Заговорщики (Книга 2, Перед расплатой) - Николай Шпанов

На душе Августа заскребли кошки, когда он прошел мимо блеснувших по бокам алебард папских гвардейцев и вгляделся в физиономию человека, проверявшего его пропуск. На жандарме была такая же треуголка, какие Август видывал десятки раз во время прежних наездов в Ватикан, и такой же мундир. Но Август готов был отдать голову на отсечение, что этот жандарм не был итальянцем. Его выпяченная челюсть и холодный взгляд серо-зеленых глаз, его огромный рост и здоровенный кулак с зажатой в нем дубинкой - все обличало солдата американской военной полиции. Ему куда более к лицу была бы белая кастрюля "МП", чем опереточная треуголка. Она плохо гармонировала с автоматическим пистолетом последней модели, висевшим на поясе жандарма Август отметил про себя это обстоятельство: святейший отец не доверял больше охрану своей жизни и тайн Ватикана итальянцам.

Внутри Ватикана Августу не нужен был проводник. Он уверенно шагал по темным дворам, шнырял по узким лестницам и коридорам, пока не добрался до двери с маленькой дощечкой. "Чентро информачионе про део". И это обстоятельство тоже отметил Август: на отделе разведки вывеска оставалась итальянской, так же как и треуголка на жандарме. Август осторожно приотворил дверь и просунул нос в щель. Приемная была пуста. За год ее обстановка не изменилась: те же потрепанные портьеры на окнах, те же большие просиженные кресла с неудобными спинками, тот же стол с большим распятием, тот же смешанный запах воска, ладана и плесени и та же мертвящая тишина и в комнате, и за тремя выходящими в нее дверями кабинетов, и, пожалуй, во всем крыле дома.

Август не удивлялся этой тишине, так как нарочно выбрал для своего посещения время, когда служащие расходились на обед.

Август проскользнул в приемную и прислушался. Тот, кто увидел бы его в этот момент, не узнал бы прежнего, уверенного в себе, немного тяжеловесного и грубоватого патера Августа Гаусса из бывших немецких офицеров, еще так недавно покрикивавшего на Блэкборна и издевавшегося над своим собратом Роу. Сейчас он был больше похож на старую, облезшую крысу, тревожно нюхающую воздух.

Дверь в соседнюю комнату была неплотно затворена, но щелку прикрывала опущенная с той стороны портьера. Август прислушался - было тихо. Он кашлянул. Еще раз. Подошел к двери и почтительно произнес:

- Во имя отца и сына... прошу дозволения войти...

Ответа не последовало.

Убедившись в том, что рядом никого нет, Август чуть-чуть раздвинул портьеру. За нею был просторный кабинет: его узкие забранные решетками окна упирались в каменную кладку какой-то стены. Август с трудом поборол профессиональное искушение войти, быстро проглядеть лежащие на столе бумаги.

Заложив руки за спину, он несколько раз прошелся по приемной, чтобы заставить себя сосредоточиться на предстоящем свидании. Уселся в кресло. Он раздумывал над первыми фразами своего обращения к фра Джорджу Уорнеру, иезуиту-американцу. Друзья советовали ему поговорить в первую очередь с Уорнером. Ему даже показали этого монаха в городе, когда тот проезжал в автомобиле, - судя по физиономий, это был как раз тот тип, с которым можно говорить откровенно.

Размышления Августа были прерваны шумом шагов в коридоре. Кто-то миновал вход в приемную. Послышался стук двери, ведущей из коридора в кабинет. Август хотел было кашлянуть, чтобы дать знать о своем присутствии, но решил, что меньше всего нужно встречаться с кем-либо, прежде чем он поговорит с Уорнером. Он бесшумно приблизился к двери кабинета и заглянул в щель между косяком и портьерой. То, что он увидел, заставило его ноги прирасти к полу: в рыжей сутане капуцина в кабинете стоял Доллас. В первый миг Август готов был бы отдать голову на отсечение, что это Аллен Доллас, недавно заседавший во Франкфурте. Только редкий седой, а не рыжий пух вокруг тонзуры натолкнул его на мысль, что это и есть старший брат Аллена - Фостер Доллас, тот самый Фостер, о чьем сенсационном отречении от сует мира недавно кричала вся американская пресса.

А Доллас, повидимому, не спешил. Развалившись в кресле, он любовался теперь кольцами дыма, всплывавшими к потолку от раскуренной им сигары.

Скоро дверь кабинета, выходившая в коридор, снова отворилась, и Август узнал в вошедшем иезуита Уорнера.

Август на цыпочках вернулся к своему креслу и, взяв в руки один из лежавших на столике журналов, стал прислушиваться к тому, что происходит в кабинете.

