Реликтовая популяция. Книга 2 - Виктор Васильевич Ананишнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В незапамятные времена Примето – столица громадного, на четверть планетарной суши, государства, всепланетарный центр науки и культуры. Он достиг своего величия на много лет раньше до того, как с орбиты свалился самый большой город-спутник, часть многомиллионного населения которого считала себя гражданами как раз Примето, хотя тогда он, по косвенным данным и преданиям, назывался, наверное, по-иному.
Современное своё название он, по-видимому, получил уже после Великого Разрушения.
В те времена, времена творцов, город занимал площадь раз в сто больше современной, да и сейчас он внушал уважение у разумных других городов. Действительно, столица бандеки – Габун, уступал Примето во всём: по площади, по численности населения, по числу многоимённых семей, по сохранности и насыщенности производств. Одних людей в нём проживало не менее ста тысяч, а выродков – значительно больше.
Путры, не имея права гражданства в Примето, тем не менее, могли пользоваться свободой передвижения по всей территории города. Им позволялось выбирать род занятий, если он не вступал в противоречие с законами города; они имели право создавать в черте города клановые союзы и диаспоры, занимать пустующие дома и даже возводить новые на пустырях или на месте развалин.
Управлял городом, тоже вопреки сложившемуся во всём мире порядку, Наследственный кугурум.
Наследственность понималась своеобычно. Если у члена кугурума не имелось наследника-мужчины, он самолично выбирал из числа граждан кого-либо, присваивал ему звание кугурум-наследника с сохранением нэма избранного. Таким образом медленно, но постоянно происходила естественная ротация кугурума из различных семей города, в том числе и не из многоимённых.
Должность же кугера – правителя города – оставалась избираемой со стороны Желающих Избирать и Быть Избранными. Бывали периоды в жизни города, когда таковых не находилось. Город в таких случаях от отсутствия официального главы не страдал, так как функции кугера исполняли попеременно члены кугурума до тех пор, пока кто-то из граждан не выказывал желания быть избранным. Редко, но иногда таких Желающих появлялось несколько. Каждый из претендентов был обязан собрать определённое количество Желающих избирать.
Естественно, Желающий Быть Избранным ратовал за себя. Он по заведённой в древние времена традиции давал никому не нужные обещания что-то сделать для города. Его слушали, соглашались или нет явиться к назначенному времени такого-то дня к зданию кугурума. Собрание проводилось под руководством кугурумовцев. По очереди представлялся на общее обозрение кандидат, и предлагалось собравшимся проголосовать за него поднятием любой руки. Поднимать руку не возбранялось несколько раз – мало ли кому-то понравился и один, и другой, а то и третий претендент на должность кугера. Избранник назначался простым большинством голосов, после чего собрание расходилось.
Теском, располагаясь в черте городских стен в специальном гетто, никогда никаких прав на территории города не имел и не мог вмешиваться в его порядки, что тоже отличало Примето от других городов, где тескомовцы, как в Габуне, например, имели большое влияние на кугурум города и на правителя бандеки.
Примето славился своими подземельями. Они возникли исподволь. Древние постройки и сооружения плавно, незаметно для глаз отдельно взятого поколения разумных, погружались в непрерывно нарастающий культурный слой.
За годы существования города в земной толще под ним скрылись строения, всевозможные коммуникации, энергетические установки, производства и прочие технические службы и структуры – по сути дела, под землёй находилось несколько таких городов по площади, как Примето, раскинувшегося на поверхности.
В разрез сложившимся традициям в городах и поселках, в Примето доступ в подземные полости из века в век для горожан ограничивался, поскольку они практически все считались исключительной собственностью семей многоимённых. Лишь, возможно, кугурум мог соперничать с некоторыми из них, что для руководителей города было достаточным, дабы обеспечить горожан всем необходимым для их бытия – пищей и одеждой.
Возникновение института и история многоимённых темна, как и вся история человечества, лишённого к описываемым событиям того неуловимого и непонятного источника сил, который когда-то двигал его по пути прогресса и поднял по ступеням познания и свершений непозволительно высоко, в прямом и переносном смысле. Потому-то и расплата за неспособность удержаться наверху явилась сокрушительной, заведшей некогда единственных разумных существ на Земле в глухой тупик практически не решаемых экономических, социальных и экологических проблем.
Многоименные из поколения в поколение постоянно или от случая к случаю вели записи о своём бытие, так что у них имелись семейные анналы, однако на их основе, займись кто серьёзной задачей пролить свет на происхождение сто и более имённых, сделать такое исследование едва ли смог. Да и никому не приходила в голову подобная блажь – заниматься, по сути, безнадёжным делом.
Безнадежность крылась во всём. Одно то, что не было никакой возможности собрать какие-либо сведения. Семьи не любили, когда кто-то, пусть даже с благими намерениями, совал нос в их дела, историю и интриги, если они уже поросли быльём ещё тысячу лет назад.
А какие-нибудь начальные своды об отдалённых временах в городских анналах отсутствовали – они имели странную привычку теряться, портиться до невозможности прочтения, сгорать, истлевать невостребованными в течение десятков поколений. Самим же многоимённым самодостаточно было сознавать своё положение, а почему и как такое произошло с их предками, так это погребли для них под собой тысячелетия и не мерянные числом события, катаклизмы, случайности, страсти и многое другое, сопутствующее драме человеческой истории и жизни отдельных людей. Так что нечего ворошить прошлое и сопереживать ушедшему навсегда.
Отсутствие сведений о многоимённых порождало в массе разумных невероятные предположения, легенды и слухи с домыслами. Некоторые семьи многоимённых во все времена пребывали на слуху. Таковых насчитывалось немного, и они в сознании обывателей чётко подразделялись на две группы – извечных любимчиков и тех, к кому относились со скрытой враждебностью или с неодобрительностью, хотя, какими бы то ни было осмысленными основаниями, такое деление не оправдывалось. Большинство же семей оставались для разумных как бы нейтральными. О них будто бы знали, но не находили в них ничего достопримечательного.
Семья Свима, ведущая родословную от некоего Евена или Евана Еменкова, считалась всего лишь стоимённой. Возможно, большая часть древних имён у неё была украдена или утеряна. Во всяком случае, прародитель жил, якобы, ещё в третьем или даже во втором тысячелетии. Прямо от него имелась стройная, но короткая цепочка последовательности имён. Потом следовала обширная лакуна – прошли немые тысячелетия, от которых не сохранилось ни одного имени. Род словно заново возродился за сто двадцать семь поколений до Свима.
Отец Свима, Естифа Естик Еменков, суровый нравом, обладал рядом качеств, не способствующих общению накоротке с кем-либо, даже с соседями по дувару – подземелью, то есть с другими семьями многоимённых. Его сугубо замкнутый образ жизни, согретый, быть может,