Ослепительный нож - Вадим Полуян

- Улу-Махмет идёт к Москве!

- Не может статься. Казанцы победили, но потрёпаны…

- Евфимия Ивановна, рассказывай!

- Где Драница? Где Долгоглядов? - прежде всего спросила Всеволожа Боровского с Можайским.

- Оба на Москве, - сказал Василий Ярославич.

- Родной мой братец вместе с государем полонён, - горевал Иван Можайский о брате Андрее. - Здоров ли он, целёхонек ли? А, Воложка?

- Утешься, князь Верейский цел, - сказала Всеволожа. - Плещеев Андрей Фёдорыч изрядно оглушён…

- О, брат двоюродный! - закрыл лицо руками Михаил Борисович Плещеев.

- У государя на челе тринадцать ран, - продолжила Евфимия. - Одна рука прострелена, другая же лишилась трёх перстов. Плечи и грудь, спасённые доспехами, целы, однако сини, как сукно.

- Сын мой единственный! - вопила старая княгиня. - Вернуть татар! Сечь головы!..

- Вот тут-то, матушка, казанский царь и в самом деле обступит нас, сожжёт Москву, - заметил Юрий Патрикеич.

- Ладно, - отмахнулась Софья и обратилась к Всеволоже: - Пойдём, Евфимья, отведу на опочив, ты настрадалась выше меры…

- У крыльца ждёт моя сенная девушка, - остановилась Всеволожа, выйдя из Престольной. - Её не взяли во дворец.

- Не полошись. Покличем. Приведём, - пообещала Софья.

Однако кликнули по её знаку не Раину, а постельницу Меланьицу. Та отвела измученную путешественницу в баню, угостила трапезой, устроила в одрине окном в сад. Евфимию смутила малость в этом неожиданном угостье: помещена она в глухом крыле дворца. При ней одрина прибиралась, обеспыливалась и проветривалась.

- Почему здесь? Меланьица смутилась:

- Матушка великая княгиня рассудила: здесь покойнее.

Раину так и не нашли.

Чуть отдохнув, боярышня решила сама пуститься в поиски. Толкнула дверь… Ан, заперто!

К чему бы держать гостью взаперти? Чтоб не обеспокоил посторонний? Обнаружила, что предварительно поставлена посуда на ночь. Значит, до утра не отопрут. О Боже! Зачем чванливый Ачисан привёл её в Престольную палату? Зачем сдал на руки Витовтовне? Зачем не отпустил в застенье? Нашли б они с Раиной способ достигнуть Нивн.

Чем дольше размышляла Всеволожа, тем крепче убеждалась: сама виновница случившегося! Надо бы оговорить с Ханифом своё освобождение до тонкости. Вельможа счёл, что она ближний государев человек, коль ратилась бок о бок с ним. Вот и сдали пленницу с рук на руки его жене и матери. Однако каково болеет лицемерием Витовтовна! На людях слаще мёда, наедине же злее яда…

Всеволожа принялась стучать. Дверь, как стена, не чувствовала девичьих ударов. Однако же они слышны. Пришла в конце концов Меланьица… Стоит за дверью. Дышит шумно.

- Отопри!

Вздохнула тяжело. Ушла. Опять - стук в оба кулака… За дверью заскрипел глас Софьи:

- Охолонись, прилучница! Мечтала завладеть великим князем не в тереме, так в ратном поле? Ведь я ещё с тобой не посчиталась за давешнее. Красный помешал, покойник. Кукушка улетела, да вернулась, неугомонная. Что ж, нынче заполночь почуешь, каково озоровать в чужом гнезде. И ведьму твою сыщем, Мамоншину колдунью…

Литвинка наконец угомонилась. Стало быть, ушла.

Что страшного она измыслит на сей раз? Огненную пытку, как в застенке Житничных палат? Клетку, как в беззвучном подземелье Людвига Одиннадцатого?

В окне стемнело, и в одрине воцарилась темь. Боярышня, свернувшись на одре, устала думать да гадать и отдалась в неодолимые объятья сна. Ей виделся костёр на постоянии. Вокруг него татары чавкают шурпой. Поленья свежие искрят и сладостно потрескивают. Берёзовый домашний дым приятно проникает в ноздри… Треск всё сильнее, дым всё едче…

Евфимия вскочила. Дворец горит! В окне бушует пламя: Кремль горит! От полымя светло в одрине. Однако ж дымно не в измогу. Примерилась: пролезет ли в оконце? Нет, слишком тесно. Уж лавку подняла, чтоб высадить оконницу. И опустила. Судя по большому жару, огонь близок. Лишняя тяга быстрее привлечёт его. Стала стучать в дверь… Жалкий звук в огненной пустыне! Кто сейчас внемлет дальним стукам? Всяк спасается, как может. Ужли не вспомнила Меланьица о запертой двери? Витовтовна и вспомнит, да обрадуется, не велит постельнице открыть.

