Секретарь обкома - Всеволод Кочетов

— Ну это вы, Артем Герасимович, самому себе противоречите, — сказал Лаврентьев. — Вы же за год решили продажу мяса государству увеличить втрое. И увеличили, верно? Звание Героя Социалистического Труда получили. Прыгнули значительно выше головы. Ведь для этого понадобилось, конечно, чтобы каждая корова вместо одного трех телят принесла.

Артамонов поднял на него режущий взгляд.

— Шутник ты, товарищ Лаврентьев. Ты на что намекаешь? На ту дурацкую историю, когда наши чудаки в вашей области скот закупать принялись?

— И не только у нас. К приморцам забрались, к…

— Ладно, ладно. Знаю, куда они забирались, ты мне эти списки не перечисляй. Всем самостийникам бюро обкома дало по рукам, — я говорил об этом Василию Антоновичу. Учитываешь? И вообще не через это мы свое обязательство выполнили. Трех телят коровы, понятно, не приносили. Но свиноматки дали и по десять и по двенадцать поросят. Поставили на откорм. Интенсивно. Научно. Свинари наши себя показали. А эти закупки… Нашел, что вспоминать, старье всякое. Приезжай и ты, покупай у нас, если деньги есть. Пожалуйста! Слова не скажу.

— Да, конечно, — миролюбиво согласился Василий Антонович. — Старое вспоминать незачем. Петр Дементьевич это для примера привел. В том смысле, что предела ничему нет. Думаю, что, опираясь на хороший опыт вашей области, Артем Герасимович, мы уже не за четыре года, а, скажем, за два, за три решительно улучшим сбои дороги. Все-таки нам легче, вы, так сказать, указали верный путь.

Пили чай, рассуждали, ходили вокруг да около той или иной темы в разговоре. Ни Василий Антонович, ни Лаврентьев не могли понять, зачем прикатил Артамонов, почему так спешно понадобилось ему встретиться с ними. Он рассказывал о новых клубах в колхозах, о новых скотных дворах, о том, что хочет развернуть в области пчеловодство. С одним не знает, как справиться, — с тем, что от опыления полей химикатами пчелы гибнут. Заговорили об этой проблеме, острой и для Старгородчины. Потом Артамонов сказал, что слышал о решении поставить судоходство по Ладе и Кудесне на государственную ногу. Он бы тоже хотел присоединиться к союзу Ковалева и Денисова. Если от Кудесны пробить канал к реке Шее, то так общий водный путь можно удлинить еще километров на двести — до самых глубин Высокогорской области.

Выпив третий стакан чаю, он отодвинул его от себя, взял папиросу из коробки на столе, медленно, со смаком, размял ее в пальцах, закурил.

— Помощь мне от вас нужна, товарищи, — сказал, откидываясь на спинку кресла. — Не безвозвратная, понятно, взаимообразная. По моим сведениям — вы их публиковали в газетах, — у вас силоса в этом году заложено в два с половиной раза больше, чем в прошлом. Скот, следовательно, — я подсчитал, — обеспечен кормами не только до весны, но до самого июля, когда уже пойдут молодые зеленые корма. Дайте силосу. — Он сказал это, провожая взглядом к потолку клуб табачного дыма.

Просьба была такая, что ни Василий Антонович, ни Лаврентьев никак ее не ожидали. Чего угодно могли ждать, только не этого. Они даже растерялись на минуту.

— Понимаете, — слыша их молчание, стал объяснять Артамонов. — По прежним, так сказать, контингентам нашего стада, мы бы вполне уложились в те корма, что заготовили. Но мы стадо увеличили, резко увеличили. И это не только наше личное, областное, дело. Это дело общегосударственное. Учитываете? Мы, так сказать, идем на прорыв установленных рутинных нормативов. Мы, вы тут верно сказали, прокладываем путь. Надо помогать нам. Это общепартийное дело. Если провалимся мы — значит, все мы вместе провалились. На радость противнику. Что — я неверно говорю?

Он говорил верно. Но силоса ему надо было не пуд и не два, а несколько тысяч тонн. Отдать эти тысячи тонн кормов — значит пойти на сознательное снижение надоя молока в области в самые ответственные весенние месяцы.

— И кроме того, — сказал Василий Антонович, выложив эти соображения, — кроме того, колхозы не согласятся оставить свой скот без кормов.

— Во-первых, что значит: оставить скот без кормов? — заговорил Артамонов. — Об этом и речи нет. Поделиться прошу. Кто сколько может. Чисто добровольно. От пуда килограмм, от башни пару-другую грузовиков. А во-вторых, на то и обком, на то и партийная организация в области, чтобы разъяснить колхозам необходимость помогать соседям, тем, кто выполняет такое ответственное обязательство перед партией и государством. Будь я на вашем месте, я бы поднял на ноги всех сельских коммунистов.

