80 лет одиночества - Игорь Кон

В те годы я много сотрудничал с молодежной прессой. Отличные молодые журналисты создавали милый подростковый клуб «Алый парус»; именно там начинал карьеру будущий ельцинский зять Валентин Юмашев. Самым лучшим специалистом в стране по всем подростковым и вообще молодежным проблемам был Юрий Щекочихин, он прекрасно понимал и мог разговорить самых трудных подростков. Это был яркий, смелый и безупречно честный человек. Я участвовал во многих его начинаниях и круглых столах. После перестройки он стал депутатом Госдумы, занимался опасными расследованиями и был за это отравлен.

Забавно, но был период, когда самым прогрессивным ведомством в трактовке молодежных проблем являлось МВД. Отчасти потому, что там подобрались действительно грамотные специалисты, а отчасти в силу ведомственной принадлежности. Партийная пропаганда уверяла, что никакие «отрицательные явления», будь то пьянство, наркомания или молодежная преступность, не имеют в нашем обществе объективных корней. МВД, заведовавшее всесоюзной помойкой, не могло принять эту точку зрения, потому что из нее следовало, что все недостатки – следствие плохой работы милиции. Такая позиция министерства способствовала развитию социологического реализма и расширению контактов МВД с социологами.

Впрочем, здесь были свои ограничения. Когда мой бывший студент Леонид Гозман кончал психологический факультет МГУ, Галина Михайловна Андреева хотела оставить его у себя на кафедре, но еврейская фамилия была серьезным препятствием. Однажды, потеряв надежду, Галина Михайловна сказала Гозману, что может рекомендовать его в Академию МВД, прогрессивный и умный ректор генерал Крылов создает там серьезный научный центр и им настолько нужны хорошие кадры, что они готовы взять даже еврея. На всякий случай Гозман приехал посоветоваться ко мне в Ленинград. Я редко даю однозначные советы, но в данном случае счел возможным это сделать. «Все верно, – сказал я. – Крылов действительно имеет хорошую репутацию, и они хотят заниматься делом, но в выборе между личностью и системой нужно всегда отдавать предпочтение системе. Сегодня это хорошее учреждение, а завтра с Крыловым что-нибудь случится, и ты останешься в карательной системе с ограниченной свободой». Леня последовал совету, а Крылова действительно скоро начали травить, и он застрелился в своем служебном кабинете.

Юношеская тематика побудила меня заняться проблемами молодежной культуры, включая моду и музыку. Будучи сам воспитан на классике, я прохладно относился к рок-музыке, но последовательно отстаивал право молодежи на собственные эстетические вкусы и пристрастия, охотно повторяя слова знаменитого режиссера и художника Николая Акимова: «Каждое поколение имеет право в награду за свои труды и полезную деятельность шить себе брюки по своему вкусу и сидеть на стульях, которые ему нравятся. И вешать на стены то, что хочется, а не то, что противно».

В целом ряде публикаций, включая учебник юношеской психологии, я пытался защищать молодежную моду и молодежную музыку, и это ценили такие люди, как Андрей Макаревич и Артем Троицкий. Это продолжилось и в годы перестройки, когда я опубликовал в «Правде» острую статью против инициированной Е. Лигачевым попытки В. Белова, Ю. Бондарева и В. Распутина очернить и запретить рок.

Однако по причинам, о которых рассказано выше, в середине 1980-х моя научная работа в области юношеской психологии прекратилась. Последнее издание учебника («Психология ранней юности», 1989 г.) было существенно улучшено по сравнению с предыдущими, в частности за счет материалов о девиантном поведении, самоубийствах и других печальных вещах, которые раньше нельзя было упоминать (например, в венгерском издании моей книги 1979 г. было несколько страниц о подростковых самоубийствах, а в советском – нет, эта тема была еще запретной, психиатры только начинали ее приоткрывать), но многого я сделать не мог.

Читательский интерес к этой книге сохраняется, московские психологи не раз предлагали мне переиздать ее, был даже подписан издательский договор, но по зрелом размышлении я понял, что мне это не под силу. За прошедшую четверть века психология развития существенно изменилась. Чтобы обновить научно-теоретическую часть учебника, нужно прочитать несколько толстых дорогих иностранных книг, которых в российских библиотеках нет, купить их я не могу. Однако самое главное – радикально изменился жизненный мир российского юношества. Социологи описывают эти изменения точнее психологов, многие из которых живут как бы вне времени, механически списывая все «отрицательные» явления на сложности переходного периода или вредное влияние Запада (при советской власти это были «пережитки капитализма»).

Для психолога социальная статистика, даже если бы она была надежной, чего про наши данные сказать нельзя, – лишь сырой материал к размышлению. Чтобы понять происходящие перемены, нужно непосредственно общаться с подростками, не подводя их под заранее заданные образцы. Между тем официальная идеология сегодняшнего российского общества столь же консервативна, лицемерна и нереалистична, как позднесоветская, разрыв между поколениями продолжает углубляться. Написать в таких условиях хороший учебник трудно, а продвинуть его в вузы – невозможно. Не обсуждать же мне разницу между старой «Зарницей» и тем военно-патриотическим воспитанием, включая обучение стрельбе из автомата, которым занимаются православные священники? Поэтому вместо переиздания книги я целиком разместил ее в Интернете, а то, что удастся обновить, – войдет в новую книгу «Мальчик – отец мужчины».

Этнография детства

Я не хочу ни мудрых изречений,

Ни пышных слов, ни выкладок ума.

Верни мне классы и урок черченья,

Игру в крокет и томики Дюма.

Другое ответвление моей «молодежной» тематики – этнография детства. Еще в начале 1970 годов, заинтересовавшись, в связи с критикой «пеленочного детерминизма», историей русского детства, я обнаружил, что ею никто не занимался всерьез с дореволюционных времен. Сначала я надеялся, что пробел смогут восполнить историки педагогики, но эта иллюзия быстро рассеялась – они занимались главным образом историей вырванных из социального контекста педагогических теорий; история воспитания, не говоря уже о культуре детства, была для них слишком сложна. Потом думал о кооперации с литературоведами, советовался с Ираклием Андрониковым – ведь детские и юношеские годы наших классиков, за редкими исключениями, очень плохо изучены, – но это тоже оказалось организационно сложным. Тем не менее мне удалось, как уже было сказано, опубликовать русский перевод некоторых разделов классической книги Филиппа Арьеса, с которой начинается современная история детства, а затем и нескольких статей на эти темы. Так что молодой историк-русист, который увлекся бы этой проблемой, мог немедленно приступить к работе, не нуждаясь даже в знании иностранных языков.