Закат и падение Римской Империи. Том 2 - Эдвард Гиббон

Преследование Афанасия и стольких почтенных епископов, пострадавших за истину или по меньшей мере за чистоту своей совести, возбуждало справедливое негодование и неудовольствие во всех христианах, кроме тех, которые были слепо преданы арианской партии. Верующие сожалели об утрате своих достойных пастырей, изгнание которых обыкновенно сопровождалось вступлением в епископскую должность какого-нибудь самозванца; они громко жаловались на неуважение к их избирательным правам и на то, что их заставляли повиноваться наемным узурпаторам, личность которых была им незнакома, а принципы которых не внушали им доверия. Католики могли двумя способами доказывать, что они непричастны виновности и ереси своих церковных правителей, — публичным заявлением своего разномыслия или устранением себя от всяких с ним сношений. Первый из этих способов был придуман в Антиохии и практиковался там с таким успехом, что скоро распространился по всему христианскому миру. Славословие, или священный гимн, воспевающий славу Троицы, доступен для очень деликатных, но существенно важных модуляций голоса, так что сущность православного или еретического догмата может быть выражена различием между разделительной и соединительной частицами речи. Два благочестивых и предприимчивых мирянина, преданных Никейскому символу веры, Флавиан и Диодор, ввели в публичное богослужение поочередные ответы хора и более правильное пение псалмов. Под их руководством вышли из соседних степей массы монахов, в Антиохийском соборе появились хорошо обученные певчие, слава Отца и Сына и Святого Духа была торжественно воспета целым хором, и католики стали оскорблять чистотою своего учения арианского прелата, незаконным образом воссевшего на епископском престоле почтенного Евстафия.

То же самое усердие, которым вдохновлялось это пение, заставляло самых добросовестных членов православной партии составлять отдельные общества, которые управлялись пресвитерами до тех пор, пока смерть их изгнанного епископа дозволяла им приступить к избранию и посвящению нового верховного пастыря. Происходившие при дворе перевороты увеличивали число претендентов, и в царствование Констанция нередко случалось, что духовную власть над одним и тем же городом оспаривали друг у друга два, три и даже четыре епископа, юрисдикция которых признавалась только их приверженцами и которые попеременно то утрачивали, то снова приобретали временную власть над церковью. Злоупотребления христианства внесли в римское управление новые поводы для тирании и мятежа; узы гражданского общества были разорваны яростью религиозных партий, а те незнатные граждане, которые могли с равнодушием смотреть на попеременное возвышение и падение императоров, воображали и узнавали на опыте, что их собственная жизнь и их состояние были тесно связаны с интересами популярного пастыря. Пример двух столиц, Рима и Константинополя, может дать нам понятие о том, каково было положение империи и каково было общее направление умов в царствование сыновей Константина.