Василий Антонович слушал его и удивлялся. Совсем недавно он говорил, что для него коммунисты — каждый, кто выполняет план, а не только тот, у кого партбилет в кармане, что партийная работа — это прежде всего хозяйственная работа. А тут вдруг коммунистов вспомнил, вспомнил о той силе, которую несет в себе партийная организация, о влиянии ее на сердца и на умы колхозников.

— Пожалуйста, — говорил Артамонов, — мы тоже можем вам помочь. Хотите, весь транспорт области подниму… Вот возьму сейчас трубку, позвоню в Высокогорск — и пойдет работа. Как на штурм подымемся, будем возить вам на дороги стройматериалы. Хотите?

Он шел на все, он обещал что угодно, он доказывал, подсчитывал, он говорил не переставая.

— У меня даже разверсточка есть. Вот! — Он извлек из кармана несколько листов бумаги. — Вот ваши районы, пограничные с нашей областью, вот ближайшие колхозы, их семьдесят четыре, и шестнадцать совхозов. В среднем от каждого колхоза по двадцать тонн силоса, это же мелочь для колхозов, а для нас будет тысяча четыреста восемьдесят тонн. Да по пятьдесят тонн от каждого совхоза. Стоит ли о том говорить! А для нас это еще восемьсот тонн. А вместе, что называется, итого: две тысячи двести восемьдесят тонн. И в целом ни вы не пострадаете, ни мы не ударим перед международным мнением лицом в грязь. Вот в чем сила коммунистического строя! Проверьте все расчеты, посмотрите сами. Я не с голыми руками приехал, я поработал основательно.

Да, он был прав, этот хваткий, дотошный Артамонов. Конечно, если вот так разбросать общую сумму по хозяйствам, от каждого сравнительно и не много получается.

— Ну, как? — сказал Василий Антонович, смотря в глаза Лаврентьеву.

— Тяжелый случай, Василий Антонович, — ответил тот. — Надо с бюро посоветоваться.

— Что ж, это верно, — сказал Артамонов, досадливо шевельнув бровями. — Берите трубку да обзванивайте членов бюро, и делов-то. А я бы, что касается меня, по такому делу никого бы и беспокоить не стал. Подумаешь — ракету в космос решили запустить! Всего-то ничего; силосом поделиться.

— По телефону, пожалуй, оно не выйдет, — ответил Василий Антонович, несколько смущаясь. — Бюро у нас собирается по вторникам. Во вторник вопрос этот и обсудим. Ведь дело не горит. Скот у тебя не падает от голоду, Артем Герасимович.

— Бюрократы вы, братцы, эх и бюрократы же! — Артамонов встал. — От того вот, что все обсуждаете, по любому поводу заседаете, оттого и тащитесь ни шатко, ни валко в хвосте. Смелее надо на себя принимать ответственность за решения. Пока вы так обсуждаете, у меня уже дело сделано.

— Видишь ли, — ответил Василий Антонович. — Ни я не губернатор, о чем мы с тобой уже как-то говорили, ни Петр Дементьевич не вице-губернатор. Мы коммунисты, облеченные довернем — с одной стороны, Центрального Комитета, с другой стороны, партийной организации области. Отвечаем и перед тем и перед другой. Ответственность слишком велика, чтобы столь легко размахиваться направо и налево. Обсудим во вторник, обдумаем, решим. Если и помогать соседу, то на законных, ясных, прямых, открытых основаниях.

— Ну идет! — Артамонов спорить не стал, потому, видимо, чтобы не раздражать упрямых соседей. — Только дело такое, сердитесь не сердитесь, во вторник снова приеду. Бюро во сколько?

— Да прямо с десяти начинаем. Но ты не спеши. Когда ни приедешь, вне очереди этот вопрос пропустим.

— Есть! — Он крепко пожал руки Василию Антоновичу и Лаврентьеву. — Верю, что без помощи не оставите. Вы народ крепкий, хотя еще и не очень опытный, отчего и колебания идут. Итак, до вторника.

— Остался бы, пообедали.

— Нет, нет, дел уйма. Ни минуты не могу терять. На мою область вся страна смотрит. Учитываете?

Он уехал. Василий Антонович и Лаврентьев долго сидели друг против друга, посматривая один другому в глаза.

— Штука, — сказал Василий Антонович.

— Штуковина, — сказал Лаврентьев. — И главное, Василий Антонович, дело все в том, что придется давать ему силос. Не поймут нас люди, если не дадим, если откажем в помощи. Высокогорцы — само собой. Те просто будут думать о нас черт знает что. Но и наши удивятся. Все-таки он прав. Коммунистические отношения — совсем другие, особые отношения. Одно досадно: нашим, как говорится, горбом почести будет себе зарабатывать.