Мы воплотим богов - Девин Мэдсон

спросил капитан, такого тона я никогда у него не слышала. – Не кажется ли вам это странным, учитывая, что ее величество находится здесь, целая и невредимая? Посторонитесь. Сейчас же.

Солдаты пришли в смятение. Их был всего десяток, и все пешие, и, хотя я, не колеблясь, прорубила бы себе путь сквозь них, на глазах у стольких наблюдателей солдаты должны начать драку первыми. Поэтому, гордо подняв подбородок, я объявила:

– Мы продолжим путь, капитан. Даже для императрицы невежливо опаздывать на свадьбу.

– Да, ваше величество.

На этих словах он цокнул языком и послал лошадь вперед. Я позволила ему расчистить путь, задержав дыхание, когда он достиг шеренги вражеских солдат. На мгновение время остановилось – ни он, ни солдаты Мансина не желали уступать, и я вспомнила лежащего под дождем на обочине генерала Китадо, отдавшего жизнь, чтобы меня защитить. С мысленным криком я протянула руку, будто могла оттащить капитана Кирена назад, спасти его, раз не сумела спасти Китадо.

А потом в шеренге образовалась брешь, и я выдохнула. Солдаты Мансина расступились, так чтобы капитан Кирен смог проехать, но остались достаточно близко и сердито уставились на меня, когда я приблизилась, проглотив слезы облегчения. Как только я миновала полыхавшую враждебностью стену, они разошлись, чтобы понаблюдать со стороны, несомненно, гадая, как отреагирует Мансин на их неспособность меня задержать. Слишком много свидетелей. Слишком много разговоров.

Чем ближе мы подъезжали к павильону, тем более грозным он выглядел, несмотря на мешанину архитектурных стилей. Моя охрана, похоже, тоже это почувствовала: легкая болтовня, последовавшая за отступлением солдат Мансина, вскоре сменилась напряженной тишиной.

От главного входа в павильон дорожка из сложенных бумажных молитв вела к паре коновязей. Недавно вышедшие из карет и паланкинов гости обменивались приветствиями, а затем шли по молитвенной дорожке к лестнице. При нашем приближении все разговоры стихли, все взгляды обратились к нам.

– Капитан Кирен, – сказала я, осадив коня. – Пусть половина ваших людей останется с лошадьми, а другая половина – с паланкином. – В это время шелковый паланкин остановился у камня, чтобы пассажиры могли спуститься, и все головы повернулись в нашу сторону. – Они останутся здесь до тех пор, пока не потребуются, – добавила я. – То есть если потребуются.

В последний раз проверив меч и лук, я спешилась со всем возможным изяществом и пошла к гостям, не глядя ни на кого конкретно. По толпе прошла волна поклонов и почтительного шепота («Ваше величество»), и, оседлав эту волну почета, я поплыла по тропе с капитаном Киреном за спиной, а вслед нам неслось перешептывание.

У подножия лестницы стояли слуги, но привлекли мое внимание не их низкие поклоны, а генерал Мото. Стоя в дверях, он, похоже, присматривал за проходом гостей и, как только я ступила на лестницу, шагнул вперед.

– Ваше величество, я…

– Похоже, теперь вы называете этим титулом не только меня, генерал. Прошу меня простить.

– Ваше величество, – повторил он, когда я поднялась до последней ступеньки. – Вы не можете войти с луком в…

– Не могу? – Я обернулась к нему. – Единственное, чего я не могу себе позволить, так это выносить предателей, генерал.

Я шла дальше с бешено колотящимся сердцем, а передо мной расступалась кисианские придворные. Я знала большинство из них в лицо, но казалось, будто я смотрю на людей, которых когда-то встречала на разрисованных страницах прошлой жизни. С каждым шагом под ногами хрустели бумажки с молитвами, а вокруг сверкали на драгоценностях блики отраженного света. Все пространство было как будто до отказа заполнено светом фонарей и жаровен, благовониями и цветами. И людьми. Людьми, чьи взгляды метались с меня на дальний конец зала, где стоял трон. Кощунственно устанавливать трон в священном помещении, но это, похоже, не беспокоило моего бывшего министра, восседавшего на нем.

Толпа притихла, словно все вокруг затаили дыхание, как в тот день, когда Танака стоял перед императором Кином. Тогда, прямо как сейчас, прибывший до меня гость выступил вперед, чтобы поклониться, но Мансин не обратил внимания на его почтительный жест. Мы с Мансином уставились друг на друга над склоненной шеей придворного, решительно настроившись не показывать чувств. Ни удивления. Ни ярости. Что бы сейчас ни произошло, история об этом событии распространится быстрее лесного пожара.

Когда придворный поднялся, установилась тишина, способная затянуть в себя, как течение. Он огляделся и побледнел при виде меня. Сидящий на троне Мансин как будто ждал, что я заговорю, брошусь в атаку, и, несомненно, именно поэтому занял такую позицию, взирая сверху вниз на взбалмошную женщину. Я с вызовом улыбнулась. Одно мое присутствие – уже угроза. Следующий ход за ним.

Отвернувшись, я прошла сквозь толпу. В стороне от трона находился алтарь, накрытый белым кушаком. Перед ним лежали ряды белых подушек, и некоторые уже были заняты придворными, желающими заполучить лучшие места. Многие держали в руках пиалы с чаем и болтали с важным видом, как стайка наряженных кур.

– Хотите, чтобы я занял для вас место впереди, ваше величество? – шепотом спросил капитан Кирен.

Я обернулась, пробормотав ответ через плечо:

– Нет, я постою.

– Ясно, – мрачно отозвался он, и я не могла сдержать усмешку.

– Вы правы, вовсе не ради того, чтобы иметь возможность сбежать.

Поток прибывающих гостей поредел, и мало-помалу болтовня заполнила тишину, установившуюся при моем появлении. Люди косились в мою сторону и старались держаться подальше, но больше не стояли как вкопанные, осознав надвигающуюся опасность. Однако я не могла позволить себе расслабиться. Я сделала свой ход, и теперь черед Мансина, вопрос только – когда.

Улыбаясь и кивая, я пробиралась сквозь толпу гостей, даже останавливаясь на несколько минут, чтобы перекинуться парой слов с теми, кого узнавала. Многие придворные императора Кина погибли в Кое, но в Кисии всегда найдется человек, готовый заменить павшего лорда. Никто не спросил меня, почему в зале два правителя или откуда возникли слухи о моей смерти; мир казался слишком хрупким. Улыбки, поклоны, комплименты – вот и все, что он позволял, и я обошла весь зал, окунувшись в привычную дворцовую жизнь. Ни Сичи, ни доминуса Виллиуса видно не было – несомненно, оба находились где-то в глубине павильона, готовясь к грандиозному представлению, устроенному Мансином.

– Капитан? – сказала я, когда публика начала перемещаться к подушкам. – Вы видели хоть одного чилтейца?

– Нет, ваше величество, ни единого.

Нас с поклонами обтекали гости, и времени для обсуждения не было, осталось только удивляться, почему никто не посчитал странным, что доминус Виллиус не пригласил на свадьбу никого из соотечественников.

В грохоте сандалий и шуршании шелка собравшаяся знать