Механическое сердце. Искры гаснущих жил - Карина Демина

Линзы.

И жаропрочный шкаф, впрочем, выломанные дверцы позволяют разглядеть пустое нутро.

– Здесь была лаборатория. – Брокк наклонился, поднимая закопченный стальной шар.

«Была» – хорошее слово.

Кейрен отошел в дальний угол, где за ширмой – от нее остался лишь остов – выстроился ряд кроватей.

– Возгорание началось здесь. – Олаф из рода Зеленой Сурьмы ступал мягко, почти бесшумно. Он осматривался с видом человека, волей судьбы оказавшегося в месте весьма необычном. – Мешки с шерстью и керосин – не самое лучшее соседство, если подумать. Особенно когда бутыли с керосином закручиваются неплотно. Керосин, знаете ли, летуч…

Он стоял, спрятав руки за спину, раздвинув ноги широко, в позе забавной. И сам выглядел потешно, если только… один из четверых.

Троих.

И смерть Ригера – чем не доказательство вины? Своевременное такое доказательство, словно подброшенное Кейрену, как и эта, вдруг сгоревшая лаборатория. Здесь ведь все есть, что нужно. Стеклянные ловушки для пламени. Оборудование.

Люди.

Следует полагать, что людей этих опознать удастся, во всяком случае, одного покойника в дорогом сером костюме, который если и обуглился, то слегка. В карманах сыщется платок с монограммой, или где-то здесь обнаружат саквояж, а еще, скорее всего, ящики с листовками.

– Полагаете, имел место несчастный случай? – Кейрен отступил от черного пятна.

– Полагаю, что вам повезло. – Олаф соизволил повернуться к нему. – Здесь мало камня и много дерева, а весь месяц шли дожди, и дерево отсырело… занялось плохо. Летом вы бы получили кучу угля и камней. В лучшем случае.

Дожди.

Отсыревшее дерево, холод и влажность, позволившая сохранить улики.

Удобно.

И четыре мертвеца, чтобы было кого обвинить.

– Отчего погибли люди? – вопрос задал мастер, который выглядел хмурым, настороженным. Тоже не верит в случайность возгорания?

– Откуда мне знать. – Олаф пожал плечами, и даже этот жест в его исполнении выглядел нарочитым. – Но могу предположить.

– Предположи.

Эти двое успели поговорить, но беседа явно не пришлась мастеру по вкусу.

– Дым. Вы же знаете, мастер, сколько всего… любопытного можно обнаружить в лабораториях?

Намек?

И насмешка, которую Олаф из рода Зеленой Сурьмы не дает труда скрыть за маской вежливости. Он явно дразнит мастера, и тот злится, пусть и притворяется равнодушным. Но запах меняется, становясь резче, агрессивней.

– При таких пожарах, господин Кейрен, часто задыхаются, – Олаф повернулся к нему, коснувшись двумя пальцами виска, – особенно если пламя не вспыхивает, а тлеет… – Олаф облизал губы. – Медленно тлеет, так что не сразу и увидишь… дым получается тяжелым, ядовитым…

– Насколько ядовитым?

– Смертельно ядовитым. – Олаф наклонился, провел сложенными щепотью пальцами по жирному пятну, поднес к носу. – Иногда хватает и малости… а если человек теряет сознание, что случается довольно часто, то летальный исход неминуем.

Он поморщился и вытер пальцы о рукав пожарной куртки.

Значит, отравление.

Но… цех огромный, и старая лаборатория занимала лишь часть его. В крыше зияют дыры, и многие, надо полагать, появились до пожара. Сквозило здесь изрядно, оттого и трое из четверых мертвецов одеты в меховые тулупы…

Дым вытягивало бы… или нет?

Сложно сказать. И спустя часа полтора доктор Эммерс, поправляя очочки, которые упрямо съезжали на кончик длинного его носа, печально произнес:

– Что ж, я могу сказать, что признаки отравления-с имеются. Обратите внимание на синюшность ногтей… и характерный цвет кожи…

Он ловко избавлял мертвецов от одежды, а избавив, приступил к вскрытию. Эммерса, казалось, не смущали ни присутствие Кейрена, ни уродство трупов, ни отвратительный запах горелого мяса.

– …и легкие, конечно же, легкие-с… посмотрите, во что они превратились!

Кейрен кивал, зажимая нос платком.

Не помогало.

– Да, они определенно-с надышались дыма. – Доктор оперся на стол. Он был в той же не слишком новой рубашке, рукава которой закатал высоко, а руки скрыл под кожаными нарукавниками, в черном прорезиненном фартуке и забавном чепце, явно женском, с кружавчиками. – Но вот потеряли ли они сознание вследствие того, что надышались дымом, либо же надышались вследствие того, что потеряли сознание? Тут я вам не помогу.

Хороший вопрос. А ответа, как Кейрен подозревал, он не найдет.

