Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

одним недооцененным риском. Он и не думал, что его собственный успех может создать особую незащищенность. Хотя Long-Term окружил себя секретностью, совершая торги через многочисленных брокеров, чтобы никто из них не мог понять конечных ставок, армия имитаторов воссоздала по кусочкам большую часть его стратегии. В итоге крупный портфель LTCM зеркально отражался еще большим суперпортфелем, созданным его учениками, а это значило, что торги LTCM были чудовищно переполнены желающими поучаствовать37. К весне 1998 года каждый банк или хедж-фонд, который мог бы купить позиции LTCM, уже последовал примеру Меривезера и купил их; если торги начинали идти не так и Меривезеру нужно было отступить, ему некому было бы продавать. Более того, хитрые игроки на Уоллстрит понимали происходящее. С одной стороны, не осталось никого, кто мог бы купить позиции LTCM, поэтому подняться они не могли. С другой стороны, удар, вынуждающий специалистов арбитража продавать, привел к стремительному коллапсу портфеля LTCM. «Центральный банк непостоянства» был действительно как центральный банк. Его торговля предоставляла хищникам стопроцентный выигрыш, и как только они это осознают, игра заканчивается.

В затруднительном положении LTCM была горькая ирония. За первые четыре года своей короткой жизни он зарабатывал миллиарды, торгуя против оппонентов, чье поведение диктовалось институциональными директивами в противовес оценкам рынка. Но теперь, когда арбитражная армия лишилась капитала, Long-Term стал жертвой именно такого институционального императива — банки и брокерские отделы изымали кредиты, превращая арбитражные группы в вынужденных продавцов. Для трейдера-хищника лучшим призом в этих обстоятельствах было сыграть на понижение чего-либо, чем мог владеть Long-Term. Меривезер хмуро заметил, что торги LTCM, о которых не знали на Уолл-стрит, пришли в норму после пятничного шока от российского дефолта; но именно те торги, о которых знали, продолжали терять деньги. Спред между рискованными облигациями и надежными казначейскими бумагами все увеличивался, и премия между акциями Royal Dutch и Shell Transport скакнула с 8 до 17 %, несмотря на отсутствие какой-либо фундаментальной причины, почему так происходит. «Уже не казалось, что люди ликвидируют позиции, схожие с нашими, — вспоминает один из членов команды Меривезера, — вдруг случилось так, что они ликвидировали наши позиции»38.

Тот август 1998 года оказался одним из самых жестоких за всю историю хедж-фондов. Ко Дню труда три из четырех фондов потеряли деньги. Меривезер с партнерами лишились 44 % своего капитала, или 1,9 миллиарда долларов39. Их расчеты говорили, что такая потеря может случиться раз за всю жизнь вселенной. Но это все равно произошло.

В конце месяца Меривезер позвонил Вини Маттоне, старому другу из Bear Stearns.

«Как вы?» — сразу спросил Маттоне.

«Меньше вполовину», — ответил Меривезер.

«Вам конец», — спокойно заявил Маттоне.

«Что ты такое говоришь? — возразил Меривезер, — у нас все еще есть 2 миллиарда. У нас есть половина — у нас есть Сорос».

«Когда вы теряете половину, люди подумают, что вы все равно пойдете на дно, — сказал Маттоне, — они будут толкать рынок против вас»40.

В поиске денежного вливания Меривезер обзвонил Merrill Lynch, UBS и Deutsche Bank. Никто 500 миллионов не давал, и предложение Сороса растворилось в воздухе.

В ПИСЬМЕ ИНВЕСТОРАМ ОТ 2 СЕНТЯБРЯ МЕРИВЕЗЕР отчитался по потерям LTCM. Он вновь подчеркнул свою веру в арбитраж, оптимистично написав об «этом необыкновенно привлекательном стечении обстоятельств». Но никто на это не купился. Утечка по письму случилась раньше, чем был отправлен последний факс с копией, и на следующий день газета Wall Street Journal на первой странице выдала историю с детализацией потерь Меривезера. Теперь весь мир знал, что часы Long-Term тикают, и каждый игрок на Уолл-стрит начал торговать против него41. Большинство «мусорных» облигаций резко выросли в начале сентября, но облигации, которыми владел именно LTCM, оставались на мели. У Long-Term были скромные позиции по ураганным облигациям, ценным бумагам, позволяющим страховщикам продавать риск урагана; в тот день, когда произошла утечка по письму Меривезера, эти облигации упали на 20 %, хотя вероятность и издержки по ураганам совершенно не изменились42. В Европе разница между государственными облигациями и рыночными процентными ставками увеличилась в Великобритании и уменьшилась в Германии без каких-либо фундаментальных причин, кроме той, что Long-Term ставил на противоположное. «Теперь уже дело не в рынке, а в вас, — сказал Меривезеру главный консультант Джим Рикарде, — Если вы идете на повышение, они понижают. Если вы понижаете, они повышают»43.

13 сентября Меривезер обратился к Джону Корзину из Goldman Sachs. Ему нужна была помощь в изыскании двух миллиардов долларов, суммы, необходимой теперь Long-Term, чтобы избежать банкротства. Корзин сказал да, но назвал невероятную цену. В обмен на один миллиард долларов от Goldman плюс обещание найти где-нибудь дополнительный миллиард Goldman потребовал половину управляющей компании LTCM, полный доступ к стратегиям фонда и право налагать ограничения на позиции фонда. Более того, сделка могла состояться, только если Goldman найдет деньги, a Long-Term выдержит детальную проверку своего портфеля. Эти условия означали, что Goldman окажется в выигрыше в любом случае. Либо он получит половину Long-Term по выгодной цене, либо получит право инспектировать торговые книги фонда, не платя ничего за информацию, которая может стоить миллионы. Тщательный аудит перед сделкой позволит экспертам Goldman точно понять, чем владеет Long-Term и какие именно торги накроются, если кончина фонда спровоцирует демпинг холдингов.

Long-Term понимал, что подставляет себя, но у него не было выбора. Джим Рикарде попытался подписать с инспекционной командой Goldman соглашение о неразглашении; его в резкой форме проинформировали, что Goldman ничего подписывать не будет44. По словам Рикардса, инспекторы Goldman подключили к сети LTCM мощный лэптоп и загрузили себе все детали по его позициям. Goldman это отрицает, но очень скоро отдел собственной торговли банка продавал позиции, напоминающие позиции LTCM, кормясь за счет Long-Term, как гиена кормится за счет попавшей в капкан, но все еще живой антилопы. Фирма сделала только одну правомочную попытку защитить свои намерения. Один трейдер Goldman в Лондоне сказал: «Если вы думаете, что горилла должна продавать, конечно, вы захотите продать первым. Мы четко понимаем, где черта; ничего нелегального в этом нет». Сам Корзин признавал возможность того, что «действия Goldman на рынках могли повредить LTCM. Мы должны были защищать собственные позиции. За это я извиняться не собираюсь»45. Goldman защищался тем, что привилегированная осведомленность о «кухне» LTCM не влияла на их продажи и что инспекторы, посещавшие Long-Term, были отделены от трейдеров, управляющих собственным капиталом Goldman внутренними стенами. Подтверждения