Последний койот - Майкл Коннелли

– Только с одной.

– И что же ты ей сказал?

– Достаточно, чтобы вы не могли спустить это дело на тормозах.

– Босх, я не...

Ирвинг не закончил фразы, и в трубке повисло молчание, которое первым нарушил Босх.

– Вы собираетесь скрывать это дело от общественности, не так ли? Сунуть его в бак для мусора, куда убийца когда-то сунул мою мать? Получается, что ее смерть по-прежнему никому не важна и ничего не значит. Так, что ли?

– Ты не понимаешь, о чем говоришь...

Босх сел на постели. Он был зол как черт. Но едва дал волю эмоциям, как почувствовал дурноту. Он прикрыл глаза и переждал приступ.

– Почему бы в таком случае вам, шеф, не раскрыть мне глаза на происходящее? Похоже, это ваши люди не понимают, о чем говорят. По городу ходят слухи, что между смертью Конклина и Миттеля нет, возможно, никакой связи. А Джонатан Воуг? О нем вообще нигде не упоминается. А между тем этот, с позволения сказать, механик в синем комбинезоне выбросил из окна Конклина и собирался закопать меня! Кроме того, он один из тех, кто прикончил Паундса. Но несмотря на это, ваши люди хранят по его поводу мертвое молчание. Или это какая-нибудь тонкая игра, о которой я не имею представления? Коли так, шеф, просветите меня на сей счет. О'кей?

– Выслушай меня, Босх. И очень внимательно. На кого, по-твоему, работал Миттель?

– Этого я не знаю, но мне все равно.

– Миттель представлял интересы группы очень могущественных людей. Возможно, самых могущественных в этом штате и даже во всей стране. А кроме того, интересы...

– Да плевать я на это хотел!

– ...интересы большинства членов городского совета.

– И что с того? На что вы намекаете? На то, что в это дело вовлечены городской совет, губернатор и ряд сенаторов? И вы, стало быть, прикрываете их задницы?

– Босх! Может, ты наконец успокоишься и вернешься к реальности? Послушай только, что ты несешь! Конечно же, я не имел в виду ничего подобного. Просто пытаюсь тебе объяснить, что если ты собираешься замарать имя Миттеля, то тем самым скомпрометируешь множество могущественных людей, которые или пользовались его услугами, или ассоциировались с ним в глазах общественности. Все это может бумерангом больно ударить по управлению. По мне, по тебе – по всем нам. Причем во многих отношениях...

«Вот оно что», – подумал Босх. Прагматик Ирвинг – возможно, вкупе с начальником полиции и другими крупными шишками из своего ведомства – решил оградить себя и управление от последствий скандала, который последует, если правда по этому делу всплывет на поверхность. Признаться, от этого граничившего с цинизмом прагматизма очень дурно пахло – как от бочки с гнилой капустой. Босха охватили горечь и разочарование. Накрыли его, словно волной, и бороться с ними почти уже не было сил.

– Значит, спуская это дело на тормозах, вы – тоже во многих отношениях – помогаете этим людям? Я не сомневаюсь, что вы и начальник управления все утро провели у телефона, объясняя все это упомянутым могущественным господам. За что они будут до гроба обязаны и вам лично, и управлению в целом. Что и говорить, шеф, очень выгодная сделка. Прямо-таки великолепная. При таком раскладе не имеет уже существенного значения, что правде в ней места не нашлось, не так ли?

– Босх, перезвони этой репортерше и скажи, что от удара по голове у тебя в мозгу все помутилось и ты...

– Нет! Я не стану никому перезванивать. Кроме того, уже слишком поздно. Я все ей рассказал.

– Нет, не все. Эта история, без купюр, компрометирует и тебя самого, не так ли?

Все так. Выходит, Ирвинг обо всем знал. Или с самого начала, или, будучи умным человеком, догадался, что Босх, расследуя это дело, воспользовался именем Паундса, а следовательно, ответствен за его смерть. И это знание в настоящий момент являлось его главным оружием против Босха.

– Если я не смогу удержать это дело в определенных границах, – добавил Ирвинг, – мне, возможно, придется привлечь тебя к ответственности.

– Меня это мало заботит, – тихо сказал Босх. – Вы можете делать со мной все, что угодно, но это дело выйдет-таки на свет, шеф. Та правда, которая в нем заключена.

– Но правда ли это? Вернее, вся ли это правда? Я лично сомневаюсь. Да и ты в глубине души тоже. Всей правды мы не узнаем никогда.

Ирвинг замолчал. Босх ждал, что последует продолжение и шеф скажет что-нибудь еще, однако этого не произошло. Молчание затянулось, и Босх повесил трубку. Потом отключил телефон, устроился поудобнее на постели, закрыл глаза и заснул.

Босх проснулся в шесть утра со смутными воспоминаниями о том, что медсестры неоднократно его будили: вечером – чтобы накормить невкусным ужином, а ночью – чтобы сделать укол и измерить температуру. Голова была тяжелая, как чугунный котел, но не болела. Осторожно потрогав рану, он обнаружил, что она потеряла болезненную чувствительность. Поднявшись с постели, он сделал несколько кругов по комнате и решил, что вестибулярный аппарат в общем и целом пришел в норму. По крайней мере ни дурноты, ни головокружения он не испытывал. Хотя висевшее в ванной комнате зеркало отразило прежнюю запойную красноту его глаз и фиолетово-багровую расцветку подглазий, реакция зрачков на свет, по мнению Босха, у него выровнялась. А значит, пора убираться из госпиталя. Не откладывая дела в долгий ящик, он быстро оделся и вышел из палаты, зажав под мышкой портфель и перекинув через плечо грязное, измазанное кровью пальто.

Подойдя к находившемуся рядом с сестринским постом лифту, он нажал на кнопку вызова. Расположившаяся на посту медсестра с любопытством на него поглядывала. Похоже, она его не узнала, после того как он сменил казенную пижаму на цивильную одежду.

– Извините, сэр! Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Спасибо, я отлично себя чувствую...

– Вы пациент?

– Был пациентом, а сейчас ухожу домой. Моя фамилия Босх. Лежал в палате четыреста девятнадцать.

– Секундочку, сэр! Что вы делаете?

– Говорю же – ухожу. Отправляюсь домой.

– Что?!

– Ничего. Просто пришлите мне счет.

Подошел лифт, и двери раскрылись.

– Вы не можете так просто уйти! – крикнула сестра. – Сначала необходимо показаться врачу!

Босх поднял руку и помахал ей на прощание.

– Подождите!!!

Двери закрылись.

Босх купил в холле госпиталя газету, вышел на улицу, поймал такси и велел водителю ехать в парк Ла-Брю. По дороге он успел прочитать статью, написанную Кейшей Рассел. Она была напечатана на первой странице и являлась сокращенным изложением рассказанной им вчера по телефону истории. Хотя в тексте время от времени повторялось, что расследование продолжается, статья получилась информативной и интересной, и все акценты были расставлены правильно.

В тексте неоднократно упоминался и сам Босх – как источник информации и главное действующее лицо событий. Ирвинг также был назван источником информации. Босх пришел к выводу, что заместитель начальника управления по зрелом размышлении решил-таки внести свою лепту в работу Кейши, тем более что Босх уже предоставил ей львиную долю необходимых сведений. Но это опять же было следствием его прагматического подхода к делу. Он пытался удержать ситуацию под контролем и придерживался консервативных позиций. За редким абзацем, написанным с подачи Босха, следовало сделанное по его настоянию осторожное разъяснение, что расследование продолжается и окончательные выводы делать пока еще рано.

Больше всего Босху понравилась та часть статьи, где приводились заявления, сделанные по этому делу рядом городских чиновников, в том числе представителями муниципального совета, которые в один голос выражали чрезвычайную озабоченность в связи с трагической кончиной Миттеля и Конклина, а также с их возможным участием в давнем заговоре по сокрытию убийств. В статье также говорилось, что находившийся на жалованье у Миттеля некий господин по имени Джонатан Воуг подозревается в убийстве и в настоящее время разыскивается полицией.

О смерти Паундса упоминалось очень сдержанно. А о том, что Босха какое-то время подозревали в его убийстве и он использовал имя лейтенанта, что в конечном счете привело к смерти Паундса, не было сказано ни слова. В этом разделе статьи просто цитировалось заявление Ирвинга о том, что, хотя связи между смертью Паундса и нынешним делом все еще исследуются, существует большая вероятность того, что Паундс вышел на тот же самый след, по которому уже шел Босх.

Хотя Ирвинг грозился его выдать, Кейше Рассел он, во всяком случае, его не сдал. Босх объяснял это тем, что тот не любил демонстрировать общественности грязное белье управления. Если бы правда о смерти Паундса выплыла наружу, это причинило бы вред не только Босху, но и нанесло ущерб имиджу управления в целом. Так что если Ирвинг и соберется когда-нибудь его наказать, это будет сделано тихо и в рамках управления. И все останется шито-крыто.