– А вот это интересно-с… – Доктор Эммерс склонился над мертвецом, лицо к лицу, словно собирался поцеловать его. – Очень интересно… взгляните на его зубы.

Кейрен подчинился, но ничего не увидел.

– Гнилые. – Доктор постучал по зубам металлической палочкой. – Передние выглядят целыми, но задние… одна чернота. А одежда хорошая…

– Мне случалось встречать людей в хорошей одежде и с гнилыми зубами.

– Бывает, бывает, – согласился доктор Эммерс, вытирая пальцы о кружево чепца, и, спохватившись, пояснил: – Ношу, знаете ли, чтобы волосы запахами не пропитывались. Очень набирают-с… что же до зубов, то, несомненно, здесь имеют значение многие факторы. Порой дурная наследственность усугубляется неправильным питанием, склонностью к сладкому или же жирному, но здесь иное, совсем иное… видите, вот те зубы выдраны, но неумело. А слева, напротив, работали аккуратно. Видать, появились деньги на дорогого врача. Передние и вовсе альвийская работа. Зарощены на совесть. Дорогое-с удовольствие, признаться. Фарфор поставить дешевле выйдет-с…

Любопытный факт. И если так, то… кто сказал, что Грент родился в Верхнем городе?

…или что мертвец, во внутренностях которого столь увлеченно копался доктор Эммерс, является Грентом?

В кармане костюма нашли спекшийся бумажник с монограммой, точь-в-точь такой, как рисовала Таннис…

…бумажник ничего не значит.

…и черный обгоревший саквояж.

…а лицо изуродовано, словно нарочно и… поверить?

Принять во внимание и вплотную заняться личностью Грента Доминика Балли, добропорядочного торговца пряностями.

Маска?

Очевидно, вот только кто скрывается под ней? Его лавка, открытая с полгода тому в Бискайном переулке, была невелика, но отличалась той степенной роскошью, которая складывается годами, если не столетиями. Медный колокольчик на двери. Широкий прилавок, за которым стоит девушка в строгом наряде. Перед ней на черном бархате подставки разложены щипчики, ложечки, крохотные аптечные гири. Здесь же возвышаются весы, начищенные до блеска.

За спиной же девушки виднеются полки с банками.

Имбирь и гвоздика. Черный перец и перец белый, красный, острый, высушенный целиком и редчайший розовый. Темные стручки ванили и зернышки зиры. Кардамон. И длинные стебли бискайника. Мускатный орех. Банки подписаны аккуратным почерком. И Кейрен читает названия, многие из которых ему не известны.

– Горе какое. – Барышня подносила к глазам батистовый платочек, но плакать не плакала и в обморок падать вовсе не собиралась. – А вы уверены, что это он?

– Да, – соврал Кейрен.

Запахи приправ, выбираясь из стеклянных банок, мешались, сплетались друг с другом, и нос зудел. Пожалуй, хорошее место, если хочешь что-то спрятать. Кейрен чихнул и сдался:

– Вы не возражаете, если мы побеседуем на улице.

Показалось, девушка посмотрела с насмешкой.

Лавку следует обыскать, но займется этим кто-то менее чувствительный. И Кейрен поспешно выбрался на улицу. Он дышал ртом, пытаясь отрешиться от привязавшихся к нему ароматов.

– Скажите… – Барышня набросила бархатный салоп на подкладе из куницы. Недешевая вещица. Да и простенькое платье было сшито из качественного тарлатана. – А при господине Гренте случайно не было его саквояжа?

– Черного?

– Черного, – подтвердила она, оживляясь. – Значит, был?

– Был.

– И когда я смогу его забрать? – Она протянула запечатанный конверт. – Здесь доверенность, подтверждающая мое право распоряжаться имуществом господина Грента в случае его отсутствия или… смерти. – Все-таки запнулась и несколько побледнела. А для женщины она хорошо держится.

– Боюсь, – Кейрен конверт вскрыл и по бумагам пробежался, понимая, что не найдет в них ничего, помимо той самой доверенности. А Грент был предусмотрителен, – что саквояж обгорел.

– А содержимое?

– И содержимое.

Тонкие пальчики терзали платок, барышня то открывала рот, то закрывала, словно никак не могла решиться, стоит ли рассказывать Кейрену о том, что она знала. А ведь знала что-то, пусть бы и не связанное напрямую с бомбами, Грент вряд ли был столь неосторожен.

Кейрен не торопил.

– Вы… уверены? Мне нужно посмотреть!

– Зачем?

– Нужно.

Она нахмурилась. Некрасива, но привлекательна, есть в чертах ее лица что-то такое, притягивающее взгляд. Крупные губы и мягкая линия подбородка, массивный нос и круглые, слегка навыкате, глаза. Зеленые. И зелень такая характерная, свидетельствующая о нечистой крови. Впрочем, если в роду барышни и отметились альвы, то поколения этак три тому.