Заговорщики (Книга 2, Перед расплатой) - Николай Шпанов

На этом их разговор тогда и окончился. Но скоро Зинн понял, что дело, конечно, не в ошибке, о которой говорил Эгон, и не в том, закончит ли Винер свой проект завтра или послезавтра, а дело в том, что на земле немецкого народа, его собственными руками, ценою каторжного труда немецких рабочих, за счет голодания немецких женщин и истощения немецких детей снова куется ярмо для Германии, для всей Европы, для всего мира. Вот в чем было дело. Вот о чем думал сейчас ответственный партийный функционер Гюнтер Зинн.

Он раздраженно отбросил карандаш и его взгляд в нетерпении остановился на стрелке стенных часов: Рупрехт Вирт опаздывал на несколько минут Зинн уже потянулся было к телефонной трубке, когда дверь без стука отворилась и на пороге появился Вирт.

- Слушай, Рупп, - без всякого вступления сказал Зинн, - ты не хуже меня знаешь, как трудно бороться с фашистской сволочью, которая снова поднимает голову...

Рупп недоуменно поднял плечи: его спрашивали о том, что знал каждый немец, не говоря уже о членах партии.

- Я, видишь ли, заговорил об этом потому, что должен посоветоваться с тобою кое о чем, что пришло мне в голову, - продолжал Зинн. - Шумахеровцы настолько спелись с разведками американцев, англичан и французов, что любыми средствами борются не только с проявлениями антифашизма, но и против интересов всех немцев за Эльбой, против интересов всей Германии.

- Что здесь такое? - недовольно спросил Рупп. - Политшкола?

Зинн дружески положил ему руку на плечо:

- Не сердись, старина, это просто дружеская беседа. Уж очень накипело в душе. Иногда хочется выговориться... Если эти скоты хотят сделать Германию площадкой для американских реактивно-атомных установок, если они намерены превратить ее в поле битвы между своим выдуманным "западом" и Советским Союзом, - обязаны же мы помешать этому?

- Странный вопрос, - Рупп пожал плечами. - У нас тут достаточно хорошо понимают, куда ведет Германию триумвират Шумахер - Тиссен - Шмитц. "Немцы за Эльбой" не хотят быть рабами ни янки, ни их отечественной челяди.

Теперь Зинн, в свою очередь, с улыбкой спросил:

- Я хотел бы знать, что ты думаешь насчет Шверера?

- На моем горизонте трое Швереров... Кстати, об Эрнсте Шверере. Я стараюсь не упускать его из виду, но при всякой угрозе провала этот молодчик ныряет в лазейку, которую ему открывают из той зоны, и исчезает под крылышко американцев.

- Я не о нем, меня интересует Эгон.

Вирт сказал, понизив голос:

- Кажется, я знаю, чего ты от него хочешь... Он не станет заниматься военными проектами.

- Дело не в этом... Я хотел сказать: не совсем в этом.

- Я так и знал! - с усмешкою сказал Рупп.

- Что ты знал?! - внезапно раздражаясь, сказал Зинн. - Ничего ты не знаешь и не можешь знать! - Но тут же, беря себя в руки, спокойно проговорил: - Ты слышал о Винере?

- Имею представление.

- Над чем он работает, знаешь?

- Да.

- Нужно, чтобы Эгон Шверер еще раз вплотную занялся этими проектами ракет.

- Я же тебе сказал: я знаю, чего ты хочешь от Эгона. Но повторяю: он на это не пойдет.

Зинн ударил ладонью по столу.

- Подожди с твоим заключением. Эгон настолько хорошо все знает, что лучше всякого другого может разоблачить эти затеи перед всем миром.

- Ты хочешь, чтобы он выступил?

- Да, с разоблачением, которое разорвалось бы на глазах всех народов с эффектом, в десять раз большим, чем самая страшная атомная бомба.

Несколько мгновений Рупп молча стоял перед Зинном, потом воскликнул:

- Я лопаюсь от зависти, что такая идея пришла не мне! Честное слово, вот бомба, которую надо сбросить как можно скорей, - правда!

- Не ожидая войны, - со смехом сказал Зинн и тут же увидел, как стало серьезным лицо молодого человека.

- А ты понимаешь, чего это может стоить доктору Швереру? - спросил Рупп.

- Я ничего не собираюсь от него скрывать.

Рупп задумался. Зинну пришлось переспросить:

- Что же ты думаешь?

И Рупп ответил так, словно предложение было сделано ему самому:

- Дело должно быть сделано.

- Может быть, ты с ним и переговоришь? - предложил Зинн.

- Мы с ним слишком большие друзья. А уж одного того, что ты пригласил бы его сюда, было бы достаточно, чтобы он поверил в серьезность дела. Он должен знать, что это нужно для блага Германии, "нам, немцам", как бывало говорил Лемке...

- Ты забыл о том, что сказал сам: в наши дни автор такого разоблачения рискует жизнью.

- А разве ты не рискнул бы?

- Ну, мы с тобой... Мы - члены партии.

