Большой круг - Мэгги Шипстед

непосильная, поскольку, даже если холст вместит такую мысль, ее неспособен вместить наш разум. Однако Джейми считал, что недостижимые замыслы достойнее прочих. Мои полеты имеют ясную и, полагаю, достижимую цель, но она возникла из моего изначально несбыточного желания понять размер планеты, увидеть столько, сколько возможно. Я хотела бы мерить свою жизнь масштабами планеты.

Мы ужимали Мэриен изо всех сил. Плохо? Но сокращения неизбежны. Приходится выбирать, даже если то, что ты выбираешь, и без того урезано реальностью, как жизнь урезана планетой.

Внизу царил густой мрак с вкраплениями далеких царапинок света и булавочных уколов фар, вытянувшихся в линию вдоль пятнадцатой межштатной магистрали подобно каплям росы на паутине. Через какое-то время мы спустились к яркому, густому, мандариновому городу, подвешенному в черной пустоте пустыни. Я увидела Стрип с его замками, пирамидами, фонтанами, огромным вращающимся колесом, рядом гостиничных зданий, сияющих, как гигантские завернутые в фольгу леденцы.

Черный внедорожник ждал на асфальте. По дороге в гостиницу Августина прошлась по расписанию. Несколько интервью утром, встреча с публикой после обеда при участии режиссера, Оливера и еще нескольких актеров, после чего демонстрация нового трейлера, потом благотворительный ужин, приветствие, потом призванный исправить ситуацию ужин с режиссером и сотрудниками студии. За окном, как замаскированный под город космический корабль, сверкал и вспыхивал Лас-Вегас.

– Оливер уже приехал? – спросила я, шаря в телефоне.

– Да, – ответила Августина. – Ты хочешь, чтобы я?..

– Нет.

Мы зашли в гостиницу через тайный вход для крупных игроков и знаменитостей и поднялись по тайному лифту. Вегас полон таких скрытых порталов, позолоченных технических этажей для золотых крыс.

Я сидела на громадной белой кровати и смотрела в стеклянную стену. Доела мишку из марихуаны. Расправилась с копченым миндалем из мини-бара. Смотрела туда, где городской жар сталкивается с чернотой пустыни, и волновалась, как увижусь с Оливером, думала, не написать ли ему, не сломать ли лед. Пропав, он наказал меня, но заодно все упростил. Я корчилась при мысли, что придется встретиться с ним лицом к лицу. Я не хотела, чтобы он на меня злился, но мне нужно было, чтобы злился, поскольку так я бы поняла, что хоть что-то значу.

Я откинулась на подушки и вместо этого написала Редвуду. «Еще раз спасибо за ужин на той неделе. Было здорово». Когда все разошлись, Лиэнн осталась, и при воспоминании о том, как она машет с порога, стоя вместе с Редвудом и Кэрол, во мне шевельнулось недовольное темное чувство.

Через пару минут: «Спасибо, что пришла! Мама была от тебя в восторге. Надо потусить».

:) – отбила я.

Подождала реакции. Не дождавшись, написала сама: «Я в Вегасе».

«Собираешься сорвать большой куш?»

«Почему-то думаю, что вряд ли. Я писала и стирала, писала и стирала, наконец изобразила: «Лиэнн потрясающая, но я думала, ты ни с кем не встречаешься». [Задумчивое многоточие.]

«Сам не знаю».

«То есть?»

«Ты никогда ни с кем не позволяла себе ничего, просто чтобы отвлечься?»

«Может, только этим я и занималась».

«По-моему, Трэвис Дей не прочь с тобой». [Эмодзи: ровная черточка внизу (рот) и над ней две ровные черточки (страдальческие глаза).]

«Лиэнн знает, что дело именно в этом?»

«Неясно».

«Отвлечься от чего?»

«Тоже неясно».

Я писала, стирала. Писала, стирала. «По-моему, я немного по тебе скучаю». Чувство возникло, прежде чем я поймала мысль.

[Знак бесконечности, троеточие, потом ничего.]

* * *

Я проснулась рано, беспокойная, дерганая, мне не терпелось, чтобы что-то случилось. Позавтракала в номере, глядя на блеклые, застиранные город и пустыню. Дни здесь становились золой ночей.

Когда я пришла с Августиной и М. Г., Оливер уже сидел в артистической, и его красота, такая знакомая, хлестнула меня по лицу. Я почти услышала звук. Он развел руки и тихо, печально произнес:

– Привет.

Я знала, когда мы обнимались, на нас смотрели все, но, когда оглянулась, все отвели глаза. Оливер провел меня к дивану.

– Как ты? – спросила я.

Я попыталась пристроиться на неудобном диване, подо мной чмокала черная кожа.