I. Пока римские первосвященники держались своего ранга и своих принципов, их охраняла горячая привязанность великого народа и они могли с презрением относиться к просьбам, угрозам и милостям еретического монарха. Когда евнухи втайне присудили Либерия к ссылке, основательные опасения мятежа заставили их принять самые большие предосторожности при приведении этого приговора в исполнение. Столица была окружена со всех сторон, и префекту было приказано арестовать епископа или с помощью какой-нибудь хитрости, или вооруженной силой. Это приказание было исполнено, и Либерий был с большим трудом выпровожден в полночь из города, прежде нежели изумление римлян успело перейти в ярость. Лишь только они узнали о ссылке Либерия во Фракию, было созвано общее собрание, и римское духовенство обязалось публичной торжественной клятвой никогда не отрекаться от своего епископа и никогда не признавать узурпатора Феликса, который, благодаря влиянию евнухов, был неправильно избран и посвящен внутри стен неосвященного здания. Через два года после того их благочестивое упорство оставалось во всей своей силе, и, когда Констанций посетил Рим, ему пришлось выслушивать неотступные просьбы народа, который из всех остатков своей древней свободы сохранил лишь право обращаться к своему монарху с фамильярной смелостью. Жены многих сенаторов и самых уважаемых граждан сначала упрашивали своих мужей ходатайствовать за Либерия, а потом послушались совета взять на самих себя поручение, которое в их руках было бы менее опасно и могло бы скорее привести к успеху. Император вежливо принял этих депутатов женского пола, выказывавших свое богатство и достоинство в великолепии своих туалетов и украшений; он был поражен их непреклонной решимостью следовать за любимым пастырем до самых отдаленных уголков земного шара и согласился на то, чтоб два епископа, Либерий и Феликс, управляли в мире каждый своею конгрегацией. Но понятия о религиозной терпимости были до такой степени несогласны с обычаями и убеждениями того времени, что, когда ответ Констанция был публично прочтен в римском цирке, столь благоразумный проект примирения был отвергнут с презрением и насмешками. Страстное увлечение, воодушевлявшее зрителей в окончательный момент конской скачки, направилось на иной предмет, и цирк огласился возгласами многих тысяч людей, неоднократно повторявших: один Бог, один Христос, один епископ. Усердие римского населения к делу Либерия не ограничилось одними словами: опасное и кровавое восстание, вспыхнувшее в его среде вскоре после отъезда Констанция, заставило этого государя принять изъявления покорности от изгнанного прелата и возвратить ему нераздельную духовную власть над столицей. После безуспешных попыток к сопротивлению его соперник был выгнан из города усилиями оппозиционной партии и с дозволения императора; приверженцев Феликса бесчеловечно умерщвляли в улицах, в публичных местах, в банях и даже в церквах, и с возвращением христианского епископа Рим принял такой внешний вид, который напоминал отвратительные сцены кровопролитий Мария и проскрипций Суллы.

II.Несмотря на то что число христиан быстро возрастало в царствование императоров из рода Флавиев, и в Риме, и в Александрии, и в других больших городах империи все еще существовала сильная и влиятельная партия неверующих, завидовавших благосостоянию церкви и осмеивавших даже на своих театрах ее богословские споры. Один Константинополь пользовался тем преимуществом, что он и возник и вырос в лоне христианской веры. Столица востока никогда не была запятнана поклонением идолам, а ее население глубоко впитало в себя и мнения, и добродетели, и страсти, отличавшие христиан того времени от остального человечества. После смерти Александра епископский престол сделался предметом спора между Павлом и Македонием. По своему усердию и по своим дарованиям они оба были достойны того высокого звания, на которое заявляли свои притязания, и если нравственность Македония была более безупречна, зато его соперник имел то преимущество, что был избран ранее и держался более православной доктрины. Непоколебимая привязанность Павла к Никейскому символу веры, доставившая ему в календаре место наряду со святьми и мучениками, навлекла на него ненависть ариан. В течение четырнадцати лет он был пять раз низвергаем со своего трона, в обладание которым он снова вступал чаще вследствие народных восстаний, чем с разрешения своего государя; а власть Македония могла упрочиться лишь вследствие смерти его соперника. Несчастного Павла влекли в оковах из песчаных степей Месопотамии до самых безлюдных местностей Тавра; его заключили в мрачную и тесную темницу, оставили шесть дней без всякой пищи и наконец задушили по приказанию Филиппа, одного из главных министров императора Констанция. Первая кровь, запятнавшая новую столицу, была пролита во время этой церковной борьбы, и много граждан погибло с обеих сторон во время свирепых и упорных народных восстаний. Поручение исполнить приговор об изгнании Павла было возложено на главного начальника кавалерии Гермогена, но оно оказалось гибельным для него самого. Католики восстали на защиту своего епископа; они сожгли дворец Гермогена и тащили этого высшего военного сановника империи за ноги по улицам Константинополя; а когда он испустил дух, они подвергли его труп самым непристойным оскорблениям. Участь Гермогена научила преторианского префекта Филиппа действовать в подобных случаях более осмотрительно. Он в самых любезных и почтительных выражениях пригласил Павла прибыть на минеральные воды в Зевксипп, откуда было устроено тайное сообщение с дворцом и с морем. Павел был посажен на корабль, который стоял наготове у садовой лестницы и который немедленно отплыл, так что жители Константинополя еще ничего не знали об этом предумышленном святотатстве, в то время как их епископ уже был на пути к Фессалонике.