Голливуд истекает кровью - Х. Р. Пенроуз

со мной не так? Полагайся только на себя… Что ж, теперь в моей жизни Рейна уже давно не было. Он занял постоянное место рядом со мной, или, скорее, я рядом с ним.

Это не означало, что я хотела стать шоу, чтобы меня видели такой. Я справлялась в одиночку по уважительной причине; никто не мог с этим мириться. Он собирался с тобой развестись. Я бы не стала его винить. Он не мог иначе.

Нет, он не мог. Он просто отодвинул бы меня в сторону ради кого-нибудь другого и предоставил бы мне подходящий дом на тот случай, если я ему понадобилась. Я навсегда осталась бы известна как печальная жена, другая женщина, в то время как он выставлял напоказ новую, красиво выглядящую женщину. Тогда я бы действительно посмотрела на себя в зеркало и признала, что оставаться одной и не выдавать себя по частям было лучшим советом, и мне следовало держаться за свое оружие и никогда не проваливаться в эту сумасшедшую кроличью нору миров мафии, брака, смерти. И все же я открыла для себя частичку счастья и любви — со своей стороны.

Как он мог любить меня? Он никогда не говорил этого. Я и не ожидала от него этого, хотя это было бы мило. Более чем мило. Я практически опоздала с этими словами. Где мы были?

Что со мной случилось? Я была нуждающейся, полагалась на мужчину. Куда, черт возьми, подевалась моя независимость? О да, я перестала смеяться, когда шла к алтарю, чтобы выйти замуж за одного из самых приводящих в бешенство великолепных мужчин. Не в силах справиться со всем этим, я умоляла сон затащить меня в свои глубины, чтобы я могла выйти из спячки, когда мое здравомыслие, как я надеялась, немного успокоилось бы.

Не обращая особого внимания на фоновые звуки, которые просто плавно сливались с моими мыслями, я слегка вздрогнула, когда Рейн поднял мое тело с кровати. Он отнес меня в ванную, где большая ванна была наполнена почти до отказа. Я растерянно моргнула.

— Раздевайся и залезай, — потребовал он таким тоном, что я не посмела отказаться.

Не имея сил бороться с ним, я подчинилась, окутавшись водой и игнорируя его присутствие, насколько могла, что было практически невозможно. У меня в горле образовался комок, и он опустился на колени рядом с ванной.

— Просто избавься от меня. Я бесполезна, — пробормотала я.

— Ты напрашиваешься на комплименты?

Повернув голову, я хотела отругать его за бесчувственность, но слова замерли у меня на языке, когда я увидела, что его фирменная дерзкая ухмылка осталась на месте. Он провоцировал меня. Я сжала челюсти и снова повернулась к нему спиной. По моей груди разлилось тепло, которое не имело ничего общего с идеальной температурой воды в ванне, в которую я погрузилась.

— Я жажду розового джина с лимонадом.

Моего любимого. Возможно, неограниченное количество притупило бы эти эмоции и в конце концов отправило бы меня спать. Хотя я сомневалась в этом.

— Этого не произойдет, — ответил Рейн. — Алкоголь — депрессант, и с тем, как ты себя сейчас чувствуешь, я бы не советовал этого делать. На самом деле, я бы вообще не советовал этого делать с твоим диагнозом. Но это мое мнение по этому поводу… — он сделал паузу, следующие слова произнес почти шепотом. — Не то чтобы ты слушала хоть слово из того, что я сказал, полагая, что я делаю это, чтобы контролировать тебя, а не ради твоего собственного здоровья.

Я фыркнула, не снизойдя до ответа, потому что знала, что это правда, алкоголь оказывал на меня негативное влияние. Он поднимал настроение, но для того, чтобы избавиться от чувства подавленности, требовалось дополнительное время. Я знал, а что, полностью погрузившись в выпивку, это могло сделать со мной и какой эффект оно оказало бы. Я просто стряхнула с себя это, осознавая обоснованный риск и решив, что в моей жизни так много пошло не так. У меня отняли так много вещей, которых у меня никогда не было — я заслуживала того, чтобы выпить, если захотела бы, и потом разбираться с последствиями.

Похмелье даже не имело для меня большого значения. Я имела в виду, что оно было отстойным, не поймите меня неправильно. Но Рейн был прав. Алкоголь был депрессантом. И я прекрасно знала, что делала, когда держала его в руках. Даже если это вредило моему психическому состоянию, я отмахивалась от этого как от случайного явления.

Однако с годами "Время от времени" стало еженедельным, а затем и ежевечерним. Не то чтобы я не могла оттолкнуть это, отказаться от этого. Многие люди, которых я встречала в голливудских кругах, отказывались от алкоголя, известные как алкоголики. Все знали, что каждого касалось, у кого были проблемы с алкоголем или наркотиками, или кто просто наслаждался этим в обществе.

Я стремилась к нормальной жизни, к тому, чтобы делать простые вещи, как люди моего возраста или в рамках моей профессии. Правда причиняла боль, потому что я не была нормальной.

Сравнивая себя со здоровыми людьми, я противопоставляла себя им и пришла к выводу, что мне чего-то не хватало. Я стремилась соответствовать другим в своей социальной жизни, как и на работе, но это было просто невозможно.

Как я могла сравнить свой мозг, который был устроен иначе, с тем, который был, по сути, нормальным с медицинской точки зрения? Я не могла. Но я пыталась последовательно рационализировать эти мысли. Мой разум пересекал свои собственные провода, обвиваясь вокруг них самих и каждый раз сбивая себя с толку. Или это мои действия привели его в замешательство? Вероятно, я сама себя. В конечном итоге все всегда сваливалось на меня, по моей вине.

Я родилась с разумом, который опровергал вещи и срабатывал без видимой причины. Странным образом мой врач и семья, кто бы ни обнародовал эту конфиденциальную информацию о моем биполярном расстройстве, в некотором роде оказали мне услугу. Это дало мне возможность быть самой собой больше, чем когда-либо, хотя мысль о том, что все мои худшие качества были выставлены на всеобщее обозрение, была мрачной мыслью.

Тихий голос в моей голове иногда заставлял меня поверить, что я лгала, заставляя меня сомневаться в себе. Такова была дилемма с невидимой болезнью. Каждый день был борьбой, но никто не мог разглядеть за ней постоянную боль. Люди не имели ни малейшего представления, как с этим бороться.

Общество понимало видимые болезни и в основном принимало их. За исключением