Летняя королева - Чедвик Элизабет

Он распахнул дверь своей спальни и втащил Феличе через порог. Она смеялась, когда он прижимал ее к стене, целовал шею, гладил между ног. Вдруг девушка закричала и стала отталкивать его, ее глаза расширились от ужаса. Рауль повернулся и увидел Петрониллу, которая надвигалась на них, держа в руке охотничий нож, готовая нанести удар.

Обостренные инстинкты бойца спасли Рауля. Отпрянув в сторону, он схватил запястье Петрониллы и дергал его до тех пор, пока она не выронила кинжал и он смог отбить его.

– Ты сын шлюхи! – кричала она. – Сын шлюхи! Я знала, что это правда. Все говорили мне, что я выдумываю, но я знала, что это не так! – Она извивалась в его руках, пытаясь вцепиться в него когтями. – Ты отверг меня ради шлюхи! Ты унижаешь меня перед шлюхой!

– Приведи моего камердинера, – крикнул Рауль Феличе, с трудом удерживая Петрониллу. – Призови моих оруженосцев и пошли Жана за королевой.

Феличе убежала.

– Я ненавижу тебя, ненавижу! – всхлипывала Петронилла, пинаясь и брыкаясь.

– Вот почему мы должны расстаться, – задыхался он, его лицо исказилось от усилий и шока. – В тебе не осталось ничего, кроме ненависти. Ты бы убила меня.

Она оскалила зубы.

– Да, и я бы танцевала в твоей крови!

На мгновение он почувствовал ужасную темную нить возбуждения, но знал, что дать себе волю было бы мерзко, и его затошнило от собственной реакции.

– Тебе нехорошо. – Он крепко схватил ее, отталкивая от себя. – Я не буду принимать в этом никакого участия. За тобой должны присматривать те, кто способен справиться с тобой.

Прибыли камердинер и оруженосцы, за ними Алиенора. На мгновение Петронилла совсем одичала, удвоив усилия, чтобы схватить Рауля, но затем внезапно, словно получив смертельный удар, угасла и упала, как подстреленная лань.

– Приведите ее в мои покои, – резко приказала Алиенора. – Марчиза позаботится о ней.

Рауль поднял ее на руки и последовал за Алиенорой, а оруженосцы при свете факелов показали дорогу по винтовой лестнице. Алиенора велела ему положить Петрониллу на кровать, и Марчиза поспешила к ней.

– Она пыталась меня убить, – сказал Рауль со смесью жалости и отвращения. – Она ждала меня с ножом.

Алиенора бросила на него презрительный взгляд.

– Ты был с одной из куртизанок, не так ли?

Рауль развел руками:

– И что, если так? Мой союз с Петрониллой давно уже невозможен. Я не смею лечь с ней, потому что боюсь за свою жизнь. Вдруг у нее под подушкой окажется нож и она проткнет мне сердце? Петронилла постоянно обвиняет меня в том, что я сплю с другими женщинами, даже когда я целомудрен. – Его губы скривились. – Я решил, что с таким же успехом могу быть повешен за овцу, как и за ягненка.

– Вы с самого начала знали, что она непостоянна.

Он надул щеки.

– Я думал, что она прелестное создание, но, Боже правый, это не так.

– Вы также знали, что она сестра королевы, и решили, что стоит рискнуть. Вы сорвали плод и наслаждались его вкусом, а теперь говорите, что он ядовит.

– Потому что это так! С ней невозможно договориться. – Он взмахнул рукой. – Все, что осталось, – это мрак и отчаяние. Она больше не знает, что воображаемое, а что реальное.

– Я разберусь с ней. Уходите, ваше присутствие здесь невыносимо.

– На вашем месте я бы позаботился о том, чтобы она не могла добраться до оружия.

Алиенора закрыла глаза.

– Просто уходите, Рауль.

– Я буду молиться за нее, но с этим покончено. – Он вышел из покоев, его шаг был тяжелым, а плечи сгорбились.

Феличе ждала в покоях, закутанная в его плащ на голое тело, но Рауль отмахнулся. Страсть остыла, как вчерашняя похлебка.

Стоя на коленях у маленького молитвенного столика в углу, он зажег свечу и склонил голову. Когда он поднялся после молитвы, его колени были такими жесткими, что казалось, будто они превратились в камень, а половина лица, не обезображенная шрамом, была мокрой от слез.

