Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

— Мне было бы гораздо спокойнее, если бы ты взял Дикарку с собой на «Лорейн».

Я предлагал ей, но она так боится воды, что отказалась плыть на катере. И, кажется, вы обещали больше не называть ее Дикаркой.

Хемингуэй пожал плечами. Подведя шлюпку к пристани, он завел любезную беседу со стариком, а я тем временем снял с катера тент, спрятал «браунинг», не снимая с него плащей, убрал подальше ящик с патронами, проверил насос и шланг для перекачивания горючего из запасных бочек и отвязал кормовой конец.

Хемингуэй снял с тумбы петлю носового каната и выпрямился, глядя на меня. На нем была старая расстегнутая спереди охотничья рубашка с закатанными рукавами. Его предплечья и грудь лоснились от пота. Он казался загорелым дочерна.

— Что ты сказал девчонке об этом путешествии? — спросил он.

— Ничего. Только предложил плыть с нами.

Писатель кивнул.

— У меня на «Пилар» две брезентовые палатки. Когда мы доберемся до Конфитеса, Грегорио поставит их, и Мария с мальчиками укроются внутри, пока Волфер и остальные будут заниматься... научными изысканиями.

Я кивнул и посмотрел на «Пилар». Парусина, ограждавшая ходовой мостик до уровня пояса, была скатана в рулон, а на ее месте красовались две широкие доски с надписью двадцатисантиметровыми буквами: «МУЗЕЙ ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ».

— Не давайте Саксону заснуть, — сказал я. Морской пехотинец имел привычку клевать носом в раскаленной радиорубке, и мне не хотелось, чтобы он пропустил передачи.

— Ага. — Хемингуэй прищурился и посмотрел на восток.

В небе по-прежнему не было ни облачка. — Завтра утром мы отправим Волфера и остальных искать подлодки к северо-востоку от Конфитеса. Им ни к чему встречаться с «настоящей» субмариной.

Я невольно улыбнулся.

Хемингуэй бросил мне свернутый канат.

— Не сломай катер Тома, Лукас, — велел он и отправился к «Крошке Киду».

Я вывел «Лорейн» из бухты на умеренной скорости и, оказавшись за мысом, лег на восточный курс. Хемингуэй был уже на полпути к «Пилар». Патрик, Грегори и Мария помахали мне с кормы яхты. Я чуть приоткрыл дроссельные заслонки, и «Лорейн» поднялась над водой. Эти трое больше всего напоминали загорелых детишек, радующихся морской прогулке.

Лейтенант-кубинец и его люди обрадовались тому, что проведут нынешний вечер в компании, но появление женщины на острове смутило их. Пока Фуэнтес и остальные ставили старые охотничьи палатки, они скрылись в бараке, а когда появились вновь, на них по-прежнему были лохмотья, зато самые лучшие и чистые. Мария разговорилась с ними на пулеметном кубинском диалекте, а мы тем временем перенесли на берег коробки с провизией и кухонными принадлежностями.

За минувшую неделю лейтенант не заметил ничего подозрительного и видел лишь несколько лодок-плоскодонок. Из Гуантанамо передали по радио, что три дня назад пост береговой охраны обстрелял к западу от Камагуэя подводную лодку, и лейтенант поднял своих людей по тревоге, объявив Кейо Конфитес угрожаемой зоной, но этим все и ограничилось. Хемингуэй поблагодарил его и солдат за бдительность при несении службы и пригласил к ужину.

После заката, когда ветер отнес к юго-западу самые большие тучи москитов, Фуэнтес разложил огромный костер и начал поджаривать на углях куски мяса и запекать картофель.

У нас было в достатке свежей зелени, и на сей раз Гест не забыл взять пиво. На десерт Фуэнтес испек лаймовый пирог, и после того, как с ним было покончено, каждый получил бутылочку виски, даже мальчики и Мария. В полночь кубинцы отправились спать, но мы еще около часа сидели и лежали на бревнах плавника, разглядывая искры, которые поднимались от костра и плыли среди созвездий, и беседовали о войне и подводных лодках. Когда мы говорили по-английски, на лице Марии отражалось непонимание, но она не переставала улыбаться и, по всей видимости, от души наслаждалась происходящим.

— Когда настанет утро, — сказал Хемингуэй Волферу и Пэтчи, — вы отправитесь на «Пилар» к Мегано де Казигуа.

Смотрите в оба, ищите подводные лодки, а Саксон пусть не снимает наушников и ловит передачи субмарин, предназначенные для «Южного креста» и агентов на Кубе. Сегодня он поймал лишь несколько немецких фраз откуда-то с севера.

— Я надеялся увидеть «Южный крест» по пути сюда, — сказал Гест. — Когда его заметили в последний раз, он шел в этом направлении.

— Может быть, вы увидите его завтра, — отозвался Хемингуэй. — Если он вам попадется, идите за ним следом, не стесняйтесь.

— А если на нем плывет сеньорита Хельга? — спросил Пэтчи, салютуя нам бутылочкой виски.