Глаза не видят. Грудь не дышит. Истлевают силы… Бесплотный красно-серый дух сначала закружил, затем свалил Евфимию. Она успела напоследок ударить в дверь ногой…

Дверь распахнулась. В огненно сияющем проёме - Марья Ярославна. Ахнув, великая княгиня схватила за ноги боярышню и выволокла из одрины.

- Подымись, Офимка! Мне не одолеть поднять… Всеволожа поднялась. Проход хоть полон дыма, да внезапное освобожденье придавало сил. Спасительница и спасенница опрометью бежали в ту сторону, куда стремился дым. Там не было огня. Вот сени, где ведунья амма Гнева чуть не превратила в мышь Мастридию. Отсюда выход близок.

- Ой, не могу! - вскричала Марья и села на пол.

Евфимия взяла толстуху на закорки, понесла.

- Мать-государыня и слышать не хотела, чтоб тебя выпустить, - пищала в ухо внучка Голтяихи. - В Кремле внезапно загорелось. Вмиг! Словно хворост! Сплошь - огонь! Всё деревянное - сплошные головни! Сам камень рушится! Церковь Воздвиженья распалась на куски. Мать-государыня детей - в карету, сама - с ними… Едем в Тверь. Пускай Махмет берет сгоревшую Москву.

- Нишкни! - озлилась Всеволожа. - Мешаешь мне соображать, где ближе к выходу.

- Сверни к крестовой, там крыльцо, - подсказывала Марья. - К опочивальне не беги, там полыхает… - И примолвила: - Двоих несёшь!

- Двоих? - не поняла Евфимия, боясь: уж не свихнулась ли толстуха.

- Двоих, - твердила Ярославна. - Я брюхата! Сойдя с Красного крыльца, боярышня побережнее опустила Марью на землю. Площадь Великокняжеская светла, как в час заката. Из кареты выглянула Софья. Невестка подбежала к ней и крикнула:

- Я выпустила Фимку!

Великая княгиня-мать откликнулась хоть не крикливо, но вполне громко:

- Дура!

Дверца захлопнулась за Ярославной. Шестерня дёрнула и утонула с каретой в многолюдстве под звук бича и грозный вопль возницы. Дворец пылал. Народ валил в собор Пречистой, возвышавшийся, как утёс в огненном море.

- Людишки переполошились, - раздался за спиною Всеволожи густой бас. - Слух прошёл, что одолетели татары идут сюда. Вот и спасались стар и млад, покинув домы, из окрестностей и пригородов. Набили Кремль, как калиту. Теперь в огне спасутся ли?

Тонкие жилистые руки обвили шею вызволенной из огня боярышни:

- Голубонька! Жива! - И зычным голосом Раина позвала: - Эй, Дудень, она - вот она!

6

Навершной Дюдень подскочил на вороном коне, подвёл гнедого с пегим, осёдланных и взнузданных. Раина подсадила боярышню в седло, сама вспорхнула, и втроём, держась друг друга, стали выбираться из Кремля. Скелеты теремов трещали и светили жарко. Повсюду - головы, похмельные в пиру огня.

- Зачем рушат негорящее? - кричала Всеволожа, задыхаясь дымным духом.

- Чтоб дальше не горело, - держалась ближе к ней лесная дева. И следила: - Не отдались! Не затеряйся!

Фроловские ворота были забиты сбегами, покинувшими домы. Сошлись грудь в грудь, кто из Кремля, кто в Кремль. Пришлось спуститься на Подол, у Водяных ворот было свободнее.

На Торгу толпа внимала зверовидному посадскому в сапогах чёрного товара, в белой рубахе, в портах синего толстого сукна.

- Ша! - осадили всадников рассерженные голоса. - Семён Терпилов говорит!

- Бегут правители! - надрывно и неистово вещал посадский. - Спасают животы! Воспламенённую Москву кидают к стопам хана! Мы не хотим! Укрепим город! Изберём иных властителей! Прежних не выпустим! Бояр ловить! Запретить бегство! Ослушников наказывать, вязать! Починить врата и стены! Строить новые жилища!

- Верна-а-а! - вопил мастеровой, только что шикавший на вершников. - Терпилова-а-а в старшие-е-е!

Теперь его осаживали:

- Тих!.. Молчь!.. Иван Уда - на бочке!

Взамен Терпилова возник длиннобородый. Густые волосы - на два крыла, грудь голая, десница - в кулаке.

- Люди меньшие, задние и чёрные! - взывал Уда. - Хватайте вящих! Понуждайте ждать возвращенья государева из плена. Василиус - единственный законный наш властитель. Он вернётся! Тужите, плачьте не о домах сгоревших - о его пленении. Вот наше бедствие главнейшее! Я говорю вам: он вернётся!

- Я… тоже… говорю!- во всю мощь лёгких закричала Всеволожа.

К ней обернулись. Услыхали!.. Однако Дюдень перехватил поводья её гнедого, потянул к себе. Он и Раина, обогнув толпу, стремились вон из города.

Спустя малое время у Покровских врат рогаточники их остановили: