Последний койот - Майкл Коннелли

Ирвинг запнулся, увидев предмет, который Босх извлек из кармана пальто и держал перед собой, сжимая в трясущихся пальцах. Это был черный костяной шар с цифрой «8» на боку. Большую его часть покрывала запекшаяся кровь. Ирвинг осторожно разжал ему пальцы, вынул шар и со словами: «Сейчас кого-нибудь позову» – торопливо вышел из комнаты.

Босх остался в полном одиночестве, ожидая, когда кто-нибудь войдет и поможет ему изгнать находившегося внутри демона.

Из-за контузии у Босха опухли и покраснели глаза, а зрачки непомерно расширились. Голова сильно болела, а температура подскочила до 100 градусов по Фаренгейту. Лечащий врач, опасаясь обострения, решил вести постоянное наблюдение за его состоянием, из-за чего ему запретили спать до четырех часов утра. Чтобы убить время, Босх читал газету и смотрел по телевизору ток-шоу, от чего головная боль только усилилась. Так по крайней мере ему казалось. Под конец он уже просто сидел на постели, устремив взгляд в стену. Наконец пришла медицинская сестра, проверила показатели приборов и разрешила немного поспать. Он прилег, но спал урывками, поскольку каждые два часа в палату входили сестры, будили его, проверяли реакцию зрачков на свет, мерили температуру и спрашивали, как он себя чувствует. Интересно, что за все это время ему не дали ни одной таблетки от головной боли, а лишь рекомендовали заснуть. Если в короткие промежутки забытья койот и являлся к нему в снах, то он этого не запомнил.

В полдень он пришел к выводу, что пора подниматься с постели, и, встав на ноги, поначалу ощутил головокружение и слабость в коленях. Впрочем, вестибулярный аппарат скоро пришел в норму, и он смог пройти в ванную комнату и взглянуть на себя в зеркало. То, что он увидел, вызвало у него взрыв безудержного хохота, хотя смешного в его облике было мало. Впрочем, Босх находился в таком состоянии, что смех быстро сменялся слезами, а иногда он плакал и смеялся одновременно.

На голове у него красовалась небольшая выбритая проплешина, посреди которой багровел стянутый хирургическими нитками порез в форме буквы «L». При прикосновении рана болела, но Босх, рассматривая ее в зеркале, продолжал посмеиваться. Затем, взяв гребенку, принялся зачесывать выбритое место, в чем и преуспел, ухитрившись почти полностью скрыть проплешину и шов под своими густыми волнистыми волосами.

С глазами дело обстояло хуже. Помимо проблем со зрачками, капилляры в белках полопались, и глаза налились кровью. Так что со стороны можно было подумать, будто он пару недель пил без продыху. Это не говоря уже о том, что верхние веки припухли, а в подглазьях налились два здоровенных кровоподтека, именуемых в просторечии фонарями. Босх не помнил, чтобы его лицо когда-нибудь украшали два фонаря сразу.

Вернувшись в палату, он увидел на ночном столике у кровати свой портфель, который оставил там Ирвинг. Босх резко наклонился, чтобы взять его со стола, и едва не потерял равновесие. Лишь в последнее мгновение ему удалось ухватиться за столешницу и удержаться на ногах. Улегшись с портфелем на постель, он принялся просматривать его содержимое. Без определенной цели, просто для того, чтобы хоть чем-нибудь себя занять.

Пролистывая свой рабочий блокнот, он поймал себя на том, что ему трудно сконцентрироваться на смысле сделанных в нем записей. Отложив его, он перечитал пятилетней давности рождественскую открытку, которую прислала ему Мередит Роман, ныне Кэтрин Регистер. Он подумал, что было бы неплохо позвонить ей и рассказать о случившемся, прежде чем она узнает об этом из газет. Разыскав ее номер в своей телефонной книжке, он снял трубку стоявшего на ночном столике телефона и позвонил ей домой. Отозвался автоответчик, и Босх надиктовал для Мередит сообщение:

«Мередит, то есть Кэтрин... это Гарри Босх. Мне нужно с тобой поговорить – в любое удобное тебе время. С тех пор как мы с тобой виделись, кое-что случилось, и я хотел бы тебе об этом рассказать. Обещаю, ты будешь впечатлена. Обязательно мне перезвони».

Босх оставил несколько телефонов, включая номер своего мобильника, а также комнаты в гостинице «Марк Твен» и госпитальной палаты, и повесил трубку.