- Почему ты думаешь, что мужество - наша монополия?

- Этот Шверер в прошлом...

- Я знаю, он заблуждался.

- И очень сильно!

- И все же Лемке доверял ему, - сказал Рупп. - И, на мой взгляд, Эгон, наконец, понял все до конца и хочет оставаться честным перед самим собой и перед своим народом.

- Этого достаточно, - решительно проговорил Зинн. - Приведи его. И как можно скорей.

- Я тебе говорю: он совсем неплохой человек. Только постарайся насчет... его безопасности... - Рупп посмотрел на часы. - Ты не забыл об открытии гимназии?

- Мне пора, - согласно кивнул Зинн. - Кажется, ведь небольшое дело открытие гимназии, в которую может послать своих детей самый бедный немец.

- Сколько их тебе еще предстоит открыть!

Рупп был уже в коридоре, когда за ним вдруг порывисто распахнулась дверь и Зинн крикнул:

- Эй, Рупп, погоди-ка! Я забыл показать тебе.

И, сияя радостью, он протянул телеграмму. Рупп прочел:

"Ура! У нас - сын. Здоровье Ренни отлично. Рудольф".

Рупп рассмеялся:

- Готов вместе с ним крикнуть "ура".

- Уж этот-то новый Цихауэр узнает, что такое счастье в Германии! уверенно проговорил Зинн.

- Пошли им привет и от меня! - крикнул Рупп, сбегая с лестницы.

- Через несколько дней поздравишь их сам тут, - прокричал вслед ему Зинн. - Руди уже выехал в Берлин.

- Тем лучше, тем лучше! А своего малыша они привезут, вероятно, в той самой огромной корзине, которую Ренни когда-то носила на спине?

Зинн рассмеялся:

- Это была, действительно, огромная корзина. Я как сейчас вижу Ренни Шенек, сгибающуюся под тяжестью ноши... И эти похороны в горах у Визенталя...

Шаги Руппа замерли далеко внизу.

Поток воспоминаний нахлынул на Зинна. Он стоял, опершись на перила, и глядел в глубокий провал лестничной клетки, как в пропасть, где перед его взором проходила длинная череда лиц и событий прошлого - такого близкого и вместе с тем уже такого безвозвратно далекого. К счастью, именно безвозвратно, навсегда ушедшего в прошлое, как в туман над ущельем Визенталя...

Когда через час Рупп подходил к подъезду Эгона Шверера, ему бросился в глаза автомобиль, на стекле которого виднелся пропуск, какой выдается для въезда из западных зон в советскую. Первой мыслью Руппа было: "Эрнст!" Он с беспокойством вошел в дом и сразу заметил, что там царит некоторый переполох. Раскрасневшаяся Эльза водила утюгом по тугому, как броня, пластрону крахмальной мужской сорочки.

- Доктор Шверер собирается куда-нибудь ехать? - спросил Рупп, стараясь сообразить, куда может ехать Эгон на американской машине. И вздохнул с облегчением, когда Эльза сказала:

- Он ведет Лили в гимназию, которая сегодня открывается.

- А этот автомобиль?

Эльза приложила палец к губам и глазами показала на неплотно притворенную дверь, за которой слышались голоса.

- Приехала из Франкфурта бабушка Эмма, - прошептала Эльза.

Из-за двери был отчетливо слышен голос генеральши Шверер:

- Отцу кто-то сказал такую глупость, будто ты намерен отдать нашу Лили в эту новую гимназию.

- Кто-то позаботился о том, чтоб сказать сущую правду, - ответил спокойный голос Эгона.

- В бесплатную школу?! Словно дочь нищего?

- Теперь тут все учатся бесплатно, мама, - все так же спокойно проговорил Эгон.

- Но отец этим очень обеспокоен, Эги, - взволнованно проговорила старуха. - Он очень обеспокоен. Ты видишь, я ехала всю ночь, чтобы...

В голосе Эгона зазвучала насмешка:

- Это очень трогательно, что американцы не пожалели несколько галлонов бензина ради такого маленького человечка, как моя Лили. Но вы истратили их бензин напрасно.

- Я тебя не понимаю.

- Лили поступает сегодня в школу, именно в эту школу.

- Там, наверно, царят здешние идеи, Эгон! - воскликнула фрау Эмма.

- Безусловно. - ответил Эгон. - Я и отдаю мою дочь туда потому, что не хочу, чтобы с нею произошло то, что случилось с ее отцом: только став седым, я понял, что значит быть немцем.

- Я тебя все еще не понимаю.

- И не поймете.

- Ты, что же, думаешь, что я не способна?..

- Я сам тоже когда-то не понимал многого и, вероятно, так и не понял бы, если бы не решился тогда... бежать.

- Боже мой!.. Не вспоминай об этом позоре!

- Только тогда, скрываясь в чужой стране и глядя оттуда на все, что происходило тут...

- Не смей, не смей! - крикнула старуха. - Это было позором. Для тебя, для нас всех... Я никогда не решалась сказать тебе, как назвал тебя отец, узнав о твоем бегстве из Германии!