Русская литература для всех. От «Слова о полку Игореве» до Лермонтова - Игорь Николаевич Сухих

Странная комедия: странствия во времени

Сюжет грибоедовской комедии завершен, но финал ее открыт и провоцирует новые вопросы. Где найдет Чацкий уголок оскорбленному чувству? Что произойдет с ним через несколько месяцев, когда российская история в очередной раз переломится? Удастся ли продолжить карьеру Молчалину? Как сложится судьба Софьи? Выполнит ли Фамусов свою угрозу отправить дочь «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов»? И какую партию теперь он станет искать для нее? В конце концов, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна» о скандале, случившемся в фамусовском доме?

Читательские вопросы к художественному произведению обычно остаются без ответа: автор сказал все, что он хотел сказать. Но другой писатель, художник, может «присвоить» чужих персонажей и начать с ними собственную игру.

Грибоедовская драма вызвала несколько литературных продолжений, авторы которых домысливали судьбы героев. Поэтесса и светская женщина Е. П. Растопчина сочинила комедию «Возврат Чацкого в Москву, или Встреча знакомых лиц после двадцатипятилетней разлуки» (1856, опубликована в 1865 г.). В ней Софья выходит замуж за губернатора Скалозуба. Молчалин становится действительным статским советником (чин четвертого класса, равный военному генерал-майору), по-прежнему покровительствуемым Фамусовым, который заигрывает с его женой, а Лиза нянчит молчалинских детей.

Гораздо серьезнее переписал и глубже истолковал судьбы героев «Горя от ума» М. Е. Салтыков-Щедрин в цикле с грибоедовским же заглавием «В среде умеренности и аккуратности» (1874–1877).

Первая часть цикла называется «Господа Молчалины». Особенность нового облика грибоедовского героя Салтыков передает в короткой истории-анекдоте:

«Я видел однажды Молчалина, который, возвратившись домой с обагренными бессознательным преступлением руками, преспокойно принялся этими самыми руками разрезывать пирог с капустой.

– Алексей Степаныч! – воскликнул я в ужасе, – вспомните, ведь у вас руки…

– Я вымыл-с, – ответил он мне совсем просто, доканчивая разрезывать пирог…»

Сатирик объясняет характер Молчалина с позиций, близких грибоедовским: «Вот каковы эти „и другие“, эти чистые сердцем, эти довольствующиеся малым Молчалины, которых игнорирует история, над благодушием которых умиляются современники… ‹…› Дело в том, что Молчалины не инициаторы, а только исполнители, не знающие собственных внушений. ‹…› „Изба моя с краю, ничего не знаю“ – вот девиз каждого Молчалина. И чем ярче горит этот девиз на лбу его, тем прочнее и защищеннее делается его существование» (гл. 1).

Однако в развитии салтыковского сюжета Молчалин предстает фигурой сложной, даже трагической. Осторожного, всячески избегающего конфликтов героя все-таки настигнет история и постигнет возмездие. В конце цикла Салтыков предсказывает, что «настоящую казнь» господам Молчалиным принесут дети, которые откажутся от образа жизни и заветов отцов и выберут путь борьбы, путь не Молчалина, а Чацкого. Названный в честь Фамусова сын Молчалина Павел, возможно, станет революционером-народником и окажется в тюрьме или на каторге (здесь Салтыков-Щедрин использует реалии своего времени).

Зато к Чацкому Салтыков-Щедрин беспощаден, продолжая его судьбу уже не в драматическом, а сатирическом духе (причем о нем рассказывает как раз Молчалин). «Сам Александр Андреевич впоследствии сознался, что погорячился немного. Ведь он таки женился на Софье-то Павловне, да и как еще доволен-то был!»

