Покорение Финляндии. Том 1 - Кесарь Филиппович Ордин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Спренгтпортен писал все эти письма, в Петербурге очевидно его доброжелатели буквально поняли прошлогоднюю просьбу его позволить остаться за границей и сохранить содержание «до конца года». С 1-го января 1798 г. ему вовсе прекратили всякую выдачу. К повторенным просьбам Безбородке войти в его положение, сделавшееся действительно крайним, он не стеснился этот раз присоединить очень прозрачные намеки на то, что ему остается одно: покончить с собой…
Несмотря на такие стесненные свои обстоятельства, Спренгтпортен продолжал вести беспорядочную жизнь. Человек увлечений, он, разумеется, не мог не увлекаться женщинами. Это в конец расстраивало его средства. Правильной семейной жизни он не знал. Первая жена умерла еще до переезда в Россию и была несчастна. В 1788 году, перед началом войны, барон Нолькен желал ему, как выше сказано, успеха столько же на войне, сколько и в любви, и упоминал о прекрасной голландке. Нужно полагать, что это было продолжение романа, начатого еще в Гаге, Мастрихте или т. п., когда в 1785 г. Спренгтпортен устраивал там корпус волонтеров. Но затем он женат уже второй раз[118], и вероятно на той самой голландке. Однако отношения его с женою, Annette, оказываются далеко не из удовлетворительных: супруги легко ссорятся и трудно мирятся. «Ты все-таки не та еще женщина, которой я желаю», писал он ей с довольно странной откровенностью. «Ты меня ненавидела, ты пренебрегала мною; это было вполне очевидно». Затем сердечное «ты», заменилось уже холодным «вы», и Спренгтпортен, живший постоянно в Теплице, повел энергическую переписку с женой, находившейся в Ганновере, требуя точного определения условий развода. Это было в 1796 — 97 годах, т. е. после восьми лет супружества. Хотя, по его словам, жена его ненавидела, но настойчивость во взаимном предоставлении свободы была на его стороне; в ответах жены, напротив, была большая медленность. Завязался, несомненно, новый роман, который и побуждал нашего героя, несмотря на то, что ему было уже 56 лет, к этому решительному шагу. В самый разгар переписки с женой и, добавим, безденежья, Спренгтпортен хотел переехать из Теплица в Дрезден. Однако этот переезд встретил сильное противодействие в некоторых друзьях его: оказывается, что с ним переселилась бы непременно и некая М. de С. Один из друзей женского пола, подписывавшийся именем Элизы, хотя и находил m-me С. прекрасной, интересной и любезной особой, но рекомендовал её обожателю наслаждаться её обществом в тиши Богемской долины и не попадаться на глаза голландцам, проживавшим в Дрездене. При всех своих достоинствах, m-me de С. имела на душе один грешок. Любовь, которую она зажгла в князе Эстергази, обошлась ему в миллион флоринов. Когда же затем этот бедный князь оказался не в состоянии продолжать также великодушно расплачиваться за счастье её любви, то m-me de С. его преспокойно бросила. Спренгтпортену приходилось заместить разорившегося миллионера, князя Эстергази, а тут русское правительство вздумало урезать жалованье, а потом и вовсе прекратить его. Неудивительно, что он готов был стреляться, тем более, что то было время Вертера и Шарлотты.
Денежные бедствия Спренгтпортена, однако, довольно скоро если не прекратились вовсе, то значительно уменьшились. Может быть, перспектива пули в лоб, показанная графу Безбородко, произвела свой эффект. О ней было написано 23-го февраля, а не с большим через месяц, 31-го марта, Спренгтпортен произведен в генералы от инфантерии, после трехлетнего искания приключений за границей в генерал-поручичьем чине, пожалованном лишь 1-го марта 1795 года. С повышенным рангом дано, конечно, и увеличенное жалованье.
Счастье начало опять улыбаться Спренгтпортену. Быть может, не без влияния вице-канцлера Колычева, который знал его еще в Гааге, новый генерал от инфантерии получил в 1800 году, хотя и не особенно серьезное; но во всяком случае видное поручение в Париж. Император Павел возложил на него переговоры с первым консулом французской республики о возврате русских пленных, захваченных в Италии, на Корфу и пр. Собственно для дипломатических дел ехал Колычев. Но тщеславию Спренгтпортена льстила роль русского генерала, присланного Императором Павлом, личность которого возбуждала тогда в Европе особый интерес. Сначала поведение его было правильно, и Павел Петрович двумя рескриптами, 2-го и 13-го января 1801 года, выражал ему свое удовольствие. Но Спренгтпортен скоро стал выбиваться из тесных рамок, ему назначенных, и начал воображать себя представителем России[119]. Колычева в Париже еще не было. Парижская жизнь со всеми своими соблазнами еще более кружила голову. Уже от 7-го января свое донесение Государю он кончал заявлением о «petite galanterie», которую он нашел нужным оказать парижскому обществу. В пояснение приложена вырезка из газеты, где рассказывалось о великолепном бале, данном русским генералом в его помещении. Едва ли — писал легкий на фразу хроникёр — собиралось когда-нибудь общество более блестящее. Сотни прелестнейших женщин Парижа, блеск их нарядов, прекрасная иллюминация, самый роскошный ужин, — все давало этому балу значение настоящего праздника.
На такие отчеты Император Павел едва ли всегда смотрел особенно благосклонно. Кроме того Спренгтпортен стал усердно мешаться в политику, не смотря на свое мимолетное значение. Он довольно часто посылал шифрованные депеши о разных предметах общеевропейского характера, пересыпая мелочами льстиво-игривого свойства. В таком роде был шифрованный рапорт его от 24-го января с извещением, что мир с Австрией еще не заключен и что все с беспокойством ждут ультиматума Императора Павла на ноту Талейрана. В конце депеши Спренгтпортен с обычной ему развязностью рассказывал, что «в то время как Англичане, avec leur impudence ordinaire, nous disent des sottises, Sire, à vous même, comme à vos fidèles serviteurs,[120] в это время Французы превозносят нас похвалами». В доказательство приложены
