Секретарь обкома - Всеволод Кочетов

Снова вошел Воробьев.

— Из Союза писателей товарища Огнева спрашивают. Очень срочно, говорят. К себе пойдете, Анатолий Михайлович? Или можно сюда соединить?

— Давай сюда, — сказал Василий Антонович. — Чего бюрократизм разводить.

— Это насчет Птушкова, — объяснил Огнев и взял трубку. Он слушал и явно менялся в лице. — Искать надо, — сказал взволнованно. — Искать, дорогие товарищи. В колхоз, в Озёры, звоните, домой езжайте. Что же вы такие беспомощные? Мы вам не няньки. — Положив трубку, добавил: — Не явился Птушков, вопрос отложили.

— Видите ли, Анатолий Михайлович, человек, который способен на такое сочинение, как «Древний сказ», о нашей действительности, это не просто заблудший. Он уже перешагнул за рамки того, что обычно может позволить себе живущий в обществе и хотя бы в малой мере, но считающийся с обществом. Он уже не считается ни с кем и ни с чем. Он разрушил связи с обществом, у него перед ним нет никаких обязательств. — Василий Антонович взглянул на часы. — Прошу извинить, предстоят еще встречи. Если Птушков ваш обнаружится, сообщите, где пропадал. А что касается фельетона, придется, значит, признавать: факты, мол, подтвердились. Значит, на бюро, видимо, надо выносить его обсуждение?

Огнев не ответил, постоял минуту и вышел. Василий Антонович пригласил к себе в кабинет заведующего отделом промышленности.

— Товарищ Шубников, — сказал ему, когда тот подсел к столу. — Есть у нас в городе какое-нибудь — и не очень чтобы большое, и не очень маленькое — директорское местечко? Ну-ка поразмышляйте?

Два дня назад к Денисовым приходила Елена Никаноровна, жена Суходолова. Плакала. Говорила, что не может видеть Колю своего без работы, пенсионером, что он изводится, сидя дома, рвет и мечет, проклинает свет. Особенно обрушивается на него, на Василия Антоновича — заманил в такую дыру, в провинцию, и тут обрубил руки-ноги. Будь дело в Ленинграде, Николай Александрович возглавил бы другой завод, может быть еще и покрупнее, чем этот химкомбинатишко. В Ленинграде его знают, ценят, у него там сотни друзей, тысячи людей, из которых каждый чем-нибудь ему обязан. А здесь? Здесь он полностью зависит от произвола обкома, от его, денисовских, капризов.

Обо всем этом Елена Никаноровна рассказывала, конечно, не Василию Антоновичу, а Соне, и уже Соня передавала ему весь тягостный разговор. «В чем-то они правы, Вася, — говорила Соня. — Им надо помочь. Нельзя так. Отбрось личные чувства и побуждения, смотри на него просто как на человека. Он нуждается в помощи, в устройстве судьбы».

Да, конечно, нуждается. О чем говорить! Но куда его устраивать, как сам-то не понимает? Куда ни устрой, начнется старая история. Он должен оставаться на пенсии, должен. И вместе с тем Василий Антонович не может не откликнуться на крик несчастной женщины, на крик, который сливается и с голосом его собственного сердца.

— Вот если на мотороремонтный завод? — сказал, поразмыслив, Шубников. — Заводик, правда, маленький, сугубо местного значения. А кому такое местечко понадобилось, если не секрет?

— Суходолову, Суходолову, товарищ Шубников. — Василий Антонович даже вздохнул. — А что делать? Ну что, что?

— Это верно, — согласился Шубников. — Трудновато Николаю Александровичу. Я не сказал вам… Он приходил на днях, крыл тут всех со страшной силой. И бюрократы, и чиновники, и все прочее. Графин воды за таким разговором у меня выпил. По человечески-то его понимаешь, Василий Антонович.

— А мы и должны понимать людей по-человечески. На то мы и обком, партия. А что там, на мотороремонтном? Куда директор подевался?

— Умер, Василий Антонович. Спазмы, знаете, сердце. В час ночи хватило, к утру человека уже и нет.

Василий Антонович задумался.

— Нет, не годится, — сказал он. — Психологически не годится. Что ведь скажет? Одного, скажет, на тот свет уже отправили на этом месте. Теперь меня туда, на дожитье?

Задумался и Шубников.

— Ну, а если ему лакокрасочный завод дать? Тоже вроде химии. Там директор кандидатскую диссертацию защитил, в научно-исследовательский институт уходит.

— А что у них, не гуталин ли изготавливают, не пасту для чистки кастрюль?

— Нет, настоящее дело, Василий Антонович. Лаки и краски высокого качества. Для автомобильной промышленности, для авиационной. По-моему, даже для спутников наша продукция пошла. Не ручаюсь. Но слух такой есть.

