80 лет одиночества - Игорь Кон

Изучение сексуальности заставило меня читать специальную биолого-медицинскую литературу. Я никогда не позволял себе халтурить и заимствовать информацию из третьих рук или ненадежных источников, но всего не прочитаешь, да и понимать «чужие» научные тексты нелегко. Отсюда – потребность в личных контактах. Наибольшую помощь, как всегда, оказывали зарубежные коллеги, с которыми я изредка общался на сессиях Международной академии сексологических исследований или, гораздо чаще, путем переписки, причем не было случая, чтобы на мой, даже наивный, запрос не ответили.

Не было особых проблем и с соотечественниками. Добрые отношения с некоторыми ведущими психиатрами страны сложились у меня давно, еще в связи с проблемами детской и подростковой психологии. Не могу не упомянуть в этой связи Виктора Ефимовича Кагана, замечательного детского психиатра, которого можно по праву назвать также основоположником российской детской сексологии, и прекрасного поэта. Теперь мне нужны были не только психиатры, но и представители других медицинских специальностей, особенно эндокринологи и сексопатологи. Увы, сплошь и рядом они не контактировали даже между собой. Особенно враждовали друг с другом Г. С. Васильченко и А. И. Белкин.

Георгий Степанович Васильченко (1921–2006) не был первым российским ученым, который заинтересовался проблемами человеческой сексуальности. До 1917 года русские исследования в этой области знания ничем не уступали европейским, но в 1930-х годах все было запрещено и вытоптано. В середине 1960-х все пришлось начинать с нуля. Идеологически условия были трудными. К тому же урологи, гинекологи, эндокринологи и психиатры практически ни о чем не могли договориться друг с другом. Невропатолог Васильченко первым поставил вопрос о необходимости создания междисциплинарного раздела медицины, превратил скромное отделение сексопатологии Московского НИИ психиатрии во Всесоюзный научно-методический центр, написал первые советские руководства для врачей «Общая сексопатология» (1977) и «Частная сексопатология» (1983) и добился создания в стране хоть какой-то службы сексологической помощи.

Если бы Георгий Степанович был человеком более дипломатичным и энергичным, он, вероятно, мог бы добиться и большего, прежде всего – организации медицинского сексологического образования. Но дипломатичный и деловой человек никогда не стал бы заниматься столь неблагодарным делом. Когда Васильченко показал своим коллегам по Институту психиатрии привезенные им из Дании, где он некоторое время работал во Всемирной организации здравоохранения, школьные учебники, его обвинили в распространении порнографии. Против институционализации сексопатологии категорически возражали влиятельные урологи, убежденные в том, если «органом» занимаются они, то все остальное – от лукавого. Попробуйте спорить с докторами, имеющими непосредственный доступ к телам престарелых членов Политбюро…

У Георгия Степановича был тяжелый характер. Как часто бывает с учеными, он переоценивал значение собственной концепции, не умел слушать оппонентов, неосновательно и без знания дела ругал психоанализ. Однако он был подвижником своего дела. В отличие от некоторых современных медиков, превративших сексологию в доходный промысел, Васильченко видел в ней серьезную науку. Созданные им семинары и курсы по сексопатологии были единственной в СССР формой более или менее профессионального сексологического образования. Почти все ведущие современные российские сексопатологи – его ученики. Исключение составляют петербуржцы, где были свои асы.

Прежде всего, это Абрам Моисеевич Свядощ (1914–1997), крупнейший специалист по женской сексуальности (концепция Васильченко основывалась на мужском материале, применение ее к женщинам было проблематично), психиатр, автор лучшей советской книги о неврозах. Между прочим, сексологией он занимался, так сказать, в свободное от работы время, будучи по должности профессором кафедры биомедицинской кибернетики Северо-Западного политехнического института; по сексопатологии штатных мест попросту не было, а на кафедру психиатрии его не пускали недоброжелательные коллеги. Тесно сотрудничал с ним блестящий клиницист и лектор Сергей Сергеевич Либих, основавший первую в стране кафедру сексологии в Медицинской академии последипломного образования (МАПО).

Со всеми этими людьми у меня были отличные отношения. Васильченко и Свядощ рецензировали мое «Введение в сексологию» (1988), Георгий Степанович всячески поддерживал ее издание. После его выхода на пенсию бывшие ученики помогли ему не умереть с голоду, и тем не менее старый профессор умер в одиночестве и нищете. Я не нашел в Интернете ни одного нормального некролога. А ведь именно этому человеку россияне обязаны тем, что в стране существует хоть какая-то государственная медицинская сексологическая помощь…

Мое знакомство с Ароном Исааковичем Белкиным (1927–2003) началось необычно. В конце 1960-х годов я заведовал отделом в Институте конкретных социальных исследований, но жил в Ленинграде и приезжал в столицу раз в месяц. В один из моих приездов начальник нашего спецотдела (как потом выяснилось, у Арона Исааковича лечился какой-то его родственник) сказал мне, что со мной хочет познакомиться профессор Белкин, который в это время заведовал отделом психоэндокринологии в Московском НИИ психиатрии, там же, где и Васильченко, и занимался изучением транссексуализма.

До Белкина в СССР мало кто знал об этом явлении. Людям, чей образ «Я» не совпадал с их анатомическим полом, негде было искать не только помощи, но даже понимания. Лично мне о том, что половая принадлежность не так проста и однозначна, как кажется, первым рассказал однокурсник моего друга И. П. Лапина, блестящий молодой эндокринолог Леонид Либерман. Из специальной литературы он узнал, что пол наружных гениталий может не совпадать с гормональным полом и что эндокринологические методы определения биологического пола точнее визуального наблюдения. Но как убедить в этом хирургов?

Либерман рассказывал мне о своем первом опыте. Своими эндокринологическими методами он определил, что его пациент не мужчина, а женщина. В Военно-медицинской академии была назначена операция, пациент уже лежал на столе, но хирург, взглянув на его гениталии, сказал: «Что вы ерунду городите, это явный мужик, ничего резать я не буду!» Но Либерман был уверен в своей правоте: «Хорошо, если вы не хотите, я пойду на преступление. Дайте мне ваш скальпель, я у вас на глазах разрежу ему кожу, и вы увидите там яичники!» Под таким нажимом хирург сдался, и правота эндокринолога подтвердилась. Кажется, именно этот случай впервые заставил меня задуматься о природе биологического пола, я даже свел Либермана с Б. Г. Ананьевым, но вскоре Леонид эмигрировал (просто не вернулся из поездки к родственникам в Париж, после чего сделал отличную профессиональную карьеру в США), так что ничего из этого сотрудничества не вышло.