Прикусив губу, Алиенора посмотрела на Петрониллу, которая отвернулась лицом к стене и закрыла глаза.

Марчиза тихо сказала:

– Я ничем не могу ей помочь. Она в руках Господа, мадам.

– Она подвержена слишком большим потрясениям при дворе; если же она удалится в поместья Рауля, то только заскучает, и станет еще хуже. Я раздумывала, не отправить ли ее к моей тете Агнес в Сент. Возможно, в женском монастыре она не найдет успокоения, но там она будет под присмотром и защитой.

– Госпожа, я считаю, что строгий распорядок дня и молитвы пойдут ей на пользу, – согласилась Марчиза.

Алиенора вздохнула:

– Тогда я посоветуюсь с Раулем и напишу тете, может быть, она даст ей убежище. Мы часто бывали там, когда были детьми.

Выражение ее лица стало печальным, когда она вспомнила, как бегала с Петрониллой по залитому солнцем монастырю, когда отец приезжал в Сент. Хихиканье и смех, звенящие между колоннами, догонялки, платья до колен и развевающиеся косы, светлые и темные, украшенные цветными лентами. А потом церковь, где они молились, стоя на коленях, но все еще с озорством переглядывались. Возможно, в Сенте Бог рассеет тьму в душе Петрониллы и изгонит ее демонов.

– О, Петра, – тихо сказала она и обеспокоенно погладила спутанное облако волос сестры.

Стоя в дворцовых садах, Алиенора наблюдала за играющими детьми в золотом свете сентябрьского утра. Они были разного возраста – от малышей, только-только вставших на ноги, до длинноногих юнцов на пороге отрочества. Среди них были трое детей Петрониллы: Изабель, Рауль и маленькая Алиенора[32]. Возможно, им было бы тяжело привыкнуть к отсутствию матери, но в последнее время Петронилла была не в состоянии заботиться о них, так что расставание должно было пройти легче. Им сообщили, что их мать нездорова и ее отвезли в монастырь в Сенте, чтобы та отдохнула и поправила здоровье.

Занятая шитьем, рядом с няней сидела золотоволосая девочка. Светлые локоны выбились из ее косы и образовали солнечный ореол вокруг головы. Она сосредоточенно шила, прикусив нижнюю губу. Другая женщина держала за руку малышку с такими же светлыми волосами, помогая ей балансировать, когда та делала решительные, но неуверенные шаги по траве.

Алиенора оставалась на месте, чувствуя себя отверженной, частью картины, но в то же время отделенной от нее, как рамка на рукописи. Вчера вечером она прощалась со своими дочерьми, не испытывая ничего, кроме сожаления и грусти, когда целовала их прохладные, покрытые нежным розовым румянцем щеки. Она не знала этих детей, вышедших из ее чрева. Близость была в их вынашивании, а не в жизни после разрыва пуповины. По всей вероятности, она больше никогда их не увидит.

Алиенора бросила последний взгляд на детей, запечатлела эту сцену в своем сознании, потому что это было все, что у нее останется до конца жизни, а затем отвернулась, чтобы присоединиться к свите, готовящейся покинуть Париж и отправиться в Пуату.

На третий день путешествия Алиенора и Людовик остановились на ночь в замке Божанси, расположенном в 90 милях от Парижа и в 110 от Пуатье. Сидя бок о бок за трапезой, накрытой хозяином замка Эдом де Сюлли, они представляли короля и королеву Франции, но между ними зияла огромная пропасть, и покоя не ощущалось. Они отчаянно желали избавиться друг от друга, но все еще были связаны законом. Людовик считал, что Алиенора виновата в том, что Бог наказал их, лишив сына: она виновата, а он расплачивается. Он жевал в угрюмом молчании и отвечал на замечания отрывистыми фразами.

Алиенора тоже молчала, сосредоточившись на том, чтобы пережить этот момент. Каждый день приближал ее к свободе от этой пародии на брак, но их разрыв принесет с собой множество дилемм. Подняв свой кубок, она заметила гонца, пробиравшегося по залу к помосту, и тут же забеспокоилась, потому что только очень важные новости могли так нарушить трапезу. Гонец снял шапочку, преклонил колено и протянул запечатанный пергамент, который церемониймейстер взял и передал Людовику.