— Слушай, вызови его, товарищ Шубников, Да поговори с ним поаккуратней. Убеди, что место это для него самое подходящее…

Сказал Василий Антонович и вновь задумался. Суходолову-то место, может быть, и подходящее. Но подойдет ли он сам для этого места? Чему обрадовался? Тому, что через какое-то время вновь начнутся жалобы на Сухо дол ова, вновь пойдут неурядицы на хорошо работавшем заводе… И тогда что? Снова снимать человека с должности, снова давать объяснения коммунистам, снова налаживать разваленную работу, и разваленную во имя чего?

— Попробуем все-таки, — сказал, стараясь переубедить самого себя. — Вызови, вызови его, товарищ Шубников. Завтра же вызови, не откладывай. И потом доложи мне.

Проводив Шубникова до дверей, Василий Антонович принялся ходить по кабинету. Если бы не этот фельетон об Огневе, бросающий тень на всю область, если бы не беспокойство о Суходолове, настроение его могло быть не просто хорошим, а даже отличным. Геологи уже прибыли в область, готовятся к началу разведочных работ; проект большого судоходства по Кудесне и Ладе в общих чертах утвердили в Совете Министров республики; министерство речного флота будет размещать заказы на суда, а пока, как только реки очистятся ото льда, откуда-то будут переброшены старые, но капитально отремонтированные пароходы и теплоходы. Весной начнутся работы по прокладке газовой линии в область, сначала в Старгород, затем и в другие города. Сланцевый газ можно будет переключать в крупные села или развозить в жидком виде, в баллонах. У инженера Лебедева нашлось немало последователей. Десятки старгородских специалистов поехали в колхозы, чтобы заняться механизацией труда на животноводческих фермах. Предприятия активно помогают селу в таком важном и нужном деле. Облисполком сумел развернуть и другое очень важное и нужное дело. Куда ни поедешь сейчас, на всех дорогах увидишь горы песку, гравия, щебня, булыжника. Колхозы, совхозы, предприятия области, пользуясь зимними путями, вывозят строительные материалы. Этим заняты грузовые автомашины, гусеничные тракторы с прицепами; возят и на конных подводах. Сортоиспытательные станции, семеноводческие хозяйства подготовили к нынешней весне такое количество сортовых семян, что несортовыми или семенами малоурожайных сортов не будет засеян ни один гектар зерновых. Это, конечно, большая победа, и главным образом победа энтузиаста сортового семеноводства — Лаврентьева. Он много вложил труда в это дело, еще когда был начальником областного отдела сельского хозяйства, а затем и заместителем председателя облисполкома.

«Ничего, ничего, — думал Василий Антонович. — Мы себя еще покажем, еще потягаемся!..» Он не называл имени того, с кем намеревался тягаться. Но и так было ясно — с кем.

Часы били восемь, когда вошел Огнев. На лице его была явная растерянность.

— Что случилось? — спросил Василий Антонович.

— Птушков пропал, понимаете ли! Из колхоза уехал рано утром к поезду. А в Старгород вот не явился.

— С чем вас и поздравляю! — ответил Василий Антонович, подавая руку изумленному Огневу.

38

Только что закончились большие февральские снегопады, открутили над землею метели. Дороги занесло, снежные струги, ревя, пробивались сквозь толстые плотные пласты косых наметов, и где они проходили, следом тянулись уже не дороги, а глубокие траншеи в снегу. Небо расчистилось от серой мглистой хмари, разголубелось, рас-сиялось так, будто и оно чуяло приближение марта. В ярких лучах разогревающегося солнца сверкали облепленные снегом придорожные тополя, вязы и липы; рогато стояли плотные голубые дубы; до земли распустились струистые белокурые прически берез. Кое-где, в затишьях, капало с крыш.

Упрямый «газик»-вездеход бодро бежал по трудным дорогам, — карабкался на гребни заносов, месил снежную кашу в пробитых бульдозерами траншеях, сам неплохо пропахивал снег там, куда еще не дошли дорожные машины. В деревнях к его колесам бросались взбодренные близкой весною красные и белые петухи, грозно трясли багровыми гребнями и рыли снег когтистыми шпорами, негодуя, что железный жук так быстро промчался, а то бы они ему ужо!.. Доверчивые курчишки с обожанием взирали на своих топыривших перья воинственных мужей. Со времен палеолита, со времен пещерных обитаний жены неизменно любят только грозных, только бесстрашных, только воинственных мужей; они хотят видеть их такими даже и в тех случаях, когда мужья давным-давно облысели, давным-давно носят в карманах таблетки валидола и если еще в какой-то мере плечисты, то только благодаря изобретательности портных.