Чацкий становится директором департамента «Государственных Умопомрачений», потом его сменяет в этой должности Репетилов. Загорецкий, подчиненный и родственник Чацкого, после его смерти начинает оспаривать завещание: «Вот видишь ли, Александр-то Андреич хоть и умный был, а тоже простыня-человек. Всю жизнь он мучился, как бы Софья Павловна, по смерти его, на бобах не осталась, – ну и распорядился так: все имение ей в пожизненное владение отдал, а уж по ее смерти оно должно в его род поступить, то есть к Антону Антонычу. Только вот в чем беда: сам-то он законов не знал, да и с адвокатами не посоветовался. Ну и написал он в завещании-то: „а имение мое родовое предоставляю другу моему Сонечке по смерть ее“… Теперь Загорецкий-то и спрашивает: какой такой „мой друг Сонечка“?» (гл. 3).

Можно по-разному объяснять салтыковское отношение к Чацкому, однако истоки такой парадоксальной трансформации обнаруживаются в сложности созданного Грибоедовым характера.

Но чаще русская литература не продолжала сюжет «Горя от ума», а использовала грибоедовские образы. Как ранее – фонвизинские, как позднее – гоголевские, они быстро стали нарицательными, вечными, знакомыми «формулами» русской культуры, существующими под другими именами.

«От грибоедовских типов пойдут, постепенно вырождаясь, гоголевские, тургеневские, гончаровские, – замечал критик. – Разве Фамусов в миниатюре не повторен в образе Сквозника-Дмухановского? Молчалин разве не представляет прямого предка Чичикова? Скалозуб со временем превратится в Собакевича, а Репетилов в Хлестакова. Благородный Чацкий повторится в некоторой мере в Евгении Онегине, Печорине и особенно в Рудине, а Платон Михайлович в Тентетникове ‹герой второго тома «Мертвых душ»› или Илье Ильиче Обломове» (М. О. Меньшиков. «Оскорбленный гений»).

«Горе от ума» использовалось в культурном быту в самых неожиданных ситуациях. Долгое время театральные труппы в провинциальной России набирались с учетом грибоедовской пьесы. Если среди актеров хорошо «расходились», распределялись все роли, значит с таким составом можно было сыграть почти весь театральный репертуар.

Даже в начале XXI века журналисты рассуждали о выборах президента России, сравнивая кандидатов с грибоедовскими персонажами: «слишком умный» Чацкий не понравится народу, говорливый и развязный Репетилов тоже не вызовет симпатий, а вот «умеренный и аккуратный» Молчалин привлечет многих, потому что в его молчаливости и загадочности каждый человек предполагает собственные мысли и желания.

Драматургический XIX век начинается «Горем от ума». Дом Фамусова расширяется до пределов «грибоедовской Москвы» (так называлась книга М. О. Гершензона), которая становится картиной русской жизни на одном из важнейших исторических переломов. Скандал в фамусовском доме предвещает исторический разрыв, который растянулся почти на все XIX столетие.

Через восемьдесят лет историко-культурный сюжет завершится: обитатели другой дворянской усадьбы, правда уже не московской, а провинциальной, покинут свое имение и проданный за долги дом-старичок. Чеховский «Вишневый сад» окончит XIX век и начнет век двадцатый.

Александр Сергеевич Пушкин

(1799–1837)

Лицей как дом: нам целый мир чужбина

Александр Сергеевич Пушкин родился в Москве 26 мая (6 июня) 1799 года в семье незаурядной. Предки отца, отставного чиновника Сергея Львовича Пушкина, были родовитыми дворянами, игравшими существенную роль в русской истории. Несколько Пушкиных принимали участие в возведении на трон династии Романовых. «Родов дряхлеющих обломок / (И по несчастью не один), / Бояр старинных я потомок ‹…› Водились Пушкины с царями; / Из них был славен не один», – гордо утверждал Пушкин в «Моей родословной» (1830).

Мать, Надежда Осиповна, урожденная Ганнибал, – внучка знаменитого сподвижника Петра I, эфиопа Абрама Петровича Ганнибала, который станет главным героем так и не оконченного пушкинского романа «Арап Петра Великого».

Но «преданья русского семейства», свою