На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

Ники тоже застывает на месте. Немного робеет из-за прицела моего пристального взора, прикрывая глаза пушистыми ресницами. Но всего на короткое мгновенье. После она расправляет плечики и с рваным выдохом, слетевшим с её припухших губ, поднимает на меня свой синий взгляд — уверенный, открытый, и самое поразительное — даже с расстояния прибивающий меня энергетическим импульсом её внутреннего мира.

Я вмиг выхожу из оцепенения и слегка пошатываюсь в сторону. То ли от сильнейшей бури её страстных эмоций, молниеносно доводящих моё тело до исступления, то ли от очередного безграничного шока, вызванного вопросом: как, чёрт побери, она это делает? И понимает ли в принципе, что сейчас окончательно открывает мне все «двери», добровольно впуская за свои неприступные «стены»?

— Ники, ты…

— Молчи, Остин, — мою попытку спросить об этом она перебивает не просьбой, а настойчивым требованием, пленительными нотками своего голоса, словно замок на моём рту защёлкивает.

В ней что, ещё и ведьма колдовская живёт, которую она тоже от меня всё это время прятала? Вполне возможно, потому что, когда Николина плавной походкой подбирается ко мне вплотную, помимо лага с речью у меня ещё и все конечности немеют, становясь ватными и готовыми сделать всё, что она прикажет.

— Давай обойдёмся сегодня без каких-либо разговоров, — ласково шепчет она, опуская ладони на мои плечи, очерчивая пальцами дельтовидные мышцы, а после вены на руках и предплечьях, наполняя их нестерпимым, тягучим томлением.

— Но нам нужно поговорить, — выдавливаю из себя с судорожным хрипом, когда она перебирается ладонями на мою грудь и начинает мучительно медленным движением скользить всё ниже и ниже, попутно прибивая своим собственным возбуждением, неумолимо возрастающим от каждого её действия.

— Мы с тобой почти тринадцать лет только и делали, что разговаривали. Довольно с нас бесед, Остин, не думаешь? — спрашивает она, к шаловливым ручкам добавляя мягкие губы.

А мне что ответить? Не думаю ли я так же? Нет. Не думаю. Совсем не думаю. Я вообще ни о чём больше не думаю. Просто не могу. Мозг за меня решает остановить все мыслительные процессы, когда Ники срывает с моих бёдер полотенце и, проложив дорожку из коротких поцелуев по торсу вниз, опускается передо мной на колени.

Бля*ь, клянусь, я застрелюсь, если вдруг обнаружу, что всё это мне просто снится! Слово даю, ведь я едва удерживаю себя на ногах от ментального удара чистейшего восторга, главный источник которого я даже не в состоянии с точностью определить — это я так восторгаюсь созерцанием потрясной до мозга костей картины дьявольски сексуального ангела, что сейчас прочно окольцовывает мой член своими ладонями? Или же Николина, которая начинает ощупывать меня с таким ликованием, восхищением и энтузиазмом, будто всю жизнь только и делала, что мечтала о том, как дорвётся до этого увлекательного занятия?

— Всё ещё хочешь у меня что-то спросить? — самодовольно ухмыляется она, видя моё искажённое наслаждением лицо, отражающееся в её расширенных зрачках, потемневших до цвета грозового неба. Она откидывает мокрые волосы назад, оголяя порозовевшие помеченные моими поцелуями ключицы и шею, продолжая одной рукой ритмично водить по окаменелому члену, а второй обхватывает свою грудь, нежно сжимая её и массируя.

— Так, значит, это твой изощрённый способ заткнуть мне рот? — сдавленно посмеиваюсь я, пытаясь навсегда впечатать в память образ этой совершенно незнакомой мне девушки — раскрепощённой, чувственной, игривой, бесконечно женственной и счастливой. Никогда ещё её такой не видел, но стоило увидеть её хоть раз, как многолетний облик маленькой сестрички напрочь испаряется, словно его никогда и не было.

И как она умудрялась так долго скрывать от меня эту неподражаемую сторону себя? Да и зачем это нужно было? Зачем годами притворяться той, кем ты на самом деле не являлась, упорно пряча свою истинную сущность?

Опять вопросы, вопросы, вопросы, что пропадают так же быстро, как и появились, когда моя малышка, не отводя с моих глаз многообещающего взора, рисует влажный след языком от основания члена до головки и жарким шёпотом произносит:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Кому мой изощрённый способ и заткнёт рот, так это только мне.

Ох-х-х… и уже в следующий миг она его затыкает. Да так, что у меня перед глазами всё потухает, и приходится резко впечатать ладонь в стену, чтобы не свалиться на пол. Бархатные губы обхватывают меня, задевают язычком все чувствительные точки. Под сопровождение моих грубых ругательств и стонов Ники начинает ритмично двигать головой, постепенно развивая темп и погружая в себя всё глубже и глубже.

И вот же чёрт, она сосёт так уверенно и сладко, будто смакует свой излюбленный десерт, что ежедневно поедает с утра на завтрак. Даже как-то не верится, что это её первый в жизни минет. Он ведь у неё первый, не так ли? Я на это очень надеюсь. Мне до безумия хочется быть во всём у неё первым. Да и представление о том, что она могла с таким же самозабвением ублажать другого мужчину, пробуждает во мне нечто мрачное, злобное, разъярённое, не сулящее ничего хорошего ни ей, ни возможному везунчику, которому удалось склонить её к этому.

Какого хрена я вообще о таком думаю? Непонятно. С Николиной вообще всё непонятно. Какое-то сумасшествие, полное погружение в животную похоть, безумие, вытягивающее из глубин те черты характера, что изначально были мне не присущи.

Напряжение в мышцах таза нарастает с неведомой силой, превращая кровь в кипяток, концентрирующийся мощным притоком в головке, что то и дело упирается в женское горло, из-за чего совсем скоро мне планку срывает полностью: я грубо наматываю на кулак её длинные волосы, начиная нещадно насаживать её на себя ещё быстрее и глубже. Обычно девушки подобное не любят: они начинают задыхаться, кашлять, давиться слюной, оставлять глубокие борозды на моих ягодицах, а эта мелкая чертовка пусть и делает то же, но отстраниться и попытаться остановить меня даже не планирует.

Её щёки пылают, синие глаза сверкают огнём, а испытываемое во время процесса удовольствие настолько сильное, осязаемое и видимое, что это поражает меня до крайности, кружит голову, дурманит сродни кайфу и вновь навевает мне абсолютно бредовые и неуместные мысли о том, что она делает это не впервые.

Я никогда не отличался сдержанностью, а сейчас так вообще поглотившая меня лютая ревность к, вероятнее всего, даже не существующему мужчине в одночасье выбивает из моих рук весь контроль, заполоняя разум каким-то первобытным желанием — подмять её податливое тело под себя, придавить, сжать, овладеть, вколачиваться в неё до одурения, наслаждаясь звуками каждой хрустнувшей косточки, диких стонов и хлёстких ударов плоти о плоть.

— О-о-остин! — вскрикивает от неожиданности малышка, когда, потянув за волосы, я резко поднимаю её с колен и тут же швыряю в постель. Да, не укладываю бережно и любовно, как, наверное, стоило бы, а именно швыряю, как крошечную куклу. А Ники какого-то чёрта только и рада такому обращению, что ещё сильнее удивляет и подстёгивает продолжать в том же духе и дальше.

Нападаю на неё сверху, резко упираясь раздразнённым членом в развилку между её ножек. Замираю на мгновенье, ощущая, как сжимается её лоно в нетерпении принять меня внутрь.

— Опять вся мокрая, — шепчу в требующие поцелуев губы. Скрепляю девичьи руки над головой и, одним мощным ударом вторгаясь в её влажность, моментально задыхаюсь от ярких, острых ощущений, теряясь в песне её сладострастного стона. Она прогибается всем телом так, что её пышная грудь трясётся возле моего носа, прямо-таки умоляя изнасиловать её ртом, что я и делаю, не сдерживая силы, пока Ники стонет и упорно пытается высвободить запястья из моего захвата. Да только мне совсем не хочется её освобождать. Хочу, наоборот, скрутить, обездвижить, привязать к кровати, кляп в рот запихнуть и под аккомпанемент её жалобных мычаний начать вытворять с ней всё, что пожелаю: шлёпать, хлестать, кусать, рвать волосы, сжимать кожу до красных отметин без сожалений о том, что нанесу ей физические травмы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})