Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце концов, миновав великолепную, но заметно ветшающую красную с золотом гостиную, я очутилась в картинной галерее. Народу много – пасхальные каникулы, я потолкалась среди праздной публики – не люблю ходить по музеям, битком набитым зрителями, и уже собралась было уходить, как вдруг увидела высокого красивого старика, идущего по диагонали в дальний угол зала. Он шел целенаправленно, военным шагом, я проследила за ним взглядом: дойдя до угла, он нагнулся – проверяет по градуснику температуру в зале.
Выпрямился, идет обратно. И я узнала его, только вчера вглядывалась в это лицо на фотографии в проспекте, рекламирующем замок. Это был герцог. Одет совсем просто, в классическом английском, в мелкую клеточку пиджаке, голубой рубашке, галстук, свитер с угольным вырезом. Я пошла наперерез. Неделю назад мы послали ему письмо. Интересно, получил он его? Подошли друг к другу почти вплотную. Герцог остановился, протянул руку, чуть улыбнулся и сказал: «Duke» [214]. Мы обменялись рукопожатиями, и я сказала: «Marina Litvinova from Moscow». – «I’ve got your letter» [215], – сообщил дюк. Герцог объяснил, что перепиской занимается его секретарь и архивист миссис Стейвли, у которой сейчас пасхальные каникулы. И спросил, какая у нас к нему просьба. В это время в зал вошел Илья и увидел, что я с кем-то разговариваю. «Опять Марина подцепила какого-то слугу», – подумал он и вдруг узнал герцога. Илья Михайлович приосанился и маршем двинулся к нам – военная косточка.
Герцог тоже воевал – летал во Вторую Мировую. Я представила его герцогу – шекспировед из Москвы, Российской академии наук, мы объяснили ему, что приехали сюда поискать у него в архиве водяные знаки на бумаге писем пятого графа. В реквиеме на его смерть, опубликованном в 1612 году, есть стихотворение Шекспира, поэтому так важно собрать все, что можно, о жизни одного из его предков. Нынешний герцог – прямой потомок восьмого графа Джона, троюродного брата нашего Ратленда. Мы не стали преждевременно раскрывать карты. «Напишите это все и пришлите мне. Через неделю вернется миссис Стейвли, позвоните ей. Решим, когда вам лучше приехать». Мы поблагодарили герцога и раскланялись. За окнами смеркалось. Музей почти опустел. Я сказала Илье Михайловичу: «Едем скорее в Лондон, напишем письмо». – «Нет, – ответил он, – мы сейчас же спустимся в кафе и напишем письмо здесь». – «У нас нет бумаги». – «Какой-нибудь листок найдется».
Вернулись в кафе, сели за столик, взяли по чашке кофе и стали сочинять послание – у И.М. нашелся не очень презентабельный листок бумаги, а конверта вообще не оказалось. Через полчаса письмо было готово. И мы пошли искать, с кем бы передать его герцогу.
Народу уже почти не было, и к нам тут же подошел представительный, тех же лет, что герцог, старик, оказавшийся старшим дворецким, по важному виду он, на мой взгляд, больше походил на знатного аристократа. Я ему объяснила про письмо, он протянул руку, я вслух посетовала, что у нас даже конверта нет – мы только что говорили с герцогом о письме и решили не откладывать дело в долгий ящик. Он обещал все сделать как надо и величественным жестом взял наш жалкий листок. Ликуя, мы поспешили в магазин сувениров, расположенный тут же внизу, недалеко от кафе. И я не могла не сравнить здешние сувениры с теми пошлыми уродцами, что мы видели в Стратфорде. Нам объяснили, что графиня сама их подбирает.
Чего только мы не купили на радостях: бусы из деревьев, росших в парке замка, медали с изображением Бельвуара, полотенца с тем же изображением. Я не устояла и купила даже стеклянный фонарь для свечей под старину. Он у меня сейчас в Зарайске.
Когда мы вышли из замка, уже заметно стемнело. Накрапывал довольно холодный дождь, становившийся все сильнее. Ворота за нами сомкнулись. Вокруг никого, ни такси, ни машин вообще. До станции восемь миль, автобусы здесь не ходят. Илья Михайлович был в одном пиджаке. Настроение у нас не упало, но мы все-таки растерялись: главное – вокруг никакого жилья, даже спросить, в какую сторону двигаться, не у кого. Тут на счастье подъехал небольшой фургон, привез рассаду в ящиках для садов замка. Мы бросились к нему, поведали водителю свое бедственное положение. Он сказал, что должен минут на десятьпятнадцать куда-то съездить, потом вернется за нами и отвезет на шоссе, где можно поймать такси. Довез он нас до тракта. А сердобольный англичанин в старенькой машине подбросил на станцию. По дороге разговорились, мы ему открыли тайну Шекспира, а он рассказал про герцога: «Наш дюк – хороший человек, простой. В Лондон ездит на электричке. Содержать замок дорого. Но у него две тысячи гектаров земли, которую арендуют окрестные жители.
Он дает им бесплатное жилье, платит приличную зарплату». Наш спаситель работал у герцога трактористом.
Через неделю я позвонила миссис Стейвли, и она назначила приехать в ближайший понедельник, когда музей закрыт. Илья Михайлович очень расстроился. Обратный билет у него с фиксированной датой. И он еще раз в замок не попадет. Так что второе путешествие в Бельвуар я проделала в одиночку.
В этот приезд мне удалось немного поработать с рукописными документами. Это частный архив, который посетить можно только с разрешения герцога. В помещении нет письменных столов, кафедры, картотек. Но у меня было разрешение герцога, да и миссис Стейвли была очень любезна: в порядке исключения – все-таки гостья из далекой Москвы! – оставила меня одну среди стеллажей до потолка, на которых хранятся приведенные в порядок бесценные письма. Они были найдены в старой конюшне на голубятне, среди птичьего помета и истлевших косточек летучих мышей, еще в середине XIX века. Архив находится в этих самых конюшнях, превращенных в архивное хранилище. К моему огорчению, письма пятого графа стоят под самым потолком, высота которого пять метров, а может, и больше.
Лезть под потолок ни я, ни миссис Стейвли не смогли. У нее сломана нога, я – из-за немалого веса. Так что письма Ратленда-Шекспира оказались вне досягаемости. Но зато я поняла, что такое частный музей в замке старинного английского рода. Это не научное учреждение – возможность работать