Потом он расстегнул потайной внутренний карманчик в крышке портфеля, вынул оттуда фотографию, которую ему дал Монти Ким, и долго вглядывался в лицо своей матери. Из рассказа Конклина Босх знал, что прокурор любил Марджери Лоув, и теперь задавался вопросом, любила ли она его. Ему вспомнились дни, когда мать навещала его в «Макларене» и обещала вызволить из этого заведения. Но в те времена подобные процедуры осуществлялись крайне медленно; кроме того, он знал, что судам она не доверяла. Он готов был поклясться, что, обещая забрать его из «Макларена», она думала не о законе, а о том, как бы ловчее его обойти. И Босх не сомневался, что ей удалось бы это сделать, если бы судьба и злые люди не отняли у нее жизнь.

Рассматривая фотографию матери, Босх решил, что Конклин был, вероятно, частью ее плана по освобождению его, Гарри Босха, из приюта. И предложенный им законный брак являлся тем самым тараном, посредством которого она надеялась пробить стены казенного воспитательного учреждения. Выйдя замуж за Конклина, она превращалась из женщины с дурной репутацией и криминальным прошлым в супругу могущественного человека, которому не составило бы труда вернуть ей родительские права и обеспечить совместное проживание с ребенком. Так что любовь была здесь скорее всего ни при чем, и всеми ее поступками руководил один только голый расчет. Чтобы убедиться в этом, достаточно было вспомнить, что она, приезжая к нему в «Макларен», ни разу о Конклине не упомянула. Впрочем, она о своих знакомых мужчинах никогда не распространялась. «Интересно, – подумал Босх, – рассказала бы она мне о своем чувстве, если бы была влюблена по-настоящему?»

Обдумывая все это, Босх вдруг осознал, что стремление матери вытащить его из приюта в конце концов и привело ее к смерти.

– Как ваши дела, мистер Босх?

В палату вошла медсестра и поставила на ночной столик поднос с обедом. Босх не ответил. Он ее не видел. Сестра взяла с подноса салфетку, расправила ее, подошла к Босху и вытерла струившиеся у него по щекам слезы.

– Это нормально, – мягко сказала женщина. – Это нормально.

– Неужели?

– Все дело в травме. Тут смущаться нечего. Травмы головы странным образом воздействуют на эмоции человека. Сейчас, к примеру, вы плачете, а в следующую минуту будете смеяться. Вы позволите мне раздернуть шторы? Возможно, дневной свет вас немного взбодрит...

– Мне хочется, чтобы меня оставили в покое.

Сестра проигнорировала его заявление и раздвинула шторы. Босх увидел в окне на расстоянии каких-нибудь двадцати футов еще одно типовое здание из стекла и бетона. Как ни странно, это зрелище и впрямь его взбодрило. Вид был настолько ужасный, что Босх рассмеялся. Кроме того, вид из окна напомнил ему, что он находится в госпитальном комплексе, известном под названием «Седарс».

Сестра закрыла портфель Босха и поставила его на пол, чтобы освободить место для подноса с обедом. На подносе теснились тарелки с бифштексом по-солсберийски, жареным картофелем и тушеной морковью. На блюдце лежала круглая булочка, не уступавшая в твердости бильярдному шару с номером «8» на боку, который Босх вчера извлек из кармана пальто. Трапезу должен был завершить подозрительного красного цвета десерт, заключенный в прозрачную пластиковую упаковку. Исходивший от еды запах вызвал у Босха легкий приступ дурноты.

– Это я есть не буду, – сказал он. – У вас овсяных хлопьев не найдется?

– Вам необходим полный обед, – наставительно произнесла сестра.

– Ваши люди всю ночь не давали мне спать, и я только что проснулся. Не могу я сейчас это есть. Меня стошнит...

Сестра быстро наклонилась, взяла со стола поднос и направилась к двери.

– Посмотрим, что можно сделать, – бросила она на ходу. – Я имею в виду овсяную кашку...

Перед тем как выйти из палаты, она повернулась к больному и улыбнулась:

– Держите хвост пистолетом, мистер Босх!

– Это что – медицинское назначение?

– Точно так.

С этими словами медсестра удалилась.

Босх опять остался один, не зная, куда себя деть и чем заняться. От нечего делать он снова вернулся мыслями к событиям вчерашнего дня. В частности, вспоминал, что говорил ему Миттель, и думал, как можно истолковать его слова. Что-то во вчерашнем разговоре вызывало у него беспокойство.

Его внимание привлекло чириканье, доносившееся откуда-то снизу. Оказывается, позвонив Мередит Роман, он не вернул телефон на ночной столик, а оставил его на полу рядом с кроватью.

– Алло?

– Гарри?

– Слушаю вас.

– Это Джаз. С тобой все в порядке?

– Прекрасно себя чувствую. Как ты меня нашла?

– Вчера мне позвонил один человек и сообщил твои координаты. Кажется, его зовут Ирвинг...