Уорнер замер у порога и почтительно склонился перед Долласом, ожидая благословения. Но тот, небрежно махнув рукой, сказал:

- Можно без церемоний, Уорнер, никого нет, - и ногою пододвинул иезуиту кресло. - Садитесь.

Уорнер с облегчением выпрямился.

- Меня здесь просто замучил этикет. До чего дома все проще, господи!

- Сигару?

Уорнер молча взял сигару и, пошарив в глубоком кармане сутаны, достал спичку и зажег ее о поверхность стола.

- Проклятая жара, - сказал он, распахивая ворот сутаны.

- Да, берега Тибра не берега Флориды, - с незнакомой Августу игривостью ответил Доллас.

- Не раз вспомнишь купальный халат, золотой песок Майями и хорошую девчонку.

- Но, но, фра Джордж! - с иронической укоризной остановил его Доллас.

- Надеюсь, когда Спеллман станет папой, тут пойдут другие порядки.

- Его святейшество папа чувствует себя пока отлично.

- Чорт побери! - вырвалось у Уорнера. - Можно объявить его трижды святым, но ведь не вечен же он!

- На земле? Конечно... Однако что нового?

- Про вести из Константинополя знаете?

- Нет, а что? - с любопытством встрепенулся Доллас.

- Наши упрятали патриарха Максимоса в сумасшедший дом.

- Здорово! - Доллас потер потные руки и с особенным удовольствием затянулся сигарой.

- Афиногор уже сдал дела Нью-Йоркской епархии и вылетел в Константинополь. Его избрание вселенским патриархом - вопрос той или другой суммы. В "выборных" делах у наших достаточно опыта.

- Отлично, очень хорошо! - с удовольствием повторил Доллас. - Это значительно облегчит нам работу. Афиногор не будет артачиться, как Максимос.

- А вы не боитесь, монсиньор, что новое кадило, которое Ванденгейм раздувает с экуменическим движением, может нам помешать?

- Именно потому, что там за дело взялся старина Джон, нам с этой стороны ничто не угрожает. Они не станут с нами бороться за души негров из Конго. Ванденгейм правильно рассудил, что нужно собрать в единый кулак разбросанных по свету христиан всяких толков. Если этот кулак будет подчинен Ванденгейму, то он только поможет толкнуть боевую колесницу именно туда, куда нам нужно, - на восток.

- Скорей бы уж... - пробурчал Уорнер.

- А куда нам торопиться? Святая римская церковь мыслит категориями вечности! - с серьезной миной сказал Доллас. - Столетием позже или раньше, важно, что в конечном счете человечество будет подчинено единой державе христовой, в лице ее святейшего владыки папы.

- Это вы мне или репетируете речь по радио? "Категории вечности"! передразнил Уорнер. - Нет, я не согласен ждать годы. Хочется еще в царстве земном пощупать вот этими руками то, что приходится на мою скромную долю.

- Грешная душа! - Фостер, прищурив один глаз, уставился на собеседника. - Мало вам того, что именно церковь спасла вас от электрического стула? При этих словах Уорнер сделал резкое движение, как бы намереваясь вскочить и броситься на собеседника, но Доллас только рассмеялся и движением руки усадил его на место. - Ну, ну, спокойно!

- Это нечестно, - задыхаясь от злобы, проговорил Уорнер. - Меня уверили, что никогда никто не напомнит мне...

- Я нечаянно.

- Не советую вам, Фосс...

- Как? - Доллас приставил руку к уху, делая вид, будто не расслышал слов Уорнера, который с угрозою повторил:

- Никому не советую напоминать мне об этом.

- Не думал, что вы так впечатлительны, брат мой, - с усмешкой ответил Доллас. - А что касается ваших ухваток, то должен вам сказать...

- Мои ухватки - это мои ухватки, сэр!

- Фра Фостер, - поправил Доллас.

- Ладно, забудем...

- И все-таки не советую вам таскать при себе пистолет.

- С чего вы взяли?..

Доллас рассмеялся.

- Не схватились же вы за задний карман потому, что у вас там лежит евангелие.

- Ладно, ладно...

- И все же - вы монах, Уорнер, а не военный разведчик.

- Особой разницы не вижу.

Доллас состроил кислую гримасу.

- Честное слово, Уорнер, став духовной особой, вы сохранили замашки... - Он покрутил в воздухе пальцами.

- Стесняетесь произнести слово "гангстер"? Не смущайтесь, пожалуйста. Меня это не может обидеть... Тем более, что работа у меня сейчас примерно такая же, как и была.

- Повторяете пропаганду красных, брат мой?

- Кой чорт! Правда есть правда!

- В первый раз вижу вас в роли борца за этот прекрасный тезис.

- Вольно же вам напоминать мне об электрическом стуле...

- А вы заплатили мне за молчание? - иронически спросил Доллас.