– Хорошо, – кивнул он. – Да. Лучше. Первое время далось нелегко.

– Мне правда жаль. Я хотела сказать тебе. Мы так и не поговорили, поэтому…

Отгораживаясь, он поднял руку:

– Давай не будем.

– Ладно.

Я не понимала, каких моих слов он хочет или не хочет.

– Как с Джонсом?

– Я никогда не была с Джонсом.

– Я кое с кем встречаюсь.

Я нимало не удивилась, однако спросила:

– Правда? С кем?

Молодой парень в наушниках и с ланьярдом торопливо подошел к нам и присел на корточки:

– Ребята, страшно извиняюсь, что вторгаюсь, но меня попросили дать вам знать, мы немного вышли из графика. Еще минута. Огромное спасибо за ваше терпение.

Когда парень так же торопливо удалился, Оливер назвал имя актрисы, перенявшей Катерину, и я рассмеялась с громким, изумленным переливом. К нам обернулись и опять отпрянули испуганные лица. Я прошептала:

– Разве ей не семнадцать? Ты знаешь, что незаконно?

В его взгляде появилось раздражение и мягкое сочувствие, как будто я ничтожный мелкий чиновник, который, цепляясь за строгие правила, мстит за собственную ничтожность. Может, так оно и было.

– Она умна не по годам. Я со своей бывшей тоже познакомился в семнадцать.

– И смотри, как хорошо получилось.

– Я ни о чем не жалею. – Он трагически посмотрел на меня: – Я никогда не жалею о том, что кого-то любил.

– Наверное, это мило.

– Знакомство с ней действительно помогло мне освободиться от тебя.

Хотя в глубине души я никогда не верила в любовь Оливера ко мне, было нелегко сопротивляться его заунывности. Обдав волной нежной печали, он наклонился ко мне, и я поняла, самое лучшее, самое простое – принять его версию нашей истории и отбросить запутанный клубок того, что произошло в действительности.

– Я действительно рад тебя видеть, – Оливер посмотрел мне в глаза.

Я опустила на лицо вуаль грусти:

– Да-а, я тоже.

Дверь открылась, и вошел Алексей.

* * *

– Мы навсегда останемся друзьями, – отбарабанил Оливер в ходе встречи, ослепляя своим светом толпу, как Моисей, раздвигающий Красное море. – Я желаю Хэдли только хорошего. Она потрясающий человек.

Мы сидели рядом за столом на фоне задника, где без конца вспыхивал логотип мероприятия. Зрители высоко держали телефоны, записывая видео. Я выдавила из себя приторную улыбку. Сказала, что у нас с Оливером по-прежнему прекрасные отношения. Еще сказала, что мне будет не хватать материала и команды «Архангела», но я смотрю вперед, надо двигаться дальше. С радостью предвкушаю будущее. Алексей стоял у самого края подиума; я не осмелилась повернуть голову в его сторону. Я почти не смотрела на него и в артистической, опасаясь, как бы все не увидели мой загоревшийся взгляд, опасаясь, как бы и он этого не увидел.

Опустился экран. Свет потух, и появился Архангел, золотой, заледеневший. Появилась я в цепях. Появился Оливер на троне. Свет с экрана отражался на зрителей. Я смотрела, как они смотрят на мое изображение, лица тянутся к экрану, как будто он сейчас их накормит. Однако Алексей, когда я осмелилась взглянуть на него, смотрел на меня настоящую. Иногда я думала, вот бы мы встретились опять, но при других обстоятельствах, если бы он был разведен или вообще не женат, правда, тогда мы оказались бы во власти другой олофссонской системы другого прошлого, продираясь через другой растр цепных реакций. Может, не вспыхнуло бы ни искры. А может, пришла бы любовь или просветление.

В белом, отороченном мехом платье я бежала по снежной равнине, за мной гнался человек весь в черном, с черным топором, с лицом, закрытым черным забралом рыцарского шлема. Я остановилась. Подо мной устремилась вниз головокружительно высокая скала голубого льда, отвесная, смертельная. Выбрасывая перья белых брызг, о нее разбивались черные волны. Камера взмыла вверх и отъехала назад, демонстрируя, что человек с топором и я одни на вершине айсберга, плывущего в пустом штормовом море. Мой крупный план, я смотрю, как приближается мой преследователь. Монтажная склейка – чернота. Появляются белые буквы: «Раз упал, это навсегда», – буквы тают, их сменяет дата выхода фильма. Все аплодируют.

* * *

В новозеландской постели Алексей рассказал мне о своих родителях, любящих, думающих, демонстративно старомодных в стиле «подзор для кровати – курительная трубка – Буш наш президент», который он считал камуфляжем под белых и в результате разбил себе сердце, поскольку это не работало. Об отвратительном