Механическое сердце. Искры гаснущих жил - Карина Демина

– Леди, – Кейрен аккуратно сложил доверенность, спрятал ее в конверт, а конверт протянул барышне, – или вы будете откровенны…

– Или?

– Или я закрою вашу лавку…

Нехорошо угрожать женщине, но эта угроз не испугалась.

– Вряд ли у вас получится, – спокойно ответила она, пряча конверт в рукаве. – Но неприятности мне не нужны. Спрашивайте.

Она старше, чем выглядит. Сколько ей? Около тридцати. Лицо сохранило девичью свежесть, но шея и руки выдавали возраст.

– Что ценного было в саквояже?

– Мраморные трюфели.

– Что?

– Мраморные трюфели, – повторила она спокойно. – Пять штук. Это самая большая партия, с которой Грент когда-либо имел дело.

О мраморных трюфелях Кейрен лишь слышал.

– И за эту партию получен аванс, причем немалый. Я способна его вернуть, но… вы же понимаете, что деловая репутация пострадает. Наши клиенты – очень состоятельные люди…

Кейрен понял. Кто еще позволит себе выкинуть пятьсот фунтов за унцию редкого гриба, который растет за Перевалом. Пять сотен – до войны. А теперь сколько? И подумать страшно. Поэтому барышня и не боится, что лавку прикроют.

– Он занимался контрабандой?

– Поставлял редкости, – аккуратно поправили Кейрена. – В городе есть немало тех, кто… интересуется редкими предметами. У Грента были хорошие связи.

– И они отойдут вам.

Она помрачнела.

– Надеюсь, но… вы же понимаете, насколько сложно с агентами. Я знаю далеко не всех, но даже те, кто мне известен, могут не захотеть иметь со мной дело. Но я не думаю, что мои проблемы вас волнуют.

Ничуть. Во всей этой истории Кейрена волновало иное.

– Он часто отлучался?

– Да.

– И вы не знали куда?

Барышня вздохнула:

– Иногда знала… чаще – нет.

– А сегодня?

– Вчера. Вечером. Он сказал, что с ним связался агент. Партия прибыла в город, и Грент собирался встретиться с ним.

– При нем были деньги?

– Десять тысяч фунтов. – Видя смятение Кейрена, барышня спокойно добавила: – Стоимость партии – около пятидесяти… мраморные трюфели – редчайший деликатес. И все-таки, могу я взглянуть на его вещи?

Почему бы и нет, вдруг да обнаружатся эти драгоценные в прямом смысле слова трюфели. А если нет, то… Кейрен добавит этот факт в копилку.

– Скажите, – ему все-таки удалось избавиться от навязчивого аромата приправ, – у него болели зубы?

– Откуда вы… да. – Барышня набросила на волосы капюшон. Из-под салопа появился внушительный ключ. – К сожалению, его детство прошло в не самых лучших условиях, и он вечно мучился зубами… несколько пришлось удалить. А если вам нужна еще какая примета, то, пожалуйста, на левой щиколотке Грента имелся крестообразный шрам.

– Вы хорошо его знали.

– Очень, – ничуть не смутившись, ответила барышня.

Шрам наличествовал. А вот саквояж был пуст, и барышня долго, тщательно его обнюхивала, а потом ткнула Кейрену в лицо, велев:

– Нюхайте. Чем пахнет?

– Паленой кожей. Мылом… пеплом… деревом…

Саквояж был пуст, не считая старенького несессера с весьма обыкновенным содержимым, которое почти не пострадало в огне.

– Именно. – Барышня нахмурилась. – Мраморные трюфели при жарке выделяют масло с очень характерным ароматом…

Что бы ни произошло с Грентом, но на старую фабрику он пришел с пустым саквояжем. Почему?

От вопросов начинала болеть голова.

Ничего. Как-нибудь…

…и чтобы не возвращаться домой, – матушка, конечно, будет недовольна, но сегодня Кейрен не был настроен на разговоры о своем будущем, в которых читалась завуалированная просьба бросить службу – он отправился в управление.

Поздно. И дежурный констебль дремлет за стойкой.

Изнутри здание кажется огромным, каждый звук рождает эхо, и Кейрен, которого это эхо по непонятной причине раздражает, к собственному кабинету крадется едва ли не на цыпочках. Самому смешно, но…

В кабинете есть диван, и свежий костюм висит в шкафу, где-то и плед имеется.

И вниз спуститься можно бы.

…вот только Таннис вряд ли обрадуется визиту. Взглядом полоснет, отвернется к стене и будет пялиться на нее, сухо отвечая на вопросы.

Плохо.

Мерзко на душе. А как иначе?

Как-то… и тянет дело закрыть, но муторное оно. Все вроде одно к одному сходится, просится прямо на бумагу, чтобы, изложенное, подкрепленное уликами – а их, словно нарочно, с избытком даже, – сгинуть в подвалах архива.