— Не стесняйся и трахни ее вместо меня, — сказал Хемингуэй и тут же умолк, словно провинившийся мальчишка. Он посмотрел на девушку, но, по всей видимости, запас английских слов Марии не включал в себя основные термины ее профессии.

— Как бы то ни было, — продолжал писатель, — мы с Лукасом отправимся на красотке Тома Шелвина мимо Пуэрто де Нуэвитос за Кейо Сабинал и осмотрим тамошние реки и протоки, нанесем район на карту и поищем места, пригодные для заправочных баз.

Фуэнтес потер подбородок.

— Странно, что сеньор Шелвин дал вам свой катер для такого дела.

— Том такой же искатель приключений, что и мы, — сказал Хемингуэй, — и был рад оказать мне эту услугу. — Он посмотрел на Геста поверх угасающего костра. — Волфер, обеспечь мальчиков и Марию припасами на завтрашний день и всем необходимым для рыбалки с острогами.

Гест кивнул.

— Я оставлю им «Крошку Кида», а лейтенант обещал присмотреть за ребятишками до нашего возвращения вечером.

— Мы с Лукасом разобьем лагерь где-нибудь у Пуэрто Тарафа, — солгал Хемингуэй. — Увидимся утром в пятницу. Не отправляйтесь в патруль до тех пор, пока мы не вернемся.

«Если вернемся», — подумал я.

Мы двинулись в путь до восхода. Хемингуэй заглянул в палатку к спящим сыновьям, и мы поплыли на «Крошке Киде» к «Пилар» и «Лорейн», стоявшим на якоре. Утро было ветреное и на редкость холодное для нынешнего лета. Накануне вечером Фуэнтес долго возился с «Пилар», и только бросив носовой и два кормовых якоря, уверился, что утренний ветер не тронет ее с места. «Лорейн» же колыхалась и подпрыгивала на своем единственном якоре, будто собака, рвущаяся с поводка.

Хемингуэй встал за штурвал и вывел катер в открытое море. На нем была та же охотничья рубашка, что вчера, а свою кепку с длинным козырьком он надвинул на самые глаза. Он держал малые обороты, чтобы не разбудить мальчиков. Когда мы шли мимо «Пилар», на палубу вышел Фуэнтес и отдал хозяину честь, приложив к виску два пальца. Хемингуэй ответил на приветствие, и, как только мы оказались по ту сторону рифа и врезались в высокие волны, двигатель громко взревел.

Писатель посмотрел на компас, положил катер на курс 100 градусов и опустил запястье на штурвал.

— Мы взяли все, что нужно? — спросил он.

— Да. — Ночью, пока все доедали ужин, я побывал на «Лорейн» и проверил груз. Все было на месте.

— Нет, не все, — сказал Хемингуэй.

— Что же мы забыли?

Хемингуэй оглянулся на корму, сунул руку в нагрудный .карман рубашки, вынул оттуда две короткие толстые пробки и протянул мне одну из них. Я вскинул брови.

— Затычки для задниц, — сказал он и повернулся к солнцу, встававшему из-за горизонта.

Мы двигались к востоку архипелага Камагуэй по самому краю Гольфстрима, так, чтобы земля была едва видна на горизонте. Ветер и волнение оставались достаточно сильными, но солнце проникало сквозь разрывы в облаках, и день был очень жарким. Перед поворотом на юго-запад к Бахия Манати и Пойнт Рома я вынул из водонепроницаемого чехла бинокль и оглядел северный горизонт.

— Что ты там выискиваешь, Лукас?

— "Keyo Cedro Perdido".

Хемингуэй фыркнул.

— Ты верно определил направление, но неудачно выбрал момент. Сейчас время самого высокого прилива. Остров Потерянной свиньи ушел под воду. Все из-за этого маленького мерзкого рифа.

— Да, — сказал я. — Именно в этом я и хотел убедиться.

Хемингуэй положил катер на курс 160 градусов, и набегающие волны начали бить нам в корму и левый борт. При меньшей тяге мы ощутили бы тошнотворную качку, но Хемингуэй открыл дроссельные заслонки ровно настолько, чтобы «Лорейн» рассекала волны, не тратя слишком много горючего.

Как только мы покинули голубые воды Гольфстрима, я посмотрел на север. Где-то там, на перископной глубине, сотни мужчин теснятся в холодных длинных отсеках, пропитанных сыростью и вонью пота, солярки, кислой капусты и грязных носков. Они провели в темноте многие недели, их кости и черепа сотрясает непрерывная вибрация машин и клапанов, двигающих лодку, их кожа зудит после долгих дней без мыла и бритвы, уши уже не замечают стонов и скрипа стального корпуса под давлением воды. Они проводят дни напролет в ледяных глубинах, всплывая лишь по ночам, чтобы подзарядить аккумуляторы и глотнуть свежего воздуха. Только капитану и старшему помощнику позволено смотреть в перископ, чтобы определиться по береговым ориентирам или сблизиться с жертвой. Остальные слушают и в молчании ждут приказов — занять места по боевому расписанию, выпустить торпеды — и потом опять ждут характерных звуков взрыва и треска корпуса тонущего торгового корабля. А потом опять ждут взрывов глубинных бомб, которые могут потопить их самих.