» в его организме удивительным образом происходят генетические изменения, вплоть до возникновения положительных мутаций, в результате чего слабый становится более приспособленным к жизни, чем его целители.