И чего Кейрен тянет?

Самому неясно.

Он снял пиджак и разулся, стащив носки, сунул в угол шкафа. Умылся из вазы, в которой тихо умирала роза. Мама вчера заглядывала, будто бы и не к нему, но смешно… а вот за пирожки поблагодарить следовало бы. Зачерствели слегка, но все равно кстати. Кейрен жевал, запивая той же водой, к которой еще недавно и не притронулся бы. Розу, вытащив, положил на край стола.

– Приятного аппетита. – Филипп вошел без стука. – А я думал, что примерещилось. Поздно уже, а свет горит.

– Будешь? – В корзинке оставались пирожки.

Таннис бы отнести… так не возьмет же, упрямое создание. Он каждое утро носит завтрак, специально заказывает, а она снова отворачивается.

И завтрак остается нетронутым.

…как и обед…

…и ужин. Тюремные ей милее.

И к чему эта гордость? Можно подумать, что Кейрен ей навредить пытается.

– Буду. – Филипп подхватил пирожок двумя пальцами. – Что случилось?

– Ничего.

– Случилось. Прежде ты здесь не задерживался. Идти некуда?

Есть.

И дом, и собственная изрядно подзаброшенная квартира, и, наверное, Амели согласится принять его. Конечно, в слезы ударится, будет пенять, что Кейрен о ней забыл… а ведь и вправду забыл. И если бы не Филипп, то не вспомнил бы.

Надо будет записку послать…

И подарок купить хороший, такой, который полагается при расставании. Она ведь умная девушка, сама все поняла. Аренда дома на год оплачена, и за это время Амели найдет себе нового покровителя, если уже не нашла…

– Что, на девчонку запал? – Филипп сунул пирожок в рот целиком. – А она не дает?

– Не твое дело.

Злость вспыхнула и погасла.

– Не мое, – легко согласился Филипп, – только ты поаккуратней. Девчонка-то с Нижнего города… такая своего не упустит. Увязнешь.

– Я не собираюсь…

Осекся. С какой стати Кейрен должен оправдываться перед этим человеком. Зачем Филипп, прежде не проявлявший особого интереса ни к Кейрену, ни к делам его, пытается притвориться приятелем?

Грязный Фил…

А его проверяли, всех, кого приглашают в управление, проверяют. Кто его рекомендовал? Тормир знает, но скажет ли? Скажет, если объяснить, но… слово девчонки, по которой виселица плачет, против репутации уважаемого человека?

Нет, опасно.

Скользко.

– И что посоветуешь? – Кейрен потянул руку за очередным пирожком.

– Посоветую отдать ее кому другому. Пока ты для нее враг, потому как запер, допрашиваешь…

Кому другому? Не Филиппу ли? Он ведь разбирался с взрывами на пристани, и логично предположить… очень логично.

Своевременно.

– Сам подумай, девчонка поймет, что ее прижало и что помощи ей ждать неоткуда, кроме как от тебя… и будь уверен, помощь эту она спросить не постесняется. Это пока ты даешь ей носом крутить, вот и крутит. А чуть отойди, так и переменится.

Филипп говорил это в сторону, точно обращался вовсе не к Кейрену. Интересно, он и вправду считает Кейрена таким глупцом?

Похоже.

Действительно, кто Кейрен в его глазах? Прочитать несложно по поджатым губам, по скупым взглядам, по привычному уже, тщательно скрываемому презрению.

Золотой мальчик, за спиной которого стоит семья. И ведь не скажешь, что не правы. Вот только, быть может, их правота сыграет сейчас на руку. А Филипп к пирожкам больше не тянулся, и ладно, самому не так уж много осталось, но смотрел исподлобья, ожидая. Если промолчать… нет, молчать не следует. Образу стоит соответствовать.

И Кейрен широко улыбнулся, сунул в рот последний пирожок и сказал:

– Возьмешь?

Согласился. Хотя и не сразу… осталась мелочь: дядю уговорить. Почему-то Кейрену думалось, что Тормиру по прозвищу Большой Молот его задумка очень не понравится.

Глава 33

Кэри хотелось ударить мужа.

Ну или бросить в него чем-нибудь тяжелым. Например, вазой. Круглая, массивная, на три четверти заполненная водой, она стояла посреди стола. В вазе мокли астры. Жесткие стебли их облепили крохотные пузырьки воздуха, отчего стебли эти казались посеребренными. Сами же цветы, синие и белые, лиловые, желтые, отражались в зеркалах серебряных тарелок.

И Кэри тоже отражалась в новом своем платье.

И свечи.

И потолок с тяжелым колесом люстры.

И кусок окна.

Вот только Брокка не было… что изменилось? Он вернулся, как будто… как будто и не было того вечера на двоих, и прогулки в парке, и его возвращения на день рождения Кэри… и даже той утренней встречи, которая длилась недолго.

Прежний.

Холодный. Отстраненный. Равнодушный.