Стоянка поезда – двадцать минут. Роман - Юрий Мартыненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть, — кивал тот. — Тоже бывший военный.
— Военный — это хорошо. Знаешь ведь моё уважение к военным?
— Знаю.
— А кто это?
— Из местных? Из города?
— Не совсем. Вернее, так объясню. Служили вместе в Германии. В танковом полку, которым этот знакомый и командовал.
— А где встретились?
— Здесь, в городе, пересеклись. Когда выводили войска из Германии, он попал под сокращение. Зовут его Михаил Васильевич Самойлов.
— Полковник, раз командир полка?
— Нет. Подполковник. Полковника не успел получить. Но перспективы были очень крутые. Академию закончил. Полк держал отличным по всем итогам проверок… В Афгане воевал.
— Да ты, что?! — оживился Василий. — И такого человека под сокращение? О чём генералы думали? Едрит их в корень!
— Дело не в генералах, дело в политике, большой и непонятной, мутной политике, — отвечал Вячеслав тестю.
— Ну, так что, Слава? Какое будет решение? Объединяться с надёжными ребятами и браться за серьёзные дела или дальше торговать?
— Дайте подумать, Василий Васильевич! — предложил зять про себя размышляя о том, что, как решится вопрос по лечению тестя, так, действительно, надо завязывать с бизнесом и строить ближайшие новые планы. А что? Почему бы не попробовать? Тем более, под сельскохозяйственное производство государство начало выделять субсидии. Гоша и Самойлов, кажется, не против. Никуда не денется и Валера. Пофилософствует, правда, да согласится… А сестра у него молодчина. Золотой человек…
— Ну, подумайте-покумекайте, — после долгой паузы ответил Василий.
* * *
Разговор с Василием о возможности прооперироваться в Германии решили начать издалека. Родные знали о характере деда, который при одном упоминании о Германии мог заартачиться и тогда все договорённости могли оказаться напрасными. Как, мол, так? Немцы хотели его убить в Сталинграде, они же и предлагают теперь, спустя полвека, его спасти? Правда, Василий должен понимать и, наверное, понимает, что убить хотели не немцы, а фашисты…
Да, российские кардиохирурги проводят подобные операции в столичных институтах. Но такой вариант получается гораздо сложнее того, который предлагает Фонд российско-немецкой дружбы. Переводчица Катерина специально хлопотала о решении вопроса по направлению на госпитализацию одного из ветеранов из России в германскую клинику. Общая хирургия в Германии ориентирована, прежде всего, на проведении щадящих малокровных операций. В этом немецкие врачи достигли больших высот за счёт своего новаторства и наличия современнейшей медицинской аппаратуры, которая позволяет проводить сложнейшие операции довольно успешно. Предлагаемая Василию Федотову клиника оборудована высокотехнологическими и современными приборами и аппаратами. Персонал клиники обладает высокой квалификацией. Комплексный подход к хирургическому лечению, включающий диагностику и послеоперационное восстановление, использование инновационных медицинских разработок и методов уменьшает срок реабилитации даже тем, кто переносит операции очень тяжело, в частности, пожилым людям.
Красноречивый факт: примерно каждая шестая операция по пересадке сердца в мире выполняется в одной из клиник Германии. Разумеется, это вовсе не значит, что немцы так часто обращаются к кардиохирургам. Такая статистика складывается в основном за счёт иностранцев. С каждым годом всё больше людей едут за хирургической помощью именно в Германию, ожидая, что в этой стране хирургическую помощь им окажут лучше, чем на родине.
С директором клиники кардиологии в Лейпциге, доктором медицины Клаусом Кантом Генрих был знаком ещё с тех пор, когда довелось проектировать здание этой клиники. Правда, в ту пору Клаус был ещё никому неизвестным рядовым хирургом. И клиника ещё была не нынешним суперсовременным медицинским учреждением, услугами которой теперь широко пользуются пациенты из разных стран, а обыкновенной муниципальной больницей.
Клаус Кант значительно моложе Генриха. День, когда в город вошли части Красной Армии, девятилетний мальчишка запомнил на всю жизнь. На центральной площади города русские солдаты развернули походные полевые кухни. Из жестяных труб густо повалил дым, и вскоре над площадью, словно волнами стали расходиться вкусные запахи пшённой каши и жареного сала. На зелёных плащ-палатках, расстеленных рядом с дымящимися кухнями, горками насыпаны буханки чёрного хлеба. И первыми, сначала несмело и с опаской, к площади потянулись ребятишки. Сначала малые, затем постарше, а за ними и взрослые — взрослые и старики. Русские солдаты у полевых кухонь — повара — надели белые фартуки и, улыбаясь, махали горожанам большими железными черпаками, приглашая к еде. Выстроилась пёстрая очередь оборванных ребятишек, жадно глотающих солдатскую кашу из котелков. Клаус принёс измождённой от голода матери и младшим сестрёнкам бидончик горячей каши и целую буханку душистого хлеба. Отец Клауса погиб на Восточном фронте ещё осенью 41-го…
* * *
Когда Василию представилась возможность поехать в Германию на операцию, на его пути возникли такие бюрократические препоны, что ветеран уже пожалел, что согласился. Он столкнулся с проблемами, которые за рубежом и яйца выеденного не стоят, но в российском пространстве приобретают невиданные размеры. Например, получение загранпаспорта или пакета необходимых справок и медицинского заключения от врачей.
И всюду волокита, томительное ожидание, хотя время у педантичных немцев не ждёт, поскольку нужно поспеть в клинику на обследование в строго определённые сроки. Тем более, что всю финансовую часть, включая проезд туда и обратно, немецкая сторона в лице Фонда берёт на себя…
Чиновничий произвол, волокита, равнодушие, переходящее в хамство и даже пусть не прямое, но косвенное оскорбление а, порой, и чёрная зависть — всё это отняло у Василия неисчислимо нервных клеток…
Больница больницей, но, оказывается, и там негласно предусмотрены закутки для курения.
— Воевали с ними, а теперь лечиться к ним собрались ехать? Что за бред? — рассуждал, затягиваясь до самых лёгких кислой сигаретой и, выпуская через нос едкий вонючий дым, рассуждал один из докторов районного масштаба. Худой такой фигурой, видно, много курит.
— И за какие, собственно, заслуги? — вторил ему коллега. Этот пониже ростом. Белый халат оттопыривался пивным животиком.
— Видно, блат имеется?
— Какой блат у деревенского старика? Ты ещё скажи — мохнатая рука у него где-то. Тебе жалко, что ли? Подвернулась возможность, пусть съездит.
— Подвернулась, — усмехнулся худой. — Такие вещи, как лечение за границей, просто так не подворачиваются.
— На то пошло, здесь-то ему ничем не можем помочь, так ведь? — снисходительно заметил второй врач.
— Нет, не можем.
— А почему?
— Сам знаешь, что ни оборудования, ни должного уровня условий. Времена какие… Последнее бы сохранить. Того гляди, нас здесь, в районе, посокращают.
— Ну, это совсем ни в какие ворота, — возразил товарищ товарищу и полез в карман халата за второй сигаретой.
— Ещё те возможны ворота! Вон в деревнях фельдшерско-акушерские пункты позакрывали и никого не спросили. Ни наших с тобой коллег, ни население. Скоро рожать начнут как раньше, в банях под лавкой.
— Насчёт нас ты сплюнь или
