Огненный Зверь - Татьяна Солодкова

- Я не... не хотела, - сделала я последнюю жалкую попытку, чувствуя, что все кончено, что сделанного уже не воротишь. - Прости...

На пару мгновений он сбросил маску, и из его голоса исчезло спокойствие.

- Я, как идиот, все выходные переживал за тебя. Думал, что обидел, что тебе плохо оттого, что я не сдержал обещание, думал, как все исправить. А ты не долго обижалась, не так ли? Быстро нашла себе замену, - мне нечего было на это сказать, каждое его слово было верно. - Когда?

Я, не понимая, уставилась на него.

- Что - когда?

- Когда ты бросилась искать себе утешение? В тот же день? В субботу? Или может, все-таки погрустила пару дней?

Мое лицо горело.

- В тот же день, - прошептала я.

- А я еще, как дурак, извинялся, - пробормотал он, а потом на его лицо снова вернулась маска. - Мне пора в Ясли, меня ждут.

Я молчала, направив все силы на то, чтобы не разреветься прямо на стоянке.

Кирилл бросил на меня один долгий пронзительный взгляд и сел в машину. Я так и стояла, не шевелясь и не делая больше попыток его остановить. Он завел автомобиль и уехал, даже не прогревая двигатель.

"Довольна? Я же говорил, только хуже будет".

Куда уж хуже? Я не ответила. Что тут было сказать? Если бы я вовремя слушала Зверя, у меня вообще бы не было проблем...

На негнущихся ногах я вернулась в офис. Здесь уже никого не было, кроме Леночки.

- О Господи! - вскрикнула она, увидев меня. - Изольда! На тебе лица нет! Что случилось?

Я опустилась в кресло, закрыв лицо руками.

- Дай воды, пожалуйста.

- Сейчас! - я не поднимала головы, слышала лишь, как застучали каблучки. - Вот, держи, - она сунула мне в руку прохладный стакан.

- Спасибо, - пробормотала я.

Леночка села в соседнее кресло, участливо положила руку мне на плечо.

- Милая, ну что случилось? Кто-то умер?

Что ж, наверное, вид у меня был соответствующий, раз она могла так подумать.

- Я.

- Чего? Не говори глупости.

А у меня действительно было чувство, что я умерла. В сердце было так пусто, уже даже не больно, просто пусто, ощущение беспомощности и безвозвратности. Я сама вырыла себе могилу, собственными руками.

Я просидела неподвижно минут десять.

- Тебе лучше? - заботливо спросила Леночка.

Лучше? Мне? Навряд ли.

Но Леночке я кивнула:

- Я в порядке.

- Это из-за Кирилла? - не отставала та. - Вы поссорились? Я видела, как ты побежала за ним.

- Поссорились, - эхом повторила я. - Если бы.

Ссора - это всего лишь ссора, ссора всегда подразумевает примирение.

- Я не понимаю, - между бровей девушки пролегла морщинка. - Что случилось?

- Все хорошо, - пробормотала я, возвращая Леночке стакан. - Правда, все хорошо.

Я встала и побрела к кабинету Золотаревского.

- Старик, наверное, меня уже искал?

Леночка вскинул брови, в отличие от остальных, я никогда не называла Владимира Петровича стариком.

- Нет, - она пожала тонким плечиком. - Закрылся у себя сразу после собрания и не выходил.

Что ж, это не было удивительным. Конечно же, он все знал заранее.

Я легко постучала в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошла.

Золотаревский сидел за столом, подперев рукой подборок, и смотрел на меня. Перед ним не было никаких бумаг, как обычно, столешница абсолютно пуста. Похоже, он вот так сидел и ждал меня все это время.

У меня в горле встал ком.

- Проходи, - пригласил старик.

Я прикрыла за собой дверь и прошла к креслу, села, как школьница в кабинете директора, сложив руки на коленях. Молчала.

- А ведь я предупреждал, - когда молчание затянулось, сказал Золотаревский. - Мало того, показал наглядно. Но нет, все по-своему.

- Вы правы, - я опустила голову, - мне нет прощения.

- А вот это чушь! - его голос стал строгим. - Прощение есть всем и всегда. Только слабаки не умеют прощать и держат в себе злобу. Кир очень великодушный человек, он поймет и простит.

Я вымученно улыбнулась, вот на этот раз я словам старика не верила. Я не заслуживала прощения.

- Что ж, - снова заговорил он, не дождавшись от меня никакой реакции. - Давай займемся делом и обсудим, что тебе нужно для подготовки.

Я подняла голову.

- Вы шутите? После всего этого вы хотите отправить меня в Ясли к Кириллу? Да он меня и на порог не пустит.

- Ты не права, - не согласился Владимир Петрович. - Кир все сделает для детишек. А ты можешь быть им полезна.

- От меня одни беды.

- Значит, пора это исправлять.

- Мне, наверное, стоит уехать, - сказала я, эти слова дались нелегко, я не хотела никуда уезжать. Но я вспомнила ледяной взгляд Кирилла и снова внутренне сжалась. - Ему будет легче, если меня не будет рядом.

Золотаревский смерил меня взглядом с ног до головы, а потом сказал:

- Всегда проще уйти, чем остаться и посмотреть своим страхам в лицо.

Я дернула плечом.

- Значит, я слабачка.

- А если я попрошу тебя остаться?

- Зачем? - я скривилась. - Снова ваши видения?

Старик поджал губы, будто думая, говорить или нет.

- И они в том числе, - наконец, признался он. - Как бы то ни было, я прошу тебя остаться. Ты можешь мне сделать такое одолжение? Хотя бы на месяц. Если ты захочешь уехать по прошествии этого месяца, ты уедешь, и я не буду тебя держать. Идет?

Я обдумала этот вариант. Что ж, он был не плох. Как раз этот месяц я и посвящу самообразованию, а, значит, мне не придется, надоедать Кириллу в Яслях своим присутствием. А Владимиру Петровичу я была слишком многим обязана, чтобы просто так встать и уйти, когда он просит этого не делать.

- Хорошо, - согласилась я. - Но если я захочу уйти через месяц, вы меня отпустите.

- Обещаю, - кивнул Золотаревский и протянул мне руку через стол.

Я удивилась этому жесту, но руку пожала.

14 глава. Пустота

Когда падаешь в бездну, бесполезно выставлять вперед руки, пытаясь смягчить падение, что бы ты ни сделал, это только продлит агонию.

Моя жизнь стала убогой, лишенной красок и эмоций. Было время, когда я страдала от своей любви к Кириллу, было - когда пыталась душить в себе эти чувства. Теперь у меня не было ничего: ни любви, ни тоски, ни ненависти. Была пустота, пустота в сердце и в мыслях. Я потеряла цель, направление, а все мое существование лишилось смысла.

Это было так, словно я шла по темному лабиринту, освещая себе путь, а потом в моем фонарике кончились батарейки, и я осталась в кромешной тьме. И в этой темноте я была совершенно одна, со мной рядом не было никого, но страшнее оказалось другое - я ни в ком не нуждалась.

Еще на уроках обществознания в школе нас учат, что человек - существо биосоциальное, не способное жить без общения и нуждающееся в нем. Я же больше не чувствовала, что подхожу под это определение человека. Я была одна, не стремясь ни к кому